— Я не буду больше трахать крыс.

— И не будешь чистить пол языком!

— Никогда! Я тебя ненавижу!!!

С диким криком Андер набросился на Решара. Но инквизитор легко скрутил его, повалив на пол. В секунду губы Решара оказались у уха юноши и зашептали молитву. Он шептал, а парень успокаивался. Не прошло и пары минут, как он уснул, Решар отнес его на кровать и бережно накрыл одеялом, а потом полностью закрасил рисунок черной краской. Теперь с парнем все будет в порядке, он поправится уже очень скоро.

Решар вышел из палаты, нашел молодого доктора и поблагодарил за сотрудничество. Правда, сказал, что на днях может зайти еще. Это действительно могло случиться, если не будет никаких других следов. Он шел по чистым коридорам и думал, как можно заниматься этим с крысой? Воображение отказалось это представить.

Люк рисовал. Идеальные руки мелькали над холстом, рисуя уже второе чудовище за сегодняшний день. Первым была его сестра — он нарисовал не ее саму, а отражение в зеркале. Сестра ничего не могла поделать, пришлось позировать брату в сотый раз. Он любил ее рисовать, но никогда не изображал красивой. Самым лучшим вышел портрет, что видела Жанна, но даже там есть отражение ее страшной спины. Сегодня уродство сестры подчеркнулось в полной мере. Он вывел только те части тела, что выглядят, как у трупа; остальное тело — лишь расплывчатый образ, тень тени… Жуткая язва на бедре, шрам на груди, струпья на коже. Портрет вышел воистину удачным. Потом он проводил ее не второй этаж и, уложив в гроб, накрыл картиной. Замок намертво закрыл крышку гроба, Люк отопрет сестру через сутки. Все это время сестра должна любоваться на свое уродство — как же хорошо, что вампиры великолепно видят в темноте. Впрочем, как бы Люк не был жесток, сейчас он рисует собственные изъяны. Теперь зеркало стоит уже перед ним, и он аккуратно выводит трещину на коже, пробежавшую по обритому лобку. Остальное тело по-прежнему прекрасно. Того, что он выпил сегодня ночью, хватило ненадолго. Но это ничего, сегодня он сводит эту шлюху в ресторан и выпьет ее на две трети. Уже через три случки она станет его рабыней, и тогда он повеселится. Выпив ее полностью, он сможет месяц отражаться в зеркале красавцем. Это будет прекрасно!

Он услышал звук позади, но не обернулся. Он знал, резкие движения могут спровоцировать Его. Уже через секунду могучая рука схватила Люка и швырнула об стену. Люк услышал, как ломаются ребра, но спустя секунду они срослись. Он посмотрел на того, кто его кинул. Высокий горбатый мужчина с совершенно страшной рожей: нос, как у летучей мыши, клыки не втягиваются и остальные зубы им под стать, на голове не растут волосы. Уши заострены сверху и снизу, а пальцы оканчиваются длинными когтями, одет в черный балахон на голое тело.

— Я чем-то расстроил вас, владыка? — спросил Люк спокойно. Он знал, любая эмоция в голосе тоже может спровоцировать его. Перед ним стоял высший вампир, а для него люди, как привязанный к веревке бантик для кошки. Лишнее движение — ты труп. Лишняя мысль — ты труп. Проявление слабости — ты труп. Хорошо еще, что он просыпается так редко.

— Да, — прошипел он, доставая картину из-под балахона, и тут же она полетела Люку в лицо. Рама сломала Люку нос и выбила глаз. Впрочем, через минуту вырастет новый глаз, а нос уже восстановился. — Ты мерзкий ублюдок!

— Да, владыка, — ответил Люк все еще бесстрастно. — Но вы сами меня таким сделали.

Люк не сумел уследить, как Он оказался рядом. Вроде стоит в нескольких метрах, и вот уже нависает, дыша зловонием из пасти, где нашли погибель сотни вампиров. Уже много раз Люк смотрел самой смерти в глаза. Но он знал, что говорить:

— Убьете меня, и вам некому будет добывать деньги. Не будет денег, гнездо станет голодным. Гнездо будет голодным, вам нечем станет питаться.

— Но есть ты, — красные глаза глядели, как голубой восстанавливается в глазнице Люка. — Ты такой сытый. Тебя так хочется.

— Но если убьете меня, где вы найдете замену? — Люк оставался спокоен.

— Да хотя бы твоя сестра.

— Она не сможет выжить в этом мире. Вам придется прятаться в склепах и кладбищах, а гнезду есть бомжей.

— Но оно и так их ест. Ты не балуешь моих детей.

— Я думал, вы еще не голодны. Если вы хотите есть, я легко накормлю любого из них.

— Я не хочу есть. Но я хочу тебя. Ты, ублюдок, очень аппетитный. Когда мы уедем отсюда?

Последние слова произнесены не шипящим голосом, а нормальным человеческим. Он пропал из поля зрения Люка и оказался за стеллажами в другой стороне комнаты.

— Через неделю, — выдохнул Люк.

— Это хорошо, но медленно. Попробуй раньше.

— Что-то не так?

— На мою Луну упала тень… Тень от креста.

Решар шел по более мрачным коридорам, но в чистоте они не уступали предыдущим. Рядом опять что-то лепетал молодой человек:

— Месье инспектор, месье инспектор, но так нельзя…

— Мне можно. Если я не проверю, он останется на свободе.

— Но почему никому не сообщили?

— Есть предположение, что маньяк носит полицейский мундир.

— О! — глаза парня округлились.

— Да-да. Поэтому никому ни слова. Вас проверили и можно не сомневаться, что вы невиновны, так что я могу говорить с вами прямо.

— Спасибо, месье.

— Маньяк этот страдает тяжелым и редким психическим расстройством. Вы когда-нибудь слышали о раздвоении личности?

— Да.

— Так вот у него таких личностей десяток. И каждая имеет свой подчерк, поэтому его так трудно найти. По обрывкам волос нам удалось установить, что это один человек, но все равно поймать его очень сложно.

— Понимаю, месье.

— Сомневаюсь, — пробурчал инквизитор. — Где находятся результаты вскрытия и медосмотра?

— В управлении. Но у нас есть копии.

— Они в морге?

— Нет. Но недалеко.

— Сообщите, что они могут мне понадобиться в любой момент. Я побеседую с патологоанатомом сам.

Решар прошел в морг, там маленький мужичонка делал вскрытие. Когда инквизитор закрывал дверь, он прищемил себе пальцы, но боли почти не почувствовал. Привык.

— Здравствуйте, месье, — сказал Решар, демонстрируя фальшивое удостоверение. — Инспектор Решар, полиция Парижа.

— Чем могу служить, месье? — патологоанатом, по-видимому, не собирался представляться или протягивать руку. Он продолжал резать мертвое тело.

— Меня интересуют трупы, поступившие в последние две недели.

— Тогда вы опоздали, инспектор. Людей, если вы знаете, хоронят.

— Спасибо, что разъяснили. Но мне нужны не обычные жертвы, а только те, что умерли от истощения или потери крови.

— Только один случай. Бродяга-художник.

— Вы сказали, художник?

— Да. Но его уже закопали, или кремировали, я не знаю. Когда их отсюда уносят, они уже не моя забота.

— А почему художник?

— На одежде обнаружена масляная краска, под ногтями тоже. Может быть, моляр, не знаю. Все есть в отчете.

— Когда это произошло?

— Неделю назад. Труп нашли в Сене. Он был еще свежим. В крови обнаружены следы алкоголя, но самой крови было очень мало. И еще сердечная недостаточность. Рваная рана на шее. Дальше не помню.

— Спасибо, месье.

— Прощайте, инспектор.

Решар вышел из морга. Теперь он знал, чем вампир зарабатывает на прокорм гнезда. Остались только детали.

Эта ночь еще лучше, чем предыдущая. Жанна вновь наслаждалась, лежа в кровати. Сейчас он занимается оральными ласками. Сегодня они сначала пошли в ресторан, где она подарила ему шарф, умолчав о том, что произошло в зоомагазине. Она пила шампанское, он минеральную воду. Ее очень забавляло, что он не пьет спиртного. Вроде взрослый мужчина, а трезвенник. Но Люк не пил просто потому, что на его организм алкоголь не действовал. Они мило болтали о живописи, искусстве, музыке. Люк великолепный знаток всего этого — ну еще бы, эти увлечения он познавал сто пятьдесят лет. Но, несмотря на то, что беседа ее, в общем-то, интересовала, Жанна все время в мыслях сбивалась на две ночи, проведенные с ним. До сего момента она и не представляла, что настолько озабоченная этим делом. То и дело она мысленно раздевала Люка, представляла, как его руки ласкают ее тело. Люк, естественно, это видел. Он чувствовал, как от нее исходят волны вожделения, но не торопил события. Так бывало всегда. Пока жертва не стала полностью его собственностью, и не попадала под его волю, он издевался над ней таким вот образом. Прекрасно зная, насколько его любовные чары сильны, он чувствовал, как она мучается и хочет залезть с ним в койку, а сам в это время изображал мужчину, интересующегося тысячами различных вещей, и продолжал говорить и говорить. Жертва мучилась еще сильнее оттого, что не могла его прервать. Ну как сказать человеку, на полном серьезе обсуждающему вклад в искусство Леонардо да Винчи, что она хочет поскорее заняться с ним сексом? Нет. Жертве приходится ждать и истекать желанием.