Женское сердце, как правило, более отзывчиво к чужой беде, и через несколько минут Полинин на старом бензовозе ехал на моздокский аэродром, чтобы дозаправить свой самолет и прихватить пару канистр с бензином для самолета своего напарника. Через час незапланированное воздушное приключение благополучно завершилось, если не считать неожиданных и болезненных судорог, которые весь вечер мучили Ростислава после того, как он вместе с Сухановым благополучно приземлились в Махачкале. Здесь их ожидал командир полка, который уже сутки безуспешно пытался найти звено самолетов, затерявшееся в степях Калмыкии. Он пришел в себя, только узнав о воздушной схватке, и понял, что предъявлять претензии вновь испеченным юным пилотам, выполнявшим решение командира звена, было бессмысленно. Через несколько дней после прибытия на фронт в одном из очередных боевых вылетов Суханов погиб.

И вот на первой годовщине полка рядом с истинными работягами войны – механиками самолетов, оружейниками, мотористами, связистами, сидели всего лишь два летчика, оставшихся в строю после открытых схваток с безжалостным Молохом. Один из них был Полинин, а другой – комиссар полка Фолкин. С той только разницей, что первый имел на своем счету зэке более 70 боевых вылетов, а второй – всего пару. Конечно, чем старше начальник, тем меньше у него возможности лично совершать рядовые штурмовки и отвлекаться от мелочей и сложных проблем повседневной жизни воинской части. Но это не помешало полковнику Губрию, командиру дивизии, в которую входил 47 штурмовой авиационный полк, стать в боях за Севастополь Героем Советского Союза и совершить много десятков боевых вылетов.

Проносившиеся в голове морского лейтенанта картины недавнего прошлого надолго отвлекли его от серого фона настоящего, в которое предстояло ему окунуться окончательно во исполнение суровой надписи в медицинской книжке. Однако жизнь продолжалась.

Узнав о местоположении штаба, а точнее учебной части Военного института иностранных языков, он поднялся на второй этаж одной из нескольких обшарпанных казарм, держа в руках телеграмму, в которой летчику-инструктору старшему ВОК ВВС ВМФ лейтенанту Полинину Р.К. надлежало явиться в данное учебное заведение для сдачи вступительных экзаменов, а точнее экзамена по языку в связи с наличием золотого аттестата средней школы.

– На сдачу какого языка Вы претендуете? – спросил его начальник учебной части Военного института полковник Шатков.

– Хочу попытаться сдать немецкий или, в крайнем случае, французский – ответил Полинин.

– Вы что, на фронте работали переводчиком?

– Нет, летчиком-штурмовиком 47 ШАП ВВС ВМФ.

Ответ Полинина настроил начальника учебной части более приветливо, и он, предложив летчику подождать, приказал по телефону прислать экзаменаторов с кафедр немецкого и французского языков.

Первой явилась представительница самого грустного для незамужних женщин возраста, маленькая серая мышка, с отсутствием всяких признаков женского шарма на лице. Без предисловия «мышка» заговорила по-немецки с абитуриентом. Прилично понимая немецкую речь, морской летчик, особенно не тушуясь, отвечал ей скорее всего грамматически несовершенными фразами, которые остались в его голове еще из далекого детства. Немецкий он начал учить в пять лет. В профессорском доме считалось неприличным вырастить сына без знания иностранных языков и музыки. В то время наиболее приемлемыми вариантами считалось найти женщину, способную совмещать некоторые функции домашней прислуги со знанием иностранного языка. Отец Полинина свободно говорил по-немецки (его мать была немка) и по-польски (в Польше он вырос) и старался приобщить ребенка к принятому в цивилизованных странах образованию. В 20-х годах иностранный язык считался буржуазной дисциплиной, а изучать советовали самостоятельно эсперанто – искусственный язык пролетариата всех стран. Немецкий язык для Ростислава был выбран прежде всего потому, что преподавателей других языков, способных выполнять функции прислуги, не было, а прислуг, говорящих по-немецки, сколько угодно, что объяснялось довольно просто: на Кавказе нашли себе приют много одиноких женщин из стран Прибалтики, находившихся в то время в подвешенном состоянии между Россией и Германией.

В поисках работы из Латвии в Тифлис попала и «фрейлейн» (барышня) Эльза Коррат. Она уже проработала пару лет в одной интеллигентной семье и была рекомендована Полининым как честная, скромная женщина. На новом месте фрейлейн распространила свои заботы на пятилетнего мальчика, которые выражались в постоянном общении с ним на немецком языке, а также пыталась время от времени наводить чистоту в профессорском доме и подсматривать за самим профессором, когда к нему на уроки (или, как сейчас говорится, на мастер-класс) приходили хорошенькие ученицы. Вскоре маленький Ростислав освоил скромный немецкий вокабуляр пятилетнего отпрыска и стал уверенно себя чувствовать в компании латвийской немки. К сожалению, большего она дать не могла, потому что, усвоив немецкий язык в своем окружении, о грамматике Эльза Коррат имела весьма смутное представление. Так впервые Ростислав Константинович познакомился с прямыми или натуральными методами, получившими в наше время название «интенсивные» и представляющие собой смесь французского с нижегородским на фоне малограмотного шоу.

Все это вспомнил Полинин, не ведавший в то время ничего о суггестопедии, а только признавший свое грамматическое бессилие и прибалтийское произношение, далекое от того, что называют «Eicht Deutsch». «Ну что ж, моряк, – сказал полковник Шатков, – в немецком Ваши знания оцениваются на тройку, попробуйте теперь отличиться во французском.»

После общипанной вороны с немецкой кафедры появился полковник Маркович. Начальник кафедры французского языка был умным и благожелательным представителем офицерского корпуса старой России, послужившим уже военным атташе за границей и способным видеть перспективу большинства абитуриентов. Он прежде всего поинтересовался, где и как изучал французский язык Полинин. Оказалось, что в 14 лет ему стала давать частные уроки истинная француженка мадам Бовизаж («красивое лицо» в переводе), совсем не соответствующая своей фамилии живая, энергичная женщина, плохо говорившая по-русски, и с прекрасным парижским произношением. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль в благополучном исходе вступительного экзамена, поскольку именно произношение, беглое чтение и знание французских реалий подсказали решение экзаменатору. Прослушав устную речь Полинина, полковник Маркович тут же заявил начальнику учебной части, что он с удовольствием берет молодого летчика в группу первого курса переводческого факультета, несмотря на то, что учебный год уже начался. Так прозвучал последний аккорд в летной судьбе Ростислава Полинина. Он стоял в итоге прошедшей страшной войны на пороге новой судьбы, в которой очень смутно прорисовывались неясные дали: покорение лингвистических вершин, литературный труд или еще одна полная грозных опасностей жизнь разведчика.

Наступил день последнего государственного экзамена, экзамена по французскому языку. Позади почти четыре года учебы, 8 сессий, 32 экзамена и 31 оценка «отлично». Единственная четверка получена по языку на первой сессии, через две недели после того, как Ростислав сел «за парту» Военного института. И получил он эту четверку за слово «beaucoup» (много), которое, оказывается, содержит не четыре, а восемь букв. Да и как можно было овладеть за две недели сложной орфографией языка, который он, если немного и знал, то скорее устно, чем письменно. Но эта четверка заставила его исписывать французскими словами целые тетради почти в течение месяца, чтобы совладать со сложностями правописания языка, упорно сохранявшего на письме произношение своих предков. Больше четверок он не получал. Правда, на III курсе полковник с вытянутой куполообразно головой, преподаватель марксизма-ленинизма, пригрозил ему снизить оценку за то, что, отвечая на вопрос «кто есть Сталин?», он стал перечислять все его должности и титулы вместо того, чтобы просто сказать: «Сталин – это Ленин сегодня!» Но угроза осталась угрозой и в зачетной книжке второй четверки не появилось.