— Ты молоток, Шах! Телепатия существует!

Беляш со всех ног несся к нему, на этот раз вопя во всю глотку:

— Прочитай, что я написал! Прочитай!

Шахов вынул из кармана бумажку, развернул и прочел: "Пригладить волосы. Почесать колено"

Волосы у Дани снова поднялись дыбом, как от ветра, он их пригладил, но они опять встали.

— А что я крикнул про тебя? Можешь повторить? — дергал его за рукав Жутик.

Шахов повторил.

— Ура! — снова завопил Жутик. — Ты услышал! Ура-а-а!

Балашов успокоился только минуты через три, и Даня подумал, что у отличников и ученых есть всё же свои радости в жизни.

Жутик успокоился только наполовину — потому что впереди был еще эксперимент. Теперь принимающим (реципиентом, сказал отличник) должен стать он сам.

— Напиши на обратной стороне бумажки свои команды, — распорядился он, — сложи, чтобы я не видел, что написано, и дай мне. Команды отдавай четко, но про себя. Всё, я пошел. — И убежал на то же место.

Беляш на расстоянии был совсем маленький. Ветерок поднял на его голове клок волос, похожий на антенну пришельца. Даня вперил в Жутика колдовские очи и зашевелил для верности губами.

Никита некоторое время прислушивался, повернув к нему ухо, потом развел руками:

— Не могу! — крикнул он через весь двор. — Ты ведь знаешь, что у меня по физкультуре "трёха". На руках я и секунды не устою! Давай следующую!

Жутик правильно понял его команду! Шахов снова нахмурился. Отличник подставил левое ухо беззвучному приказу… вот опять правое… И… начал неуверенно танцевать. Остановился, дернул вопросительно головой — мол, то ли делаю? Даня мысленно ответил ему: то, то, ты знай танцуй, Кит!

Жутик танцевал неуклюже, неумело, чувствовалось, что это не его ума дело (да и толстенький)…

На крыльце школы показалась матеша, Раиса Ивановна. Острым глазом она увидела танцующего Балашова, остановилась, удивилась, покачала головой. Не выдержала:

— Балашов! Ты что это расплясался здесь!

Тот обернулся к Раисе Ивановне, но танцевать не перестал, словно попал под власть музыки, хотя ничьей музыки во дворе не было слышно.

— Балашов! Я спрашиваю, что это ты расплясался? Другого места для танцев нет?

Беляш приглушенно, чтобы не слышала Раиса, крикнул Дане:

— Шах, останови! У меня ноги сами собой дергаются!

А Даня растерялся. Появление Раисы в самый ответственный момент эксперимента (он захватил и его) отвлекло, и он никак не мог сосредоточиться на следующей команде, которая требовала собранности. У него же язык отнялся, а мысли спутались.

Математичка увидела, конечно, и Шахова, перед которым не переставал выплясывать гордость школы, отличник Балашов.

— Что в конце концов здесь происходит? — всплеснула она руками.

Даже после этого Балашов плясать не перестал. Он уже раскраснелся и пыхал вовсю; обращаться к нему, поняла Раиса Ивановна, сейчас бесполезно. Учительница сбежала с крыльца и решительно направилась к Шахову, справедливо рассудив, что "это безобразие" происходит не без его участия.

Дане захотелось удрать. Но что если Беляш будет танцевать и дальше? Он затоптался на месте, не зная, что делать. Ему очень не захотелось, чтобы Раиса подошла близко…

И математичка вдруг остановилась. Она будто наткнулась на невидимую стену. Напрасно она пыталась пробиться сквозь нее — преграда была прочной.

В то же мгновение Никита перестал танцевать и свалился на землю.

На крыльце появился директор школы. Он хотел сойти с крыльца, но вдруг замер с поднятой ногой и закачался над ступеньками, как марионетка.

И Шахов застыл с открытым от удивления ртом. Что-то слишком уж сильно действует его телепатия!

Только минуты через две он понял, что мысленно закричал Раисе: "Остановитесь!" — такое отчаянное, что все во дворе застыли как вкопанные.

Надо было дать команду "Отомри!", что Шахов и сделал. Директор осторожно опустил ногу на ступеньку пониже и обеспокоенно потрогал поясницу. Поднялся и стал отряхиваться Жутик. Раиса Ивановна получила возможность двигаться, и продолжила свой решительно-сокрушительный путь к Шахову. Она подошла и задала тот классический вопрос, какой задают в подобных случаях:

— В чем дело, Шахов?

И получила классический ответ:

— А что такое, Раиса Ивановна?

Математичка оглянулась. Отличник больше не танцевал, он шел, отдуваясь, к ним. Лицо у него было красное, но по его выражению учительница поняла, что если сейчас она снова задаст бездарный вопрос, ответ будет тот же, что и у Шахова. Все же она отважилась на него (ничего другого ей не успело прийти в голову):

— Почему ты танцевал?

— А что, нельзя? — прозвучало в ту же секунду.

Она быстро обернулась к Шахову — на лице того возникло точно такое же невинное выражение. Всё ясно, ответа она не добьется. И учительница допустила последнюю ошибку — сделала классическое, ни к чему не обязывающее заявление:

— Чтобы больше этого не было!

Отличник и троечник прекрасно ее поняли и хором пообещали:

— Хорошо, Раиса Ивановна!

После этого математичка отправилась домой, браня себя за то, что не смогла разобраться в этом, довольно загадочном эпизоде, а Беляш и Шахов потопали в другую, разумеется, сторону, хотя с учительницей им было по дороге.

Мальчишки зашли в детский городок: башня из красного кирпича, горки, невысокая стена с зубцами. Сели на зубцы, и тут Жутик, что называется, вынул из Дани душу своей дотошностью. Шах должен был подробнейше рассказать, что он делал последние три дня — где был-ходил, что ел-пил, с кем незнакомым виделся и НЕ БЫЛО ЛИ ЧЕГО-ЛИБО СТРАННОГО, не заметил ли он сам того момента, с которого стал телепатом.

Беляш расспрашивал его, как, наверно, следователь — подозреваемого в преступлении. И Дане пришлось вернуться в эти последние три дня.

Кое о чем рассказывать отличнику Балашову ему не хотелось. Например, о том, как он не то полтора, не то два часа проторчал возле рыбаков, глазея на них, на пойманных рыбешек в литровых стеклянных банках, на озеро, на круги на воде, на отражение в воде плакучих ив… Не хотелось рассказывать, но пришлось. Но так:

— У озера был. С полтретьего до пяти примерно…

Тут же последовал строгий вопрос:

— Что ты там делал? Рассказывай подробно.

Шах услышал слово "подробно" и увидел скользящее по поверхности воды — как фигуристка на льду — отражение летящей галки. Ну как об этом расскажешь? Или о том, как плыла по озеру ладья дубового листа, а когда она пристала к берегу, он увидел в ней одинокого путешественника муравья…

— Не о чем рассказывать! — сердито отбился Шах

— Валял, в общем, дурака! — жестко оценил время Шахова ничегонеделания у озера Беляш.

— Ну, валял, — с вызовом ответил Даня. — Мое дело!

И о многом другом не мог он рассказать отличнику. О том, например, что бродил по асфальтовым дорожкам, на чью серую холстину художница Осень уже бросила первые яркие листья-мазки (так Даня Шахов выразиться пока не мог, ему подсобил автор).

Не мог рассказать и о том что долго шастал меж деревьев в лесопарке, шурша опавшей листвой и находя в этом шуршании что-то такое, что ему было нужно, а почему, он не знал.

Из странного он вспомнил только то, что позавчера сидел на скамейке — опять же в лесопарке, — перед которой ярко-красным мелом был нарисован необычный человечек, похожий скорее всего на пришельца. Такого яркого мела Даня никогда не видел. Он попробовал стереть его подошвой, но стер лишь чуть-чуть.

— Ты можешь его нарисовать? — спросил Жутик.

Даня нашел палочку и повторил рисунок на утоптанной земле.

Никита уставился на человечка и забормотал:

— Ну что ж… Может быть… Не исключено… Хотя… А если?.. Нет, едва ли… Впрочем… Да-да! Собственно, а почему бы и нет?..

Шах с завистью смотрел на головастого приятеля. Он, Даня, так подолгу думать о чем-то одном не мог. Вот смотреть на что-то — это пожалуйста…