Костя увидел среди водорослей на свае по соседству с морским ежом незнакомую рыбу, вытянув руку, крадучись, подплыл и схватил ее за хвост с жесткой, как наждачная бумага, кожей. Каково же было его удивление, когда он не смог оторвать рыбу от сваи! Он тянул изо всех сил, а рыба ни на миллиметр не подавалась. Подплыл Троня, взял Костю за руку, покачал головой: «Брось, мол, ничего не выйдет». Он давно заметил несколько прилипал на сваях и уже много раз тщетно пытался оторвать их с насиженного места. Здесь этим редким рыбам жилось, видно, не так уж плохо. Пять-шесть раз в день сверху сыпалась пища. На даровом столе кормилось множество камбалы, бычков, дно устилали морские звезды, копошились деловитые раки-отшельники, солидно застыли морские ежи. То и дело перед глазами мелькал золотистый или серебристый бок малька, своими острыми носами покалывали креветки.

Троня нашел возле пристани небольшой якорь; его в прошлом году потеряли ловцы с одного кавасаки. Тогда Троня искал его целый день, но никак не мог найти среди водорослей. Он легко поднял якорь и перенес к свае. Костя отыскал ведро дедушки Потапа, из него метнулся бычок. Он не отплывал далеко, а все норовил спрятаться снова в ведро, которое Костя держал в руках. Там бычок устроил гнездо, много дней он караулил икру, терпеливо ожидая, когда выведутся мальки, и вдруг двухвостая «рыба» разрушила все его надежды! Бычок раздувался, выставляя колючки на плавниках, от гнева на нем еще ярче выступили темные пятна, он даже бросался на своего врага.

«С ума сошел!» — подумал Костя, увертываясь от нападения. Ведро он положил возле якоря. Бычок тотчас же залез в него и уставился оттуда на Костю круглыми злыми глазами.

Подплыл Троня с обломком багра, показал рукой вверх: «Пора подниматься на поверхность». Прошло не более пятнадцати минут, как они прыгнули с пристани, а им казалось, что они бесконечно долго блуждают в глубинах океана.

Алексей Викентьевич Брюшков не выходил из радиорубки. Не снимая наушников, он сидел за своим низким столом перед панелью радиостанции. Он то писал, а то просто слушал, что творится в эфире. А там передавались захватывающие дух тревожные события. Вдоль японских островов с чудовищной скоростью двигался тайфун. Ураган сносил поселки, топил суда, волны необыкновенной высоты заливали берега островов. Алексей Викентьевич слышал сигнал бедствия с четырех кораблей. В Цусимском проливе погибал пассажирский лайнер «Барселона». Потерял управление норвежский танкер «Осло», беспомощное судно несло на рифы близ острова Кюсю.

«SOS! SOS!» — передавал радист с итальянского судна «Санта-Мария».

«Продержимся не больше часа, разошлись швы, вода заливает котельную!» «SOS! SOS!» — летели сигналы с американского судна «Альдебаран».

На маяке все притихли. Степан Харитонович разговаривал вполголоса, не слышно было ни шуток, ни смеха: в океане погибали люди, и не только на этих четырех кораблях. Сколько уже пошло на дно безвестных джонок, ботов, катеров, которых тайфун застал в море!

Троня не выходил из радиорубки.

— «Альдебаран» замолчал, — сказал радист. — Нет, держится. К нему подходит наша «Вега». Страшная штука... В такой штормяге не подойдешь к борту, не спустишь шлюпки.

— Дядя Алеша, а как «Барселона»?

— Ту не слышно. Вышли спасательные суда из Дальнего, пошли на помощь несколько торгашей.

Троня резанул рукой по воздуху.

— Эх ты! Неужели не спасут?! А ты сиди здесь! — Он с неприязнью посмотрел в настежь открытую дверь. Там сияло солнце. Неподвижно лежал океан. Легкая белая полоска виднелась на рифах. Даже прибой не грохотал. Только кричали птицы. И в то же время всю эту тишину, все великолепие солнечного дня пронизывала тревога.

На русском, китайском, на английском, на японском, норвежском, французском языках по радио передавались приказания, захлебываясь, сообщали дикторы последние известия, летели телеграммы близким. И все это покрывал зловещий сигнал, хорошо понятный каждому человеку: «SOS» — «Спасите наши души».

Степан Харитонович, неразговорчивый, суровый, обходя свои службы, отдал распоряжение мотористам держать наготове машины, проверил сирену. Она заревела протяжно, как голодное чудовище, вышедшее из океана. Он поднялся на маяк и, стоя на балконе, долго вглядывался в мглистый горизонт. Небо на юго-востоке приобрело грязновато-серый цвет. Ветер совершенно стих. И почему-то вдруг присмирели птицы. Чайки и бакланы летели к своим гнездовьям.

По железным ступеням лестницы звонко зашлепали подошвы Трониных сандалий. И вот он появился сам, тяжело дыша, взволнованный, с горящими глазами.

— Тайфун идет к нам. Телеграмма из Владивостока! Движется по дуге! Нас захватывает! Барометр так и катится!

Дедушка ответил, продолжая глядеть вдаль:

— Без них знаем. Я уже сообщил на комбинат. Видишь, какая мгла на горизонте. Да и птица домой летит. Во второй половине подует, нечистая сила. У меня еще с вечера поясницу ломило.

— Я буду штормовые сигналы вывешивать, — сказал Троня.

— Давай вешай!

Троня вытащил из рундука сигнальные шары и треугольники. С вершины маяка спускалась флаг-фала — тонкая веревка. Он прицепил к ней набор сигналов и поднял на мачту, укрепленную над фонарем.

— Теперь возьми бинокль да посматривай, все ли заметят сигнал, — приказал дедушка. — Не дай бог, кто замешкается. Забудет за работой посмотреть в нашу сторону и пропадет не за понюшку табаку. Радио-то не на всех посудинах еще поставили.

Дедушка ушел, гремя по лестнице коваными сапогами, а Троня присел на складной стул, на котором иногда любил посидеть дедушка и полюбоваться, как он говорил, «всякими красотами».

В нескольких милях от берега рыбаки поднимали сети. За этих не надо было беспокоиться; через час они уже пойдут в бухту. Дальше в океане темными черточками виднелось десятка полтора кавасаки и среди них один сейнер. Тут тоже нечего беспокоиться: на сейнере есть радиостанция, и, там уже приняли радиограмму о тайфуне. Мальчик, положив бинокль на перила, медленно ощупывал взглядом океан. Уже несколько кавасаки, растянувшись цепочкой, спешили к пристани.

— Посмотрим, как там, у Бакланьих камней, — сказал Троня и направил бинокль на восток.

В пятнадцати милях возле чуть видных скал стоял бот. «Дядя Кузьма опять там краба ловит». С этого дальнего участка Кузьма Ефимович возвращался обыкновенно к вечеру, а иногда, если улов был плохой, приходил только утром.

Троня спустился по лестнице на один пролет ниже и вошел в дежурную. Здесь на столе стоял телефонный аппарат. Он снял трубку и набрал номер.

— Это вы, товарищ Лукин?

— Да, слушаю, — отозвался дедушка.

— У Бакланьих камней один кавасаки замешкался. Наверно, дядя Кузьма. А на большой отмели сейнер. Надо его послать туда.

— Правильно! Сейчас прикажу радисту. Лучше гляди за морем, Трофим!

— Есть лучше глядеть за морем! — повторил Троня, повесил трубку и снова пряник к биноклю.

Прошло несколько минут, и сейнер пошел, взяв курс на Бакланьи камни, а все кавасаки с Большой отмели потянулись к острову.

Троня прислушался, и на лице его мелькнуло недовольство. Он услышал на лестнице Костины шаги. Сегодня Костя пришел совсем некстати. Дедушка не любил, когда в горячую пору на маяке находятся посторонние люди. Да и сам он занят по горло. Троня покачал головой: «Не вовремя пришел Костя, но ведь он не виноват? Почем он знает, что у нас затевается? Ждал, наверное, меня, ждал, взял да и пришел».

Костя показался из люка и весело крикнул:

— Вот ты где!

Троня, не отрываясь от бинокля, пригласил его жестом подойти поближе. Костя спросил:

— Ты что это там увидел? Дай-ка посмотреть!

— Погоди! Горизонт осматриваю. Не видел разве штормовые знаки?

Костя задрал голову:

— Повесили уже? Может, ничего не будет! Хотя папа получил телеграмму. Меня с пристани прогнал. Я дома сидел-сидел, ждал тебя, ждал и решил: дай, думаю, схожу на минутку, узнаю, что случилось. Погода-то какая! Красота! Искупаться бы...