— Это дочка твоя по неопытности переборщила, вливая силу. Я уже десять лет пустой, — с горечью произнес старик.

— Не клянчи! Я обещала тебе оплату — получишь, — весомо и с достоинством остановила нищего Рушель.

— Он мне не папа. Это чужой дядя, — поправила старика Рэ.

— Меня не нужно обманывать, это ни к чему. К тому же невозможно утаить такое родство.

— Ах ты, старая лгунья! — вырвалось у Рэ.

— Не смей так на мать, — сурово остановил дочь Павел.

— Если мне дадут обещанное, то я смиренно удалюсь, — отвлек разъяренную Рэ от мерзавца-папы нищий.

— Обождешь. Еще Рушель нужно подлечить, — вмешался Павел.

— Если мне будет позволено сказать? — старик посмотрел на Павла и Рэ, — неопытность девочки может убить Рушель. Тебе нужно обучить дочь. А сейчас лучше возьми у неё часть силы и сам напитай моё заклинание.

— Нет! — вмешалась Рушель. И обратилась к дочери, — отдай самую маленькую часть, какую только сможешь, старику. Пусть он сам меня лечит.

— Ты не видел ауру Павла. Черная, как сама смерть, — добавила Рушель, видя недоумение старика-нищего.

— Это был не я! Другой я! У меня что-то случилось с головой! — яростно стал защищаться Павел.

— Теперь-то я поняла! Мать часто говорила: «я из твоей головы всю дурь повыбью». Вот оно как делается! — серьёзно произнесла Рэ. Взрослые засмеялись, но как-то грустно.

— У тебя была сломана височная кость. Она давила на мозг. Гематома была огромна, никогда такой не видел, — сообщил старик Павлу.

— Папа — хороший? Он не виноват? — растерянно спросила старика Рэ. Бывший маг-целитель промолчал, не смея расстраивать счастливую девочку.

— Мама всегда говорила, что приедет папа и привезет мне шоколадку. Хочу! — взросла, умудренная страшным жизненным опытом девочка превратилась в маленького доверчивого ребенка.

— Дорогая, — елейным голосом прошептал в ухо Рушель Павел, — я десять лет провел в рабстве. У меня есть две монетки, те, что я забрал у охранника-эльфа. Но на них шоколад не купишь! Не разочаровывай нашу дочь!

— Нашу?

— Нашу!

— Дорогая?

— И единственная!

— Рэ, верни папе немного силы. Немного! Совсем мало! Каплю! Рушель повернула умоляющее лицо к Павлу.

— А мне бутылочку сладкого вина, можно? Слезы закапали из её подслеповатых глаз и потекли по морщинам ноздреватой грязной кожи. Рушель пошевелилась, и кислый запах ударил Павлу в нос, но он даже не поморщился, привык к таким запахам за десять лет рабства.

— И горы тряпок, как раньше. Духи, шампунь, крема, бусы, всё что пожелаешь, — грустно сказал Павел, — пластиковая карточка моя цела?

— Рэ, принеси папину шкатулку с вещами. Твоё чистоплюйство, Паша, — глупость несусветная! — слезы мгновенно высохли. Лицо Рушель презрительно скривилось.

— Я позволю себе маленькую просьбу. Если мне дадут обещанное, я удалюсь, чтобы не мешать вашим семейным делам.

— Не до тебя! Завтра приходи. После полудня! Иди-иди, не мешай, — грубо прогнала старика Рушель.

— Я хочу шоколадку!

— На, возьми в счет оплаты пару медных монет, — успокоил нищего Павел. Глаза старика загорелись, он заискивающе схватил деньги, сразу потеряв своё внутреннее достоинство, и уважение Павла.

Вкус у Рушель был настолько вульгарен, что вызывал у консервативного Павла острое внутренне отторжение, но она ему бы не простила даже кривой гримасы, и приходилось заискивающе улыбаться. Рушель лежала на аляповатой кушетке, как казалось ей, в позе богини. Брезгливо-недовольная рожица Рушели надоела Павлу.

«Нынешнее моё рабство переплюнет негритянское», — бессильно страдал он, глядя на вульгарного подростка, в которого превратилась Рушель. «Шестнадцать лет — самый расцвет для женщины», — утверждала она, хотя явно сбросила лишних пару годков.

— Ты всё запомнил? Быстро-быстро, — в духе русских гусар скомандовала Рушель.

— Шоколада больше не надо. Я от него блюю, — жеманно сообщила дочь из соседней комнаты, — картошку пожаришь на сале, так чтобы шкварки хрустели и лучок золотился. Рэ не понравились сладости и фрукты далекой Земли.

— Не забудь! В котлеты нужно класть больше хлеба, иначе они совсем невкусные.

«И это моя дочь! Что меня здесь держит?» — скучно шевельнулась мысль в голове у Павла. Из ванной комнаты вышел «кавалер» Рушели, оставляя на белом ковре мокрые следы.

«Зачем это животное тратит горячую воду? Выхлоп у него после вчерашнего …», — не сумел сдержать брезгливую гримасу Павел. Или он опять научился различать запахи, или психологически испытывал неприязнь к секс— партнеру Рушели.

— Так! — протяжно выговорила Рушель, грозя Павлу пальцем, — Рожи корчишь? Заказы принесешь, а на сегодняшнее свидание с дочкой не рассчитывай! Ей и самой надоело твоё сюсюканье! Выметайся!!! Павел побрел в гости к Алексею, на телепорт у него не было ни грамма лишней магии, Рэ научилась точно отмерять необходимые для работы Павла дозы.

— Я её убью! Она даже представить не может, как мучительно ей придется умирать! А я! Я! Я напьюсь магии! Тогда я смогу вернуть тебе Катю, — пьяно икая, говорил Алексею Павел.

— Катю только сюда не надо, а то я её придушу. Своими руками придушу, сучку, — с трудом складывал слова Алексей.

— Ты её не видел! Она сделала пластику. Моднючая стала. На еврейку похожа.

— Ты что?! С её рязанской мордой?

— Мода! Да уж!

— Тебе, Паша, нужно бежать. Деньги за твою голову обещаны большие. У эльфов ты наследил, и самое главное, сделал глупость, оставил живым своего приятеля, — почти трезвым голосом сказал Алексей.

— Ты прав. Ты трижды прав! Но меня найдут везде. А здесь есть доступ к магии. Рэ не даст мне умереть.

— Капризная девчонка без тормозов. Ты для неё никто. Это Рушке нужны еда и тряпки, Рэ ничего не нужно. Никто, кроме тебя ходить между мирами не умеет. Беги и не возвращайся, и половину запаса сохранишь.

— Даже больше. Сегодня Рушка назаказывала много чего.

— Тогда не тяни. Давай прощаться. Двери и окна разлетелись одновременно, как от взрыва. В комнату мгновенно ворвались желтолицые, узкоглазые гномы. Павел промедлил секунду, и потерял сознание от удара в голову.

Павел Ильич.

Павел пришел в себя лежа животом на лошади, со связанными ногами, руками и кляпом во рту. Лошадь трясла его, как будто изобрела специальный аллюр — особо тряская езда. Павла тошнило от этой тряски, и он боялся захлебнуться собственной блевотиной.

«Надо меньше пить, надо меньше пить …», — повторял свое, обычное заклинание Павел. Заклинание, как и всегда, не работало. Оно не выводило из организма отраву, не снимало тошноту, не возвращало Павла в прошлое, до начала пьянки. Попытка телепортом уйти домой не удалась, на лбу вспыхнул камень в обруче и разрушил заклинание. «Что-то новенькое, не слышал о таком», — подумал Павел. Штаны были влажные, пахло мочой. «Унижают, суки!» Судя по тому, что плотная ткань почти высохла в беспамятстве Павел пробыл долго. «Не слабо меня по голове приласкали! Леха жив? Вряд ли …, могли и у Рушке наведаться …», — тревога за близких сжала сердце железным обручем. Павел задохнулся, сердце забилось снова. «Чем же меня так напичкали?» Павел прислушался к ощущениям, свой организм он знал досконально. «Дело совсем паршивое, явно, больше суток везут!» Павел шевельнулся, пытаясь поудобнее устроиться на лошади. Тут же раздался окрик на незнакомом языке, спустя несколько секунд Павла похлопали по голове, и он стал проваливаться в сон. Ничего не помогало, сон наваливался, обволакивая мозг туманом, глаза закрылись. В последний момент послышался голосок Рэ. Слова Павел не разбирал, но тревога и боль дочери вышибли его из навалившейся черноты беспамятства. «Папа! Где ты? Маму убили! Помоги!» «Рэ! Дочка! Где ты!» «Папа! Помоги!» «Рэ! Ты где!» «Папа! Помоги!» — рыдала Рэ. Она не слышала Павла. Ментальные стоны дочери не давали Павлу уснуть. В груди поднимался гнев. Новые попытки колдовать бездумно растрачивали скудные запасы магии. Через час Павел успокоился и смог немного подумать. Стоны дочери то превращались в комариный писк, то нарастали до оглушительного крика. Это явно было связано с рельефом их дороги. «Её везут рядом со мной!» — наконец-то пробилась здравая мысль в тупой башке Павла.