Старец закончил возлияние богам. Он перевернул бутыль, и остатки влаги впитала в себя изголодавшаяся земля. По толпе прокатился долгий пронзительный вопль. Процессия тронулась в путь — старец в белом фугу, джин, отданный земле, проложили ей путь.

Процессия двигалась по деревне, а по обеим сторонам дороги стояли мужчины, женщины, дети. Они стояли уже давно: они хотели видеть вождя во всем его великолепии. Вождь плыл мимо них в паланкине, и люди махали руками, и приветственные их крики долго еще висели в знойном воздухе. Жители Абуры взывали к богам, молили о благополучном исходе паломничества, желали здоровья и удачи вождю.

Но вот последняя хижина осталась позади, процессия вступила в лес — на тропу, ведущую в Манкесим. Путь был не слишком дальним, всего около пятнадцати миль[22], можно было идти не спеша. Вождь со свитой медленно подвигались вперед под сенью деревьев: Нана Оту, толкователь, верховный жрец, а потом уже все остальные, и в их числе — Опокува, Агьяман и Боафо с псом на веревке.

Солнце стояло уже высоко, и вечный мрак густого, дремучего леса чуть отступил перед ним. Опокува принялась разглядывать людей, сопровождавших вождя, — теперь у нее было на это время. Вот важно ступает верховный жрец, изо всех сил стараясь придать себе солидный вид. Но солидного вида не получается: в глазах у жреца тревога, на лице беспокойство. Боится он, что ли? Но чего ж ему бояться? Неужели Нананомпоу? Даже она, Опокува, не боится. Пока не боится, во всяком случае. А там будет видно… И потом, она пойдет к идолу не одна, с ней — Нана Оту и ее друзья, и он — верховный жрец племени. Она на него надеется. А он боится. Странно…

За жрецом и толкователем идет старший слуга. На плечах у слуги — ягненок, белый-белый, ни единого черного пятнышка на спине или голове. Ягненок этот — любимец самого Наны Оту. Он всегда сидит рядом с вождем, по левую его руку, всегда — даже когда Нана Оту беседует со своими старейшинами. Ягненка любит весь дом. Да и люди Абуры чтят его, пожалуй, не меньше самого Наны Оту, чтят и верят в его силу. К тому же ягненок удивительно славный — маленький, нежный, шерстка как шелк. Ребята полюбили его почти как своего пса, того самого, что так гордо шагает сейчас рядом с Боафо. Больше всех рада Опокува, она идет и не сводит с ягненка ласкового взгляда. Хорошо, что он отправился в путь вместе с ними, да еще вон как, с почетом: его несут на руках.

— Видите, как здорово, что мы прихватили с собой нашего пса, — отвечая своим мыслям, говорит Опокува. — Нана тоже ведь взял с собою ягненка…

Нана Оту услышал тонкий взволнованный голос и улыбнулся, глядя на девочку сверху вниз, из своего паланкина.

— Я вижу, и вы не оплошали: вон как радуется ваша собака…

Ребята переглянулись и с облегчением перевели дух. Они так боялись, что вождь рассердится, изо всех сил старались не попадаться ему на глаза. Хорошо, что он был занят беседой со старейшинами и не заметил сразу их пса. А сейчас они уже в пути, они идут в Манкесим — не гнать же бедную собаку обратно. Нана Оту, похоже, все понял. Он улыбнулся, покачал головой, но ничего не сказал — продолжал беседовать со стариками, окружавшими паланкин. Закончив беседу, он обратился к ребятам:

— Ну, как дорога? Не трудно? Вы не устали?..

Все трое дружно закричали, что нет, и стали наперебой спрашивать, что это за тропа, и далеко ли еще до города, и велик ли город Манкесим. Ребята засыпали вождя вопросами — слишком долго они молчали, — а он с удовольствием отвечал, потому что устал от серьезных бесед и впереди его ждало паломничество к великому идолу племен фанти.

Солнце пекло все сильнее. Скоро оно выкатилось на самую середину неба, и горячие его лучи безжалостно обрушились на путешественников. Слуга снова открыл зонт, высоко поднял над головой вождя. Тень падала и на ребят, шагающих теперь совсем рядом с паланкином. Прекрасно, что зонт был таким большим и давал такую хорошую, густую тень! И все же он не был так велик, как у вождя их деревни — ребятам дважды удалось повидать тот великолепный зонт. Зато этот был гораздо красивее: золотые, зеленые, красные клинья дорогой ткани составляют его круг. По кругу шла черная шелковая бахрома. В самом центре была изображена человеческая рука, сжатая в кулак, с указательным пальцем, поднятым прямо к небу. Вот какой это был зонт! Такого ребята не видели ни разу в жизни.

Опокува, конечно, не удержалась. Она затараторила сразу же, как открылся зонт. В самом деле, как могла она молчать, когда и без того взволнована тем, что вождь обратил на них внимание и даже говорил с ними. А тут — такой великолепный, такой необыкновенный зонт!

— Нана, — сказала она, подняв голову к паланкину, но передумала спрашивать о зонте и спросила о том, что волновало ее гораздо больше: — А почему святыня, к которой мы все идем, считается самой главной у племен фанти?

— Да, скажи нам, — поддержал ее Агьяман, — почему она называется так странно — Нананомпоу?

— О, это долгая история, — задумчиво протянул вождь. — Вам и в самом деле не терпится ее знать?

— Конечно! — воскликнули все трое.

— Тогда расскажи им эту легенду, Опанун Фунн, — обратился вождь к толкователю. — Ты ведь у нас лучший рассказчик и знаешь об этом больше любого из нас.

— Ну что ж, с удовольствием, — сказал толкователь и добавил с важностью: — Отрадно, что вы хотите знать кое-что из нашей истории.

Толкователь помолчал немного, потом заговорил, не глядя на слушателей, чуть подняв голову, словно что-то созерцая вдали.

— То, что я расскажу вам, поведал мне отец. Он был, как и я, толкователем нашего племени и слышал эту легенду от своего отца, а тот — от своего. История эта пришла к нам из далекого-далекого прошлого, она такая же древняя, как наш народ. Говорят, что когда-то народ фанти жил не там, где живет теперь. Все фанти спустились на побережье с высоких гор, пришли с севера, из-за великой реки…

— А почему? Почему они вдруг спустились с гор? — перебил толкователь Боафо: он не любил длинных рассказов и совсем не умел слушать.

— Раздоры и войны — вот что заставило фанти пуститься в далекий и опасный путь! — с горечью воскликнул в ответ Опанун Фунн. — Нас теснили враждебные нам племена. Они разрушили великую империю, созданную нашим народом. Нас притесняли в собственной нашей стране. Но народ хотел остаться свободным. Мы отказались служить поработителям и отправились на поиски новых земель.

— Нам говорили, что наши племена, племена ашанти, тоже спустились с гор, откуда-то с севера, — вставила Опокува.

— Да, конечно, — подтвердил Нана Оту.

— Это тоже — часть истории, — продолжал Опанун Фунн. — Когда-то племена ашанти и фанти были одним, единым народом. И только когда этот единый народ пришел в те края, где живут сейчас ашанти, племена разделились. Были среди наших соплеменников те, кто устали, те, кто отказались идти дальше. Другие по-прежнему стремились к югу. Те, которые остались, зовутся теперь ашанти…

— Понятно… — задумчиво кивнула Опокува.

— Но другие — потом их стали называть фанти — все шли и шли к югу, пока не достигли плодородных долин и не поселились в этих долинах. Там они сейчас и живут…

— А Манкесим, а Нананомпоу? Мы хотим знать о них, — снова ворвался в беседу нетерпеливый Боафо.

— Я как раз к этому и подхожу, — спокойно остановил его Опанун Фунн. — В те трудные времена, когда наши люди шли и шли к югу в поисках плодородных земель, три великих вождя вели их вперед. Их звали Одапагьян, Обурманкóма и Осóн. Они были сильны и бесстрашны, но они умерли прежде, чем народ наш достиг цели. Однако люди не оставили в чужих краях останки вождей. Они взяли их с собою и несли весь долгий путь к югу, пока не доставили наконец в Манкесим. Здесь они решили предать славные останки земле. Их захоронили в лесу, неподалеку от города, который стал столицей народности фанти, захоронили и воздвигли над останками вождей священный идол. Да, это были великие люди! Вот почему даже после их кончины все фанти им поклоняются и всегда, когда приходит беда, спрашивают совета у идола. Ущелье в глухом лесу, то самое, где захоронили останки, стало называться Нананомпоу…