Даже если придется потом расхлебывать последствия собственной глупости.

   Дело было еще не закончено. Киба, собственно, не понимал, почему бы не скинуть полученные данные на какой-нибудь носитель и не отправить их анонимно, хоть из ближайшего сетевого салона. Или это слишком опасно? Вполне возможно. Инструкции Кибе были даны четкие. И хотя он чувствовал себя просто ужасно, их следовало выполнить, иначе вся работа окажется бессмысленной.

   Киба прошел три или четыре квартала. Ему становилось все хуже -- физически, возбуждение интересной беседы спадало, он ощущал похмелье, какое бывает после слишком большой откровенности; он все больше ощущал собственную глупость, беспомощность, и понимал, что погибнет. Как можно было говорить с Сакасом о таких вещах -- в такой обстановке? Почему он не сдержал себя? Хотя, может быть, и пронесет... Казалось, что опасность придет не оттуда, не от Сакаса. Пугало что-то неясное. Может быть, Киба просто устал и слишком перенервничал. Он не подпольщик, не профессионал. Он не может так жить -- но вынужден, вот уже несколько декад вынужден.

   В любом случае надо довести дело до конца. Сейчас Киба думал только об этом. Выполнить то, чего требует дейтрин... и тогда уже подумать о себе, о собственном спасении. Дейтрин все равно не станет его спасать, пока не будет выполнено задание. Значит, надо просто сделать это. Киба на ходу уже незаметно открутил верхнюю пуговицу -- она не была пришита, а держалась на специальной скрепке; снял часы, в браслет которых был вмонтирован "жучок". Все это аккуратно сложил в пластиковый пакетик с прочной застежкой. Даже на вид -- ничего подозрительного, пуговица, часы. Хотя, конечно, пайки обязательно проверят, если найдут. Киба увидел такси у кромки тротуара, подошел, нагнулся к распахнутой в стекле форточке. Таксист выскочил, услужливо открывая дверцу перед клиентом.

   Будем мыслить позитивно, мэрфел, сказал он себе, глядя на мелькающие за стеклянным куполом машины низкие облака -- такси мчалось по гигантскому виадуку над городом. Задание выполнено. Если уж дейтрина такая информация не устроит -- то что его вообще может устроить? Переправить информацию тоже несложно. Намудрил с Сакасом? На самом деле ничего страшного. Сакас же не пойдет сообщать об этом кому-то. Поболтали, и ладно. И раньше болтали похожим образом, иной раз и крамольные идеи высказывая. Записи в институте даже если и ведутся -- никто не отнесется к ним всерьез, видно же, какое там отношение к секретности. Кибу ведь спокойно пропустили, зарегистрировав чужое имя. Пока поймут, кто был в институте, пока разберутся. Да и зачем им, собственно, сейчас разбираться? Ведь никакого ЧП не произошло.

   Так что ничего опасного. Все это эмоции. Дурацкие ощущения. Кажется, все равно что-то случится. Независимо от событий. Он может совершать ошибки, может делать все безупречно... все равно все кончится плохо. Но это обыкновенный страх. Объяснимый в его положении -- в конце концов, он не секретный агент из сериала "Тайная война".

   Киба расплатился и вышел в одном из бедных тивелов Рон-Таира.

   Он помнил адрес и расположение тайника наизусть. Пивная "Золотая корона", затем две длинные бело-серые многоэтажки. Вторая переходила, как ему и говорили, в закругленное здание, похожее на башню. И вот под этим переходом он свернул в небольшую подворотню. Решетка канализации, как ему и говорили, была здесь приоткрыта. Он замешкался на минуту, будто бы поправляя брюки. Пакетик выскользнул из его руки, полетел, упал в открытое отверстие. Киба две секунды смотрел в непроницаемо черную дырку между асфальтом и сдвинутой решеткой. Но дальше -- не его забота, дальше они уже достанут пакет и разберутся сами. Только бы все прошло благополучно! Киба поддернул брюки, быстрым шагом вышел из подворотни и дал кругаля по дворам, чтобы снова попасть к городскому транспорту.

   Ивик читала с монитора. Кельм смотрел на нее, подперев рукой подбородок, ловя каждое легкое движение лица, шевеление губ, взмах ресниц, и таинственно-нежное молчание матовых скул, и видел, что верхняя губа чуть оттопырена и покрыта бесцветным пушком (ее хотелось поцеловать), и черная прядь чуть колышется на виске, грозя свалиться, завесить глаза и помешать чтению (эту прядь хотелось аккуратно отвести). Ивик читала последнюю порцию написанного, из его романа, из того, что он делал вчера, каким-то чудом выкроив четыре часа после работы. Кельм знал, что ей нравится, не сомневался в этом. И в этом тоже была приятность -- дождаться, когда она прочтет, и заблестит глазами, поворачиваясь к нему, и скажет, как это чудесно, и обязательно найдет в этом неказистом в сущности, проходном отрывке, что-нибудь особенное, указывающее на несомненную гениальность писателя.

   Она повернулась. Глаза засияли.

   - По-моему, очень хорошо, - сказала она, - я знаю, из меня никакой критик... Но мне действительно очень нравится все, что ты пишешь. Вот посмотри! - она снова обратилась к монитору и прочитала громко вслух два предложения, описывающие внешность некоего усатенького плотного чиновника, второстепенного персонажа, - ведь здесь сразу невозможно ошибиться, по внешности видно, что это червяк, настоящий червяк!

   Кельм самодовольно улыбнулся.

   - Ты был очень прав, что взялся за реализм и за крупную форму, - горячо сказала Ивик.

   - Не знаю, - он пожал плечами, - с моими темпами писать это я буду лет десять. А потом все равно не напечатают -- Верс не пропустит.

   Ивик чуть погрустнела, задумалась.

   - Это неважно, - сказала она решительно, - значит, напечатают потом. Шендак, мы не для этого пишем! Время все расставит на свои места. Знаешь что? Давай я возьму себе резервную копию. Мало ли что! Вдруг это у тебя пропадет, или придется уничтожить, или... мало ли что!

   - Я передаю это в Дейтрос вместе с общим пакетом информации. С письмами.

   - Я знаю. Но давай я тоже возьму себе. Я просто боюсь, что это пропадет.

   - Чем меньше копий, тем безопаснее. Не стоит, Ивик. Это ведь тоже никому не должно попадать в руки. Нет, не надо.

   Она дернула плечом.

   - Ну смотри. Тебе виднее. Жаль, если пропадет.

   - Спой мне что-нибудь, - он потянулся за клори. Подал инструмент Ивик. Она послушно склонилась над струнами. Черные волосы наполовину закрыли лицо.

   Нам война обещает, что долгою будет дорога,*

   Старит девичьи лица, коптит паровозные лбы,

   Кто-то ходит под Богом, а кто-то уходит от Бога,

   Но никто не уйдет от единой солдатской судьбы...

   От голоса Ивик, молодого, почти детского, высокого, мягкого, все внутри сворачивалось в комок, музыка, казалось, ласкала его изнутри -- не больно, нежно. И еще Ивик была очень красивой, когда пела. Словно изнутри ее освещал огонь. Кельм вступил вторым голосом.

   Нас взрывная волна раскидает флажками по карте,

   И не всем суждено уцелеть, дотянуть до погон.

   Одному уготовано место во братском плацкарте,

   А другому судьбой забронирован спальный вагон.

   Они допели. Кельм, не удержавшись, придвинулся, обнял Ивик за плечи. Так они сидели -- молча. Можно многое еще спеть. Но минута была так хороша, им было так тепло, так покойно молчать вдвоем, что не хотелось нарушать этот покой -- ни словом, ни жестом, ни пением.

   *Зимовье зверей

   Они хлопотали на кухне -- вдвоем. Кельм обычно готовил сам -- у него просто лучше получалось. У него вообще любые действия руками получались лучше, чем у Ивик. И это обстоятельство никогда не смущало ее -- как смутило бы с другим мужчиной, а только вызывало восторг. Но Ивик не могла и сидеть просто так, и Кельм сунул ей терку -- натереть морковь. Целую гору моркови. Он запланировал какой-то сногсшибательный салат. Кухонный комбайн его в данном случае не устраивал -- нужной ширины отверстия были только на ручной терке.

   Теперь на Ивик напала болтливость. Они разговорились о замке Кейвора.

  -- Вот ты знаешь, - разглагольствовала Ивик, с силой нажимая на терку, - я подумала, ведь в Дейтросе очень, очень много красоты -- которая просто так пропадает. Ну как бы -- просто так. Вот если бы стоял такой замок у нас... Да у нас ведь и есть очень красивые здания, например, дворец Детства в Шари-Пале, храмы есть многие...