— Полтонны! — ахнул не без некоторого уважения Семенчук.

— Вот трепло! — с восторгом заметил Иванов.

— Простите, я не совсем понимаю, — сказал Кузнецов, — как это Яковлев мог расписаться за всех?

— Да, да, — подхватил Левченков, — пусть теперь сам и расхлебывает. Пусть сам и собирает.

Кузнецов обернулся и молча презрительно посмотрел на Левченкова:

— Нет! Собирать будем все. Дело — общее. Кто не хочет — не заставляем. Но когда соберем — держись, Яковлев!

— Ребята, — сказал Петровский примирительно, — а за что вы, собственно, сердитесь на Яковлева? Ну, сказал… А что он такое сказал? Он заступился за звено. Но ведь мы обязательно соберем, все равно соберем. И у Даньки есть одна замечательная идея… Сядьте ближе, ребята! Он предлагает взять мешки и походить по всему району. Если хорошо объяснить, никто, по-моему, не откажет. Мы скажем, что мы тимуровцы и что это для пятилетки. Надо потратить на это дело ежедневно хотя бы час, но не пропустить ни одного дня до самой сдачи. И сколько собрали — столько собрали, совесть у нас будет чиста.

— Правильно, — хмуро согласился Кузнецов. — Я, например, начну сегодня же. Пороюсь у нас в сарае. Ну, все?

— Нет, не все, — серьезно, почти сердито сказал Петровский. — А письмо в райсовет, ребята? Раз собрались, так доведем все дела до конца… Данила, как у тебя с письмом?

Даня растерянно заморгал. Он не сразу понял, о чем идет речь.

— Забыл, конечно? — язвительно произнес Кузнецов. — За делами времечка не нашлось?

— То-есть почему это не нашлось? — возмутился Даня, который уже по уши влез в свой портфель, что-то старательно в нем разыскивая. — Оставь, пожалуйста… «забыл»… — бормотал он, перерывая при этом учебники, тетради, какие-то бумажки.

— Ты по очереди, спокойнее, — сказал Саша.

— Вот! — торжествующе завопил Даня. — Нашел!

Он метнул на Кузнецова уничтожающий взгляд и, разгладив ладонью измятый листок, вырванный из тетради, стал громко читать:

— «Уважаемый товарищ депутат райсовета!

К вам обращается звено номер один шестого класса «Б» девятьсот одиннадцатой мужской школы. Дело в том, что с некоторых пор двое мальчиков из нашего звена — близнецы Калитины, Лев и Михаил, — стали снижать учебные показатели в связи с создавшимися у них неблагоприятными бытовыми условиями.

Бытовые условия пионеров Калитиных, Михаила и Льва, следующие: они проживают в пятнадцатиметровой комнате совместно с отцом, матерью и двумя сестрами — Антониной и Серафимой (близнецами 1945 года рождения).

И вот из-за близнецов Антонины и Серафимы сделалось невозможно выполнять домашние задания. Девочки уже начали ходить, повсюду ползают, лазают, и недавно Антонина Калитина уничтожила тетрадку с работами по русскому письменному одного из своих братьев (Калитина Льва).

Пионеры Лев и Михаил убедительно просили свою мать, гражданку Калитину, отдать сестер в круглосуточные ясли. Но мать, гражданка Калитина, не захотела и сказала, что они ей не указ.

Тогда Калитин (Михаил) побил Антонину…»

— Еще чего! И это писать! — сдавленным голосом сказал Мика Калитин.

Но Даня даже не взглянул на него и продолжал невозмутимо:

— «…Мать пришла к нашему вожатому, ученику девятого класса «А» Константину Джигучеву, с жалобой на его пионера. Мы разобрали вопрос на звене и постановили, что очень некрасиво бить более слабого человека, который не может дать тебе сдачи.

Поэтому, с одной стороны, мы строго осудили на звене Калитина (Михаила) и поставили ему на вид. Но, с другой стороны, на этом же собрании вскрылись бытовые условия ребят из нашего отряда, и мы решили обратиться к вам с письмом.

Мы знаем, что если бы мать Калитина была матерью-героиней (как, например, одна мать из третьего «Б» класса), то им бы предоставили квартиру. Гражданка Калитина не является матерью-героиней, однако наше звено ходатайствует перед вами, чтобы Калитиным все-таки дали квартиру, поскольку хоть у них только четверо ребят, но они все близнецы, и мы вас очень просим.

Наш вожатый, Джигучев К., просил завуча освободить для братьев на вечернее время один из классов нашей школы. Но у нас учатся в две смены, и потому по вечерам занята даже пионерская комната.

В библиотеке они заниматься не могут, потому что у них память не зрительная, а слуховая. Они привыкли читать вслух и рассказывать друг другу.

Калитин (Михаил) занимался раньше на «отлично», а теперь, в связи с тем, что Антонина и Серафима подросли, у него стали снижаться показатели в учебе (пять троек), а у Калитина Льва есть даже двойка по арифметике…»

— Я уже исправил, четверка уже! — с отчаянием воскликнул Лека.

— Молчи! Не мешай! — сурово ответил Даня. — «Мы, их товарищи по звену, конечно не можем относиться к этому равнодушно. Тем более, что двойки и тройки, которые они успели нахватать в последней четверти, сильно снижают учебные показатели всего нашего звена (номер один) и даже всего отряда.

В связи со всем вышеизложенным мы просим обеспечить семью Калитиных квартирой для создания пионерам нашего отряда Михаилу и Льву нормальных жилищно-бытовых условий, необходимых для плодотворной учебы.

Очень просим не отказать.

С пионерским приветом…»

Тут дальше будут подписи, по алфавиту, — объяснил Даня, с тревогой поглядывая на товарищей (идея была его, поэтому и написать письмо поручили ему).

— Прежде чем подписываться, не мешает переписать, — заметил Левченков. — В таком виде не пошлешь. Что это за листок за такой?

— Переписать — дело пустое. А написано толково, — неожиданно заявил Кузнецов. — Молодец!

— Пускай Семенчук перепишет, — предложил Саша, — у него почерк хороший. Завтра и пошлем.

На том и порешили.

Во дворе стало пусто — ребята разошлись.

— Постой!.. Ты, собственно, куда? — увидев, что Яковлев бодро шагает в противоположную от дома сторону, спросил Петровский.

— Как это — куда? Ты же сам только что говорил, что начать надо сегодня.

Петровский опешил:

— Ну да, разумеется!.. Но я же не сказал, что сейчас.

— А потом будет поздно! — в азарте закричал Яковлев. — Если я пойду домой, то она меня уже больше не выпустит. Она ни за что меня не выпустит!

«Она» — это была мать Яковлева, с которой у него установились довольно-таки сложные отношения. Иначе, чем «она», он за глаза ее не называл. Всем в классе было известно, что «она» никогда ничему не сочувствовала. «Она» пыталась помешать лыжной вылазке: «Простудишься, а кто потом будет за тобой ухаживать?» «Она» устраивала скандалы из-за того, что они опять идут в кино: «Лучше бы уроки повторял!» «Она» выбрасывала подобранные им гвозди и гайки и говорила: «Хватит с меня этого мусора!»

Одним словом, все то, что было ему интересно, вызывало у нее подозрение, недоверие — все она готова была осудить и запретить.

Саша привык с молчаливым уважением относиться к беде товарища: «Ничего не поделаешь, раз уж она такая».

— Постой, Данька, — мягко и осторожно сказал он. — Ну, допустим даже, что мама тебя сегодня не выпустит на улицу. Так что же? Не выпустит — и не надо… Поговоришь с нею, с соседями. Я лично собираюсь сегодня так и сделать: спрошу дома, потом пройду по нашей лестнице…

— А я лично, — твердо сказал Яковлев, — с сегодняшнего же дня начинаю обход района. И твоя мама, может быть, отдаст тебе цветной металл, а моя мама не отдаст. Она ни за что не отдаст. Мало того — еще пилить будет. Одним словом, я иду сейчас. А ты как хочешь. То, что есть дома, можно и в последнюю минуту захватить. Если хочешь знать, так даже и лучше в последнюю минуту. То, что лежит в кладовке, никуда не денется. А начинать надо с трудного. Ты это сам тысячу раз говорил.

— Положим, верно, — задумчиво согласился Саша. — Но как хочешь, а хорошо бы все-таки зайти поесть. Я голоден, как собака.

— А я, может быть, голоден, как две собаки! И ничего, молчу… Но если хочешь говорить по совести, так мы должны сию же минуту обойти район… Ведь это кто предлагал, а?.. Ага! То-то же! И мы обязаны сделать пробный рейс, чтобы завтра проинструктировать ребят. Ответственность так ответственность!