Его родной полк готовился в это время к освобождению Крыма. Шли бесконечные налеты на Тамань, где концентрировались отступающие гитлеровские войска, наносились непрекращающиеся удары по плавсредствам в Керченском проливе, проводились эпизодические штурмовки немецких колонн, отходивших вглубь Крымского полуострова. Приближалась первая годовщина 47 штурмового авиационного полка ВВС ЧФ. Результаты боевых действий полка были впечатляющими. Впрочем, они были на фронте всегда впечатляющими. И не только потому, что за этот год полк нанес ощутительные потери гитлеровским захватчикам, но и потому, что летчики не жалели себя. Об этом свидетельствовали итоги года. Не было рядом с Ростиславом Мишки Филиппова, верного друга, готового прикрыть своим самолетом ведущего. Он не вернулся из очередного вылета на штурмовку Феодосийского порта. Еще до ранения Полинина остался навечно с обломками своего самолета в безымянном ущелье предгорий Кавказа Иван Черкашенко. С ожогами III степени вытащили из горящего самолета Василия Панфилова, так и не вернувшегося из госпиталя в полк. Не вернулся из очередного задания и командир эскадрильи капитан Кузьменко, чьи обязанности стал выполнять Полинин. Трагически сложилась судьба постоянного ведомого Петьки Щербаченко. Сколько эффективных штурмовок совершили они вместе, сколько раз прикрывал хвост своего ведущего в смертельной карусели с немецкими Мессершмиттами этот красивый высокий блондин с Украины. Свое счастье он нашел на Геленджикском аэродроме в маленькой халупе, предназначенной для смотрителя, а точнее для дворника этой территории. Со своими родителями застряла в этой прифронтовой лачуге прелестная девочка, которая так же, как и Инна, была покорена морским летчиком, его преданностью ей и бесстрашием. Все свободное время Щербаченко проводил возле неё. На фронте залп любви особенно сокрушителен. От нее невозможно отказаться, и вскоре девочка стала его женой, А еще через несколько месяцев в эскадрильи узнали, что Петр Щербаченко скоро станет отцом. И тут на глазах Ростислава с Щербаченко стали происходить удивительные перемены. Он не стал, как ранее, рваться на боевые задания, он не лез, очертя голову, в самое пекло в воздушном бою, он стал в своих поступках более расчетлив и рассудителен. Он не раз говорил Полинину: «Ты знаешь, мне кажутся многие наши выкрутасы в воздухе – мальчишеством. Я больше себе этого позволять не могу, у меня есть чудесная жена, а скоро я буду отцом». Только теперь, когда он окончательно растворился в Инне, Ростислав стал по-другому понимать эти слова Щербаченко, которому, увы, ни расчетливость, ни рассудительность не помогли: он не вернулся из очередной штурмовки плавсредств противника в Керченском проливе, где вода и небо столкнулись в смертельной схватке гитлеровцев с авиацией и десантами Красной армии, жаждущими посчитаться с фашистами за все их злодеяния на родной земле.

Действительно, с женитьбой, если только она не была проходной, кончался период мальчишеского романтизма с его глупым бесстрашием и желанием утвердиться в жизни даже ее ценой. Фантом бессмертия рассеивался, мальчишки становились мужчинами и научались здраво соотносить реализм и его романтику. Но сколько юных бойцов в эти годы бездумно сложили свои головы, стесняясь кланяться свисту пуль или выполняя непрофессиональные приказы реликтовых командиров времен гражданской воины. Только позже стало известно, что лишь 3% мальчиков 1922 года рождения, а это и был год рождения Полинина, сумели перешагнуть рубеж этой страшной войны.

Не было на первой годовщине полка и умудренного годами (ему было совсем немного за 30) Скорика – умного, доброго человека, успевшего уже за свои некоторые высказывания заработать неприятности по линии «смерша», не было и погибшего в первом воздушном бою Мейзена. Этот бой Полинин забыть не мог. Он произошел при дислокации полка с места формирования из Боровского на Кавказ. Полк огибал Кавказский хребет с востока для того, чтобы через Баку и Тбилиси выйти к Черному морю и с юга поддержать сухопутные войска, отступающие под натиском немцев на северном Кавказе. Звено, в которое входили Мейзен (командир звена), Суханов и Полинин, следовало через калмыцкие степи на Махачкалу. Они замыкали свой полк и внимательно следили за воздухом. Каждый из них рвался в бой и мечтал отличиться как можно раньше. Для Суханова и Полинина это был вполне закономерный юношеский романтизм, для Мейзена (он был лет на 16 постарше) – возможность доказать свою преданность Родине и «компенсировать» тем самым некоторые подозрительные статьи анкеты (а точнее его нерусской фамилии). Напомним, что к этому времени за ту или иную отнесенность к немцам можно было легко загреметь далеко за Уральский хребет.

Первым немецкого разведчика в воздухе заметил Мейзен. Он качнул крыльями и развернулся в его сторону. Ведомые Мейзена с энтузиазмом поддержали преследование не очень расторопного немца, который уходил на запад. Преследование продолжалось несколько минут и, наконец, Мейзену удалось атаковать разведчика снизу, который, однако, отмахнулся от огня, как от назойливых мух. То же самое повторили и Суханов с Полининым, но с тем же успехом. К сожалению, другого боезапаса на время передислокации, кроме пулеметных пуль, у наших летчиков не было. Тогда Мейзен, вдруг, на глазах у своих ведомых начал снизу подкрадываться к немецкому самолету и неожиданно попытался винтом самолета отрубить хвост немца. Этого удалось ему добиться только частично: рули высоты оказались у разведывательного самолета подрублены, и он начал плохо управляемое снижение. В то же время винт самолета Мейзена разлетелся на куски, а сам самолет, как бы столкнувшись с воздухом, начал со все большей скоростью проваливаться в пустоту. Последнее, что успели заметить Суханов и Полинин – это планирование со все нарастающей скоростью ИЛа и что-то белое у самой земли. Немец попытался совершить посадку в калмыцких степях, но сделать это было не просто, и сверху было видно только мощное облако пыли в районе вынужденной встречи немецкого самолета с землей. Таковы были первые итоги воздушного боя. Что касается двух ИЛов, то им оставалось только найти кратчайший путь к любому близко расположенному аэродрому, еще не занятому гитлеровцами. Такой аэродром мог находиться где-то на юго-востоке и скорее всего рядом с Моздоком. Однако наступали сумерки, к тому же у Суханова стрелка бензомера упрямо приближалась к цифре ноль. Скоро стало ясно: пора выбирать подходящую площадку, пока не стемнело окончательно, и устроиться на ночевку в поле. Посадка на неподготовленную к приему самолетов местность прошла успешно, и два участника первого в своей жизни воздушного боя заглушили двигатели машин и подвели итог: нет больше командира звена, их самолеты отклонились от намеченного маршрута на пару сотен километров и стоят вблизи незнакомой деревушки, бензобаки в самолете Суханова пусты, и все же сбит разведчик Гитлера. А рядом, на земле, по дороге, проходящей через поле, двигались телеги, скот, люди, уходящие на восток. От несчастных женщин, на которых в этой истерзанной стране держалась жизнь, стало известно, что немец ведет сейчас бои за станицу Прохладную, примерно в 10 километрах от места посадки самолетов.

Стемнело, оставалось ждать рассвета, не отходя от своих машин и не теряя надежды, что немец за ночь не сумеет пробиться к заблудившимся ИЛам. С первыми проблесками утра, разрывая в клочья туман, Полинин, прыгая по кочкам, оторвался от земли в поисках бензина в Моздоке. Моздок находился в 10 минутах лета и встретил нежданного гостя опустевшим аэродромом, с которого уже неделю тому назад взлетели последние самолеты. В городе у склонявшихся без дела подозрительных военных удалось выяснить, что есть еще один аэродром, километров в 10 от города, куда добираться придется пешком. Итак 2 часа пеших поисков, и измученный Полинин предстал перед очами (да, именно очами) командира авиационного полка, усталой женщины, которая, не выспавшись после ночных бомбардировок на знаменитых учебных самолетах У-2 авиаконструктора Поликарпова, сурово отчитывала нежных девушек в армейской форме и в запыленных сапогах.