— Правда, все…

— Может, это солдаты, в шестнадцатом, когда стояли тут… Может, они закопали свои трофеи…

— Солдаты?.. А почему в нашем саду? Их лагерь стоял дальше… А в наш сад они лазили только за яблоками…

Доктор пытался воскресить в памяти то время: мировая война — солдат гонят на фронт, возвращают на отдых. Потом революция и снова война — гражданская…

— Погоди, погоди! — спохватился доктор. — Что-то начинаю вспоминать. В девятнадцатом или восемнадцатом году это было. Мы с Аннушкой вернулись из театра поздно. Сергей Андреевич Заблоцкий действительно привез какие-то ящики — один или два, не знаю, я их не видел. И где закопали, не интересовался. Когда я раздевался, Серж пришел из сада, и краем уха я слышал его разговор с отцом. Прощаясь, он сказал: «Ну, похоронили сердце завода. Даст бог, лихолетье минует, вернется хозяин, поставит все на место и оживет завод». Самого Заблоцкого я не видел, я был в спальне. Какое мне дело до чужой собственности! Полагаю, в тех ящиках какие-то уникальные, ценные детали машин…

— Почему папа разрешил закапывать заводские вещи в нашем саду? — недоумевала Зинаида Антоновна. — И кому — Сергею Андреевичу Заблоцкому…

Когда-то Заблоцкий, обаятельный инженер, часто бывал в их доме. Зина влюбилась в него. И он много чего ей обещал. А потом вдруг не стал появляться. Зина ждала, беспокоилась, украдкой плакала. Позже узнала от хозяина завода Грюнберга, который захаживал к ее отцу, что инженер Заблоцкий влюбился в его секретаршу и намерен на ней жениться. Для Зины это была трагедия. Чтобы дочь развеялась, отец отправил ее в Москву, к свояченице. Поэтому Зинаида Антоновна ничего не знала об этих ящиках.

— Почему разрешил? — переспросил Леопольд Антонович, — Грюнберг дружил с отцом. К тому же клиент солидный. А Серж — всего лишь исполнитель воли хозяина. Да и какая разница, привез эти ящики он или кто другой…

— Что теперь делать с ними? — забеспокоилась Зинаида Антоновна. — Ведь уникальные части машин нужны людям…

— Какое нам дело? Не мы их закапывали, это не наша собственность.

— Завод теперь принадлежит государству. Значит, это государственное…

— И что же?

«Ах, Леопольд, Леопольд, — подумала с огорчением Зинаида Антоновна. — Ты не испытал горя и не сочувствуешь другим…» Но вслух сказала:

— Идем в беседку, посидим, подумаем. — Зинаида Антоновна ласково взяла брата под руку.

— И что же? — переспросил доктор, садясь на скамейку напротив сестры.

— Нужно написать письмо на завод. Пусть забирают свое имущество.

— Я не имею права распоряжаться чужой собственностью. Это оскорбление памяти отца. Он дал приют ящикам в своем саду. Не написал же он… извини… донос…

— Время было другое.

— А теперь что изменилось?

— Завод больше не будет принадлежать Грюнбергу. Это понятно уже. Прошли недели, месяцы, годы — ожидания падения Советской власти. А Советская власть живет и крепнет с каждым днем…

— Пусть она живет сто лет. Она мне не мешает. Но изменить друзьям покойного отца я не могу! Понимаешь, не могу!

— А если узнают?

— От кого?

— Хотя бы от Леши. Правда, я просила его молчать. Но мальчик может проговориться.

— Пусть тогда не показывается в наш сад.

— Допустим, ты его прогонишь. А придут представители власти. Что им скажешь?

— Ничего. Решительно ничего. Я ни с кем не намерен разговаривать. Я этих ящиков и в глаза не видел и не закапывал.

Помолчали. Леопольд Антонович сопел, волновался: все же этот вопрос его трогал. Сестра дала ему немного успокоиться. И заговорила вновь.

— Ты знаешь, я тебя люблю и никогда ничего неприятного тебе не сделаю. Не позволю запятнать твое имя и память отца. Однако меня удивляет, почему тебя не трогает такое положение: в земле зарыты вещи, нужные людям, которые могут приносить им и всем нам пользу.

— Трогает, почему нет. Лучше, конечно, если бы они приносили людям пользу. Но то, что ты мне предлагаешь, не в моих правилах и я не в силах их изменить…

— Видно, я тебя не убедила, — перебила его сестра.

— И не надо стараться… Идем.

Они встали. Зинаида Антоновна хотя и не добилась от брата решительного ответа, но узнала главное — что в ящиках. Оставалось придумать, как этот клад вернуть заводу.

— Кстати, где сейчас Сергей Андреевич?

— Не знаю. Не довелось с ним встречаться с тех пор. Возможно, вместе с хозяином за границей. Слышал: во время наступления немцев Грюнберг перешел к ним. Хоть он русский немец, но в России ему дорог только завод. Быть может — Серж оказался с ним… А может, работает на том же заводе. Специалисты нужны и Советской власти. Почему он тебя вдруг заинтересовал?

— Да так… Просто вспомнила.

— Ах, да, прости… Но лучше про все это забыть… После обеда Зинаида Антоновна позвала к себе племянницу:

— Поди, Томочка, к Леше и скажи ему, чтобы он завтра утром пришел к нам и как можно раньше. Нужно спилить старую яблоню…

Тамара обрадовалась такому поручению и тут же отправилась его выполнять.

В доме Сенкевичей обед проходил весело. Сегодня на второе было самое любимое блюдо: клецки с «душами». Дети знали: когда мать трет на терке картошку, значит будут или драчены или клецки с мясной начинкой — «душами». Бывало, мать не управлялась приготовить что-либо повкуснее на обед, или не было из чего, тогда дети ели постную похлебку, а чтобы их подбодрить, мать обещала:

— Ну, сегодня лишь бы как, а завтра — клецки с «душами».

За столом сидели раскрасневшиеся Катя, Олег, Алесь, Янка, Леша, Янина. Не было только Федора — он после окончания курсов красных командиров служил на Дальнем Востоке. Но сейчас на его месте сидел Юра. Хотя он и упирался, говорил Леше: «Ты обедай, я тебя подожду», но дети, услыхав приглашение матери: «Иди, Юра, с нами обедать», вцепились в него и потащили за стол.

Малыши при госте хотели отличиться и, как часто бывает в таких случаях, перестарались.

Отец с упреком посматривал на расшалившихся ребят, однако ласково урезонивал:

— Тише, Алеська, нехорошо так. Катя, ай-яй, ты же умная девочка! И ты, Олег? Ну что о вас подумает Юра?

Но умную девочку и мальчиков уже нельзя было успокоить таким образом, и тогда мать прикрикнула:

— Вы в конце концов угомонитесь или нет! Не то я одному и другому черпаком по лбу!..

Малыши сразу притихли, опустили носы в миски. Каждый из них знал «вкус» большой деревянной ложки, которой мать разливала суп. Получить такое «угощение» при госте было бы очень стыдно.

— Папа, — сказал Лешка, когда притихла детвора. — Жорка говорил, будто у вас на заводе была авария.

— И Жорка, разумеется, спас положение, — улыбнулся в усы отец.

— Ага, говорил…

— Аварии серьезной не было. Сорвался пас и намотался на вал трансмиссии. Обычная история. Мастер приказал Жорке подняться наверх и раскрутить пас. Ну, для парня это что-то значит: в цехе он был не один. Как же не гордиться, если ему доверили. Считай, что парень сказал правду.

Мать вышла на кухню и немного погодя появилась в дверях с большой эмалированной миской, из которой поднимался к потолку пар.

— Клецки, клецки!.. — обрадовались малыши. Мать положила в тарелку каждому по две или по три клецки, в зависимости от возраста.

— И мне три, — обиделся Алесь. — У Янки же три…

— Янка — старше…

Юра посмотрел на свои клецки и сказал:

— Как приятно пахнут! А почему их называют с «душами»?

— Начинка с мясом — душа… Разрежь — увидишь… — объяснил Лешка.

— А без души что за клецки? — сказал отец и, помолчав, добавил: — Вот на нашем заводе сколько машин и станков стоит. Вывинтили из них главные части, души нет — мертвые…

— А кто вывинтил? — спросил Юрка.

— Если бы мы знали! В военную заваруху это произошло. Я тогда на фронте был. На рабочих теперь валят. Но это неправда. Зачем мне портить машину, которая меня же кормит? Говорят, хозяина работа: сам не гам и другому не дам. Когда фронт приближался, к немцам сбежал.