— Нечего оправдывать его дурной характер, — прервал сына дед Демьян.

— А я должна всерьёз готовиться к соревнованиям, — поддержала его тётя Лера, — у меня скоро тренировки. Нервы должны быть спокойны. Иначе всё передастся Звёздочке…

Дверь сарая резко скрипнула, и Вася испуганно попятился от зарослей крапивы и лебеды к ельнику.

Низко пригнувшись, он побежал вперёд, пересек широкую солнечную поляну с ромашками и конским щавелём и припустил к тополевым посадкам. Там его никто не увидит.

Вася давно знал, что Санька не ладит с дедом, не может ему простить чего-то того, что случилось у них раньше. Знал, что к мачехе он относится так себе, но хорошо — к отцу и очень дружит с Мариной — дочкой мачехи. Это Вася знал, но никогда не думал, что дед так сердит на него. А кто такие Нина и Миша, с которыми, по словам Санькиного отца, плохо обошёлся дед Демьян?

Было очень жаль Саньку. Жалко и — если не скрывать этого от себя — чуточку боязно: а вдруг тётя Лера с дедом в чём-то правы? Ведь и правда же Санька бывает и грубоват, и ругаться может нехорошо, и драться, и насмехаться, и не давать спуску тому, кого не любит.

Ну, а если вспомнить про ту черепаху, о которой говорила тётя Лера, так вот, это была его, Васина, черепаха. Её купила мама, и однажды черепаха убежала из построенного для неё кирпичного загона. Вася с мамой и Крылышкиным всё вокруг обшарили — нет! Тогда Вася недолго думая побежал к Саньке. У них были приехавшие из Москвы гости; Вася тут же, с порога, брякнул, в чём дело. Санька с куском пирога во рту выскочил из-за стола, как-то ухитрился найти черепаший след и через час принёс её из леса, целёхонькую и невредимую! Чего же за него стыдилась тётя Лера? Не поторопись Санька — черепаха уползла бы ещё дальше, и тогда пиши пропало!.. Да, а что это за тренировки у тёти Леры и что это у неё за Звёздочка?

Нужно немедленно отыскать Саньку и рассказать обо всём. Предупредить, что над его головой сгущаются тучи. Если дед Демьян с тётей Лерой уговорят Санькиного отца послать его к этой Ольге, вряд ли ему там будет хорошо. Вася на миг представил её: толстая, с дюжими руками, свирепым взглядом и бородавкой с волосками на тупом подбородке, с гулким мужским голосом…

Но где сейчас Санька? Где?

Вася вышел на улочку, прошёл её из конца в конец, прочесал все закоулки, встретил кое-кого из ребят, но никто не знал, куда подевался Санька. Ни дома, ни в посёлке его не было. Значит, куда-нибудь ушёл, и его надо перехватить, когда он будет возвращаться.

Вася вышел за ворота посёлка и присел в сторонке за кустами в высокую траву. Время от времени он высовывал голову на тонкой шее и крутил ею, как змейка, во все стороны, вглядываясь в редкие фигурки, двигавшиеся по бетонке, осматривая дорожку, ведущую к соседнему посёлку садоводов, и тропинку, убегавшую к дальнему Бычьему пруду: на каждой из них мог появиться Санька.

Однако он всё не появлялся.

Было жарко и очень тихо. Горячий, неумолчный стрекот кузнечиков, спрятавшихся в траве, лишь подчёркивал эту тишину. От него приятно звенело в ушах, и Вася стал вглядываться в траву, чтобы в который уже раз увидеть, как кузнечики издают этот звон. Когда Вася был совсем маленьким, он думал, что кузнечики поют, но однажды открыл для себя, что они издают эти звуки своими длинными ножками, теми самыми, которыми они упруго отталкиваются от земли и далеко прыгают. Такие у них необыкновенные ножки: катапульта и одновременно — смычок и струна… Вася на миг вспомнил долетавшие из дома звуки скрипки деда Демьяна, тут же отогнал от себя это воспоминание и пригнулся поближе к земле, пытаясь увидеть хоть одного работающего зелёного скрипача.

Но увидел он не кузнечика, а полевую мышку.

Крохотная, серенькая, она неожиданно выскочила из-за мясистого стебля лопуха и побежала в сторону Васи. Он перестал дышать. Мышка смотрела на него тёмными смышлёными капельками глаз и почему-то не прерывала бега. Видно, это был мышиный ребёнок — детёныш, и он ещё не знал, что Вася — человек и его положено бояться. Мышонок легко взбежал на его шорты, щекотнул хвостиком локоть и… — наверно, Вася всё-таки чуть шевельнулся — скрылся в траве.

Вася поднял голову и вдруг увидел папу.

Он заметил Васю и подошёл. Под мышкой у него был большой зелёный рюкзак, с которым папа иногда ездит в командировки. На папе были старые, вытертые, с пузырями на коленях брюки, серая, в пятнах масляной краски рубаха с короткими рукавами и разбитые туфли — он тут донашивал свою одежду и обувь.

— Ты что здесь делаешь? — спросил папа, и Вася неловко завозился на земле.

— Ничего. Просто так. — Вася покраснел.

— Кого-нибудь подкарауливаешь?

Ну зачем папа допытывается! Иногда он всё понимает и ничего не спрашивает, а сейчас сам заставляет Васю быть лгунишкой. Нельзя же рассказать ему обо всём. И так взрослые знают почти всё, а дети — лишь малую малость, и потом, папе не будет ни лучше, ни хуже, если он узнает, что Саньку, возможно, ушлют на лето к суровой сестре тёти Леры. Вот Крылышкин сказал, не подумав, своему папе о том, что Борис запустил в небо палку, и что из этого получилось? Ведь не будешь предупреждать взрослых, чтобы держали язык за зубами…

— Подкарауливаешь? — ещё раз спросил папа.

— Нет. — Васино лицо стало совсем красным, и, наверно, лишь южный загар выручал его. — А ты куда, пап?

— В Рябинки. Говорят, в магазине появилась молодая картошка. Не хочешь прогуляться со мной?

Вася хотел, очень даже хотел: с папой везде и всегда интересно, и к тому же через день он уезжает — отпуск кончается, пора на работу — когда ещё вырвется сюда?

Но Вася молчал, упрямо глядя в пряжку папиного ремня.

— Ну как знаешь, — немножко обиделся папа и пошёл к бетонке. Шёл он легко и быстро, как ходил всегда: его шаг равен был двум, если не трём Васиным шагам. Васе стало досадно: надо же, обманул папу!

Саньки всё не было. Да и папа долго не возвращался из Рябинок — видно, большая очередь была за молодой картошкой. Наконец Вася заметил его вдали, за бетонкой и ёлочками. Он шёл от деревни напрямик через пустынное поле.

Вася вскочил, перебежал в другое место и надёжно спрятался в высоких зарослях пахучей полыни.

Вот папа перешёл бетонку и с невысокого откоса стал спускаться по дорожке с туго нагруженным рюкзаком за плечами и раздувшейся авоськой в руке. По походке его, по тому, как он шёл, сильно наклонясь вперёд, было видно, что он устал. Вася смотрел на папу, ждал, прислушивался к его шагам. И не выдержал. Выскочил из зарослей полыни, подбежал, схватил авоську с хлебом, пакетами с крупой, банками консервов и большой бутылкой тёмно-вишнёвого кагора.

Папа отпустил пальцы, и Вася с радостью потащил тяжеленную авоську.

— Не дождался его?

— Не дождался, — ответил Вася, и в этом не было никакого вранья. И подумал: «Ну как папа догадывается обо всём?»

— Я шёл сейчас мимо Бычьего пруда, — сказал папа, — там человек пять сидит с удочками. Наверно, хорошо клюёт… Давай сходим?

— Когда? — спросил Вася.

— Сегодня поздновато. Лучше завтра утром. На зорьке самый хороший клёв…

— Я не против, — сказал Вася, проходя мимо Санькиного забора и внимательно глядя в щели меж досок: Саньки на участке не было. Сказал и спохватился: если он сегодня не увидит Саньку, значит, и завтра утром не сумеет сказать ему о разговоре, случайно подслушанном возле калитки. Вот если бы и Саньку позвать — он очень любит рыбачить…

Они отнесли домой груз и хотели тут же приступить к копке червей — папа уже принёс из сарая лопату, — но бабушка Надежда позвала их обедать. Плотник тоже ушёл в свои Рябинки, и на участке было непривычно тихо и скучно.

После обеда они стали копать на краю участка, возле забора.

Папа отваливал лопатой тяжёлые пласты земли, осторожно разбивал их, а Вася стоял на корточках и, подавляя брезгливость, выбирал червей. Хорошо ещё, если червяк весь, с хвостика до головки, оказывался перед ним на земле и его оставалось взять и положить в консервную банку. Куда хуже было, если из земли выглядывала одна головка или один хвостик и приходилось хватать за этот кончик, холодный, скользкий, тянучий, как резина для рогатки.