— Нужно наблюдать... Анализ, как у мистер Холмс. — Краузе прищелкнул пальцами. — Ви меня понимайт? Сделаем опыт. Почему вон тот... маленький кнабе лезет на криша?

Он указал на улицу, где чумазый мальчишка лет четырех-пяти с трудом влезал по приставленной к стене стремянке.

— Это Сеня Ковров, — без запинки ответила Маша. — У них на чердаке белье развешано. Мать послала проверить.

— Гут! Но, может быть, чердак есть что-нибудь спрятан? Почтовый голубь?

— Что вы! — Клавдия Матвеевна расхохоталась. — Они бы всех голубей поели. Голодные сидят! Мать при советской власти работала кассиршей кино, а теперь, видите ли, не желает. Считает себя умней всех!

Краузе холодно взглянул на модистку, и та сразу умолкла.

— А куда идет девочка, фрейлейн?

«Девочкой» оказался Шурик, закутанный в женскую шубу. Он собирался помочь малышу вскарабкаться на лестницу, но, услышав окрик Маши, остановился. Пожав плечами, мальчик продолжал путь.

— Видите? — Маша горестно вздохнула. — Даже не поздоровался. А раньше был соседом, дружил...

По своему обыкновению девочка затараторила, торопясь разъяснить, как дружно все они жили раньше.

— Теперь Шурик не стал к нам ходить и Таню научил не разговаривать. А я все равно про них знаю. Сами-то небось встречаются! Однажды Шурик удрал, а я догнала и вижу — они за старой баней шепчутся. Таня чего-то сказала: «Ладно, я согласна». Потом увидела меня и громко так: «Шляются всякие Пинкертоны». А я вовсе Пинкертона не люблю. Конан Дойль интересней, правда?

Краузе довольно улыбнулся.

— Ви есть талант, фрейлейн! Глупий ребята хотел вас обмануть, но это не есть возможно.

Он протянул Маше шоколадку, и та, краснея, снова присела. Краузе любезно склонился перед Клавдией Матвеевной, потрепал девочку по щеке.

— Продолжайте опыт, мейн киндерхен! За каждый — как это? — рейс будет иметь вкусный блюдо.

Немец шагнул к дому и вдруг резко бросил:

— Мы вместе открывать тайна. За это имеете много шоколат. Но болтать никому нельзя. Ферштеен?

Он пристально посмотрел на смутившуюся Клавдию Матвеевну.

...Шли дни. И хотя солнце пригревало сильней, а море сияло почти летней голубизной, настроение Маши падало.

И это несмотря на то, что новый квартирант приносил книжки, от которых просто дух захватывало. В них действовали бесстрашные герои, сыщики, разоблачавшие преступников, благородные разбойники.

Необыкновенные переплетения событий, причуды добрых миллионеров, проницательность героев поражали Машу. Мир иностранных лубочных детективов, переведенных на русский язык, был совсем не похож на тот простой и ясный мир, который окружал ее до войны. Все в нем было, как в царстве кривых зеркал, наоборот.

Живет, например, человек в безвестности — вдруг на него сваливается огромное богатство и с ним почти царственная власть. Вовсе для этого не надо работать, завоевывать уважение окружающих. Деньги приходят к тому, кто ловок и находчив, даже если он овладел богатством не очень красивыми путями. А деньги и удача — главное в жизни.

Машу захватывали эти увлекательные истории, но... рядом в жизни она видела совсем другое. Возникали десятки вопросов.

Почему золотоволосая певунья и хохотунья, мама Сени Коврова, превратилась в истощенную женщину с землистым лицом, а работать на немцев отказывается? Почему все жители их улицы всегда поддерживают друг друга, а когда мама попросила однажды у соседки коробку спичек, та с презрением захлопнула дверь.

А Таня? Таня, которая не пошла в немецкую школу для русских детей, где теперь учится Маша. Она голодает, зябнет. Даже обуви крепкой нет, чуть не босиком ходит по снегу. Зато держится так, будто не Краузе, а ее дедушка по-прежнему хозяйничает в квартире.

Однако вопросы эти недолго мучили Машу, игра в сыщики была занятной, а сладкие «премии» вкусными. Когда Маша рассказала Краузе о существовании пещеры «Каменное кольцо», то получила в награду большой ореховый торт.

«И ведь я никому вреда не делаю, — рассуждала Маша. — Жалко, что ли, если немцы посмотрят «Каменное кольцо»?»

...Номер Яна закончился под бурные аплодисменты. Посетители довольно грязного ресторанчика без умолку кричали «бис!».

Пришлось заставить Каро повторить «Танец на передних лапах». Больше всех веселилась и хлопала в ладоши Маша. Вместе с нарядно одетой матерью она сидела за столиком рядом с Краузе и чувствовала себя совсем взрослой. Еще бы, первый раз на вечернем представлении!

Ян весело улыбался, кланялся. Маше он отдельно послал воздушный поцелуй, и девочка сразу простила поляку прежнее холодное отношение.

Когда выступление кончилось, Краузе жестом подозвал юного артиста.

— Посиди со мной и дамами, — он подвинул мальчику стул, а Каро бросил жирную кость. — Вы ведь старые знакомые с фрейлейн.

Ян низко поклонился Клавдии Матвеевне. Девочке он подмигнул и принялся жонглировать соусником и вилками, да так ловко, что ни одной капли подливки не пролил на скатерть. Маша хохотала.

Публика за соседними столиками принялась аплодировать, забыв об эстраде, на которой пара эксцентриков исполняла акробатический танец.

— Не отнимай — как это? — хлеб-соль других артистов, — пошутил Краузе. — Кушай с нами. Битте!

Ян с аппетитом уничтожал жаркое, весело болтая с Машей.

Краузе с улыбкой наблюдал за ребятами.

— Ви есть счастливая мать, фрау Клавдия, — галантно обратился он к соседке.

Посетителей за соседним столиком обслуживал сутулый, слегка прихрамывающий официант, густо посеребренный сединой. Несмотря на солидный возраст, работал он легко, ловко. Подавая блюдо котлет, официант наклонился к столу и Маша заметила, что усы у него странно обвисли.

— Ой, смотрите, у этого дядьки сейчас оторвется ус! — воскликнула Маша.

В ресторане было шумно. Никто не обращал внимания на седого человека. Официант поставил дымящееся блюдо на стол и пошел к выходу. Услышав возглас Маши, Краузе пристально вгляделся в пожилого человека:

— Вот этот, фрейлейн?

Маша хотела ответить, но вдруг отчаянно закричала: Каро зубами впился ей в ногу, обутую в шелковый чулок. Поднялся переполох. Девочка рыдала. Испуганная мать поила ее холодной водой. Ян сурово отчитывал Каро:

— Будешь наказан! Разве фрейлейн виновата, что наступила на кость? Ей не нужна твоя еда. Фу!

Краузе поспешно вышел из ресторана, дал знак ожидавшей возле машины охране. Солдаты окружили помещение.

Между тем «официант» скрылся в маленькой каморке недалеко от выхода, сбросил с себя сюртук, сорвал усы, натянул овчинный полушубок...

А спустя несколько минут мимо гестаповца, внимательно осматривавшего улицу, прошел дворник в шапке-ушанке и овчинном полушубке, с метлой в руках.

И в тот же момент из дверей выскочил Краузе с револьвером в руках. Дворник обернулся.

— Капитан Кравцов? Герой Одесса? — нацеливая револьвер, насмешливо спросил Краузе. — Мы, кажется, встречались, а?

Три солдата уже бежали на помощь Краузе. Кинулся и шофер машины, ожидавшей «шефа». Но тут произошло неожиданное. «Дворник» выбил оружие из рук Краузе, раскидал в стороны двоих солдат и очутился в автомобиле.

Прежде чем Краузе и остолбеневший от неожиданности шофер успели прийти в себя, машина взревела и ринулась во тьму путаных переулков.

— Огонь! — заорал фашист, бросаясь следом. — Стреляйте, негодяи! Цельтесь в колеса. Шнелль!

Но пули не смогли догнать автомобиль. Торжествующий рокот мотора замер в отдалении.

В лесу полная тишина. Изредка треснет сухая ветка бука, надломившись под тяжестью снега. В ночном полете тяжело захлопает крыльями сова. И снова все стихнет.

Лунный свет искрится на заснеженных полянах, неподвижны черные тени деревьев...

Человеку, попавшему в спящее лесное царство, наверняка покажется, что на многие километры вокруг нет ни жилья, ни одной человеческой души.