Через город они ехали вроде и вместе, вроде и поврозь. Рядом с Лири держался Кай, так что Диль довольствовался ничуть не раздражавшим его обществом Илема. Похоже, рядом с вором он опять научится болтать, а не только слушать. Илем ухитрялся вытянуть из него такие подробности, какие и Франк не знал.

Когда проезжали мимо лобного места, Франк призывно поднял руку. Он решил посмотреть на казнь? Зачем?

Глашатай как раз зачитал приговор. Заезжий вампир пойман на месте охоты без лицензии, оказал сопротивление, убил стражника и потому приговаривается к смертной казни через сожжение. Лицо Бирама Крадена не было таким высокомерным, как обычно. К тому же и синяки мешали – разукрасили его при аресте крепко. И после ареста добавили. Стражники не прощают, когда убивают их брата.

Взгляд Бирама остановился на Франке. А тот равнодушно наблюдал, как вампира приковывают к столбу, обложенному вязанками хвороста. Ветки фирри. Мгновенно занимаются страшным жаром, для костра не годятся, потому что прогорают быстро.

Для обычного костра. Картошку печь или кашу варить. Жечь вампира – в самый раз.

– Франк, – сказал он, впервые назвав проводника по имени, – неужели вы ничего не сделаете?

– Он потерял мою защиту, – обронил Франк.

– Ага, – хмыкнул Илем, – а то ты мог бы его прямо с костра снять.

– Легко.

Диль поверил. И, главное, поверил Илем. Мог бы.

– Франк…

– Хватит, Диль.

Больше возражать и просить не хотелось, потому что Франк говорил тем самым особым голосом, каким требовал освобождения из тюрьмы. И что, для закрепления урока он хочет, чтобы Лири видела казнь? Да еще такую жестокую?

Нет. Когда палач с пылающим факелом неторопливо отправился к костру, Франк снова поднял руку и выбросил ее вперед и вправо. Кай повернул коня первым. Диль растерялся. Очень растерялся. Он чувствовал себя так, словно лично сопроводил вампира на казнь. Пусть неприятный, пусть жестокий, пусть думал только о себе, но спутник же, избран для миссии и уж всяко лучше подходит для нее, чем Диль.

Но он ехал за предводителем и боялся не только сказать что-то, но даже и оглянуться. Они свернули за угол, когда Бирам закричал. Диль закрыл глаза. Боги, такой смерти никто не заслужил.

– А мне его почему-то совсем не жалко, – насмешливо бросил Илем. – Эй, кукла, чего такая бледная, словно из тебя вампир всю кровь высосал?

Лири даже не посмотрела в его сторону. И не оглянулась. Похоже, все усвоили урок: приказы Франка следует исполнять безоговорочно.

Неожиданно выпал снег. То есть не то чтоб совсем неожиданно, зимой это дело вроде как и нормальное, но здешние края, по словам Франка, были теплые, да и направлялись они на юг. Франк, однако, останавливаться не стал, наоборот, велел торопиться. Опасался, что дорогу заметет.

Впервые Диль был так тепло одет зимой. О плаще на меху он даже никогда и не мечтал, а что сапоги на меху бывают, и не догадывался. Лицо можно было прикрыть шарфом, да не простым, а из шерсти тонкорунных грикенов, мягким да длинным, на руках красовались толстые вязаные перчатки. Диль вообще не ощущал холода.

Путешествие им предстояло долгое. Когда Диль спросил, сколько времени оно может занять, Франк пожал плечами и бросил: «Года два, может, меньше». Диль был потрясен, и над этим, конечно, вдосталь поиздевался Илем. Видно, мол, что в школе ты больше акробатикой занимался, чем географией. Оказалось, что Серый хребет лежал очень далеко, и чтобы до него добраться, следовало пересечь две горные цепи.

О Бираме не заговаривали. Не хотелось. Но Диль думал о нем нередко. Он не особенно жалел вампира, отлично понимая, что тот сам виноват. Но получалось, что только после этой нелепой смерти Диль осознал, насколько же все серьезно. Франк дал им понять… собственно, сразу все. Кто здесь командует, кто решает чужие судьбы… Лишаться его защиты не хотелось. Тем более что он действительно в одиночку вытаскивал их из нескольких неприятных положений. То ли он обладал реальной властью – но почему эта власть распространялась даже на две противоборствующие стороны в маленькой междоусобице, прямо посередине которой им довелось ехать, и обе стороны сначала принимали их за шпионов и норовили поймать и повесить, а потом завербовать в свои ряды. Доводилось им и подраться… то есть Диль снова смотрел, как его товарищи бьются с врагами, даже Лири бойко палила из своего арбалета, а он так и стоял с открытым ртом… и закрытыми глазами. Как увидел, какие просеки прорубает в рядах нападающих огромный топор Ори, так и зажмурился, пока Илем не постучал его пальцем по лбу и не сообщил, что все кончилось. Стыдно было неимоверно, но почему-то никто не укорял его даже взглядом. Франк хлопнул по плечу: «Ничего, время придет, и ты за оружие возьмешься», а Ори добавил: «Молодец, под ногами не путаешься». Великое достоинство – не путаться под ногами. Кай промолчал, но тепло улыбнулся. Илем уверенно сказал: «В угол зажмут, сообразишь за какой конец ножа держаться».

Оказалось, что препятствуют им не только люди, но и настоящие чудовища. Диль всю жизнь провел в дороге, но не предполагал, что такие твари существуют на свете. Огромная, похожая одновременно на корову и на жабу, уродина со скорпионьим хвостом поджидала их посреди дороги. Франк заорал: «Лири, Кай, стреляйте!», и Кай мгновенно сдернул с плеча лук, Лири торопливо закрутила колесико арбалета, а чудище, плюхая пузом по дороге, медленно двигалось на них. «В глаза бейте!» – завопил Франк, но тут у Кая лопнула тетива, стегнув его по лицу – как еще глаз не вышибла, а у Лири так тряслись руки, что она никак не могла попасть. Ори поудобнее перехватил рукоять топора. И тут до Диля дошло, что у него целых четыре метательных ножа, тяжелых, удобных, отлично сбалансированных, а тварь эта никак уж не человек, и через секунду все четыре ножа были там, где и должны были быть: по паре в каждый глаз. Тварь издала скрежещущий звук… и сдохла.

Франк ошеломленно смотрел на Диля, и он немедленно растерялся, испугался задним числом, затряслись руки не хуже, чем у Лири, а Ори восторженно присвистнул: «Ну и меткость!»

Диль, вспоминая о своей прежней жизни, удивлялся: казалось, это было так давно, хотя минуло всего четыре месяца с того дня, когда на усталом акробате в штопаном трико впервые остановился неприятный взгляд Франка.

И все стало иначе.

И ничего не изменилось. Разве что раньше он шел куда глаза глядят, ни о чем не думая, не имея ни цели, ни желания эту цель обрести. Сейчас он идет, куда велят, ни о чем не думая, потому что за него это делают другие, а далекую цель своей не считает. Лист, несомый ветром. Ветром по имени Франк.

Дорога не была трудна сама по себе. И Дилю бы она нравилось, не будь она полита кровью. Вся его душа восставала против необходимости проливать кровь. Его злило, что девочка Лири делает это так легко… злило и печалило. Неудивительно, что он не рассмотрел этого свойства в Денни, он вообще не особенно хорошо разбирался в людях. Где уж научиться, если ты всегда один. Где уж обрести мужество, если тебе некого защищать, а на самого тебя никто даже не покушается, потому что никчемен ты и никому не нужен. Вот и живешь даже не человеком. Никем и ничем. Придорожной травой.

И жить по большому счету действительно не хочется.

Франк сейчас уделял ему не больше времени, чем кому-то другому. Тоже понятно, в первые же недели выпотрошил его душу, растряс, чтоб складочки разгладились, разглядел повнимательнее и аккуратно, не повредив, назад засунул. Что-то ведь и увидел, потому что относился хорошо, по-доброму, не сердился, что такой трус в спасители мира затесался, ничего, говорил, и без тебя есть кому мечом помахать. И никто не сердился. Может, только Хантел.

Несколько раз Диль устраивал для них представление. Пригодилось и штопаное трико, припрятанное Лири среди своих вещей. Хоть какой-то прок, хоть развлечь немного.

Лири теперь приставала к нему меньше, не теребила каждую минуту и уж тем более не трещала без умолку. Она все больше и больше становилась принцессой. Не высокомерной, нет. Вероятно, она все в большей степени осознавала свою ответственность и свою роль в миссии. И превращалась в чудовище пострашнее жабокоровы, когда ее совсем уж доставал Илем. А Илем своей резкой неприязни и не скрывал, как не скрывал своей приязни к Дилю. Казалось бы, именно Дилю надлежало недолюбливать принцесс, однако нет, он никоим образом Дели не винил, хотя она и прибыла на казнь и словом не обмолвилась, что вешают вовсе не того человека. Виноват был только Дильмар Ванрел, и никто другой.