Катя замерла в ожидании, он и об этом уже знает.

— … прости, но Виктор был прав. Я вряд ли смогу тебе помочь.

Люди веками пытались найти лекарство от этой хвори, и я в том числе, но никто так и не вылечился от вампиризма, несмотря на величайшие старания и всевозможные методы…

Девушка совсем сникла, без жалости на неё и смотреть было нельзя.

— … Но Виктор был прав, я не оставлю тебя в беде и постараюсь тебе помочь, буду искать к этому всевозможные пути…

Катя несколько расслабилась, заметив это, Сэргард улыбнулся.

— … Но пока единственный твой выход, это опять-таки предложенный Виктором сок кровавого дерева. Я надеюсь, ты это понимаешь?

Катя кивнула.

— Он всегда должен быть у тебя с собой. Это понятно?

Снова согласный кивок.

— От этого зависит твоя жизнь. Но я ещё раз тебе говорю, я только попытаюсь, но ничего не обещаю. Это что-то из разряда невозможного, но не надо отчаиваться. В остальном же, привыкай, это твой крест и нести его тебе, скорее всего до конца дней твоих. Ты не одна такая из рода людей ставшая вампиром. Обдумай вышесказанное и смирись. Нет, не отказывайся от борьбы, борись, но не испытывай ненависти к самой себе. Тут никто не виноват и ты тем более. Это просто злой рок, неприятное стечение обстоятельств. А с такой смутой, что творится у тебя внутри, жизнь может стать не выносимой.

— Она уже стал, — еле слышно пробормотала Катя, но он услышал.

— Смени ненависть на любовь. Ты ведь нашла друзей среди вампиров, значит не всё так плохо. А между тем мы постараемся тебе помочь. Я со своей стороны приложу к этому все усилия. Главное не отчаивайся.

После этих слов, Катя и вовсе упала духом, ведь она так надеялась на помощь доброго волшебника, на его магию и верный совет. Ну, совет она, конечно, получила, может быть даже и верный, но от этого почему-то не легче. Оказалась что даже волшебники не всемогущи.

Ему хорошо рассуждать, он ведь может выходить на солнечный свет. Уж лучше бы она стала оборотнем, хотя бы дня не боялась. Нет, те её наверняка сразу же растерзали бы. Эх, и угораздило же её влипнуть в такую передрягу. Катя с силой сжала своё серебряное распятие, заключённое в безопасную для неё оболочку, и, закрыв глаза, стала умолять отца прийти ей на выручку, как он всегда делал, когда она была маленькой. Но он больше не придёт, теперь всё изменилось, ведь тогда он ещё был жив. Он не придёт, но он слышит её и молча поддерживает, ведь он обещал, обещал быть всегда с ней рядом. Катя, тихо всхлипнув, расплакалась, неожиданно для себя и для окружающих. Меден смутившись, он всегда стесняйся женских слёз, отвернулся и подошёл к окну. Сэргард обнял её за плечи.

— Мы найдём выход, обязательно найдём. — Прошептал он так тихо, что только она услышала. — Жить и бороться. Помнишь.

— Жить и бороться. — Едва слышно прошептала Катя, успокаивавшись.

Сэргард был прав, надо жить и бороться.

— Эд, Эд, — кричал Леонард, но неугомонный пёс уже сорвался с поводка и, то ли испугавшись то ли почуяв свободу, стремглав бросился в звёздное небо межмирового пространства, ещё секунда и он полностью скрылся из виду.

Леонард попытался вырваться, но Дарена крепче сжала его запястье, и серьёзно посмотрев на него, произнесла.

— Нет, Леонард, правильнее нам не разбредаться.

— Но моя собака, мой друг, Эд. — Он нерешительно протянул руку в сторону, где исчез сеттер.

— Нет. — Твёрдо повторила Дарена и с невиданной доселе силой потянула его за собой.

И вот они уже преодолели переход и теперь вовсю смотрели по сторонам. Леонард с интересом, Маргарита Петровна с ужасом, а Дарена с удивлением. Всё разнообразие испытываемых ими чувств было легко объяснимо. Леонард всю жизнь пытался раскрыть тайну своего рождения, увидеть места, откуда он родом, Маргарита Петровна никогда не покидала родного города, и у неё никогда не возникало такого дикого желания, а Дарена и вовсе не ожидала, что окажется в нескольких сотнях метров от ставшего родным замка Медгарда.

Солнце начало уже просыпаться, когда Даяна спешила домой. Она торопилась, ей предстоял серьёзный разговор, разговор, не терпящий больше отлагательств. И вот теперь, по прошествии уже нескольких часов, они с Энгельсом всё ещё так и не могли найти обоюдного решения.

— Прости, но я думала, что полюблю тебя, думала, что смогу жить с тобой, не вспоминая прошлого, думала, буду счастлива, мы будем счастливы. Но я так больше не могу. Я живу, постоянно ожидая чего-то, счастья, любви… я не знаю. — Она в полном изнеможении опустила руки и покачала головой.

— Нет, Даяна, не поступай так со мной. Не поступай. — В его глазах застыла почти мольба.

— Ты очень хороший, Энгельс. — Ласково произнесла женщина и подошла чуть ближе. — И я по-своему люблю тебя, но Десхард… Я не могу забыть его, не могу выкинуть из сердца и души. Я знаю, что буду очень страдать, если уйду сейчас, но если не уйду…

Нет. — Энгельс закрыл уши руками и отвернулся. — Я не желаю этого слушать.

— … то буду страдать ещё больше. — Не обращая внимания на его протест, закончила Даяна. — Мы все будем страдать.

— Ты бредишь, Даяна. Ты что заболела? То, что ты тут говоришь, это ведь неправда. Это просто не может быть правдой.

— Но это правда. Правда. Правда. Я хочу быть с Десхардом. Я ухожу к нему, Энгельс. Я ухожу от тебя. — От волнения она уже почти кричала, плавно изогнувшись, чем скорее напоминала женщину-кошку, чем оборотня-волка в женском обличий.

— Десхарда нет здесь, Даяна. Он ушёл уже более десяти лет назад, и больше не появлялся. И ни когда не появится, потому что знает, чем это ему грозит. Он отступник и племя вынесло ему свой приговор — смерть. Куда тебе идти, ведь ЕГО ЗДЕСЬ НЕТ.

— Ты не прав, Энгельс, ох как ты не прав. Он здесь и я могу тебе это сказать, ибо знаю, что ты не кому не скажешь. Но он здесь и не просто здесь. Я провела с ним эту ночь, Энгельс, сегодня, вчера и позавчера. Я была с ним и в своём счастье даже не помнила о тебе. Тебя не существовало для меня и…

Энгельс не выдержал и, размахнувшись, залепил ей звонкую пощёчину. Даяна отшатнулась, на щеке пылал огненный рубец.

— Не поступай так со мной, Даяна. — Он медленно покачал головой. — Ты знаешь, как я тебя люблю, всегда любил. Я был неправ, когда ударил тебя. Я никогда не поднимал руку на женщину, но ты вынудила меня, Даяна. Что ты со мной делаешь? За что?

— Прости. — Она помолчала, прижимая ладонь к пылающей щеке. — Но как раз здесь ты был прав, прав как никогда. Я заслужила эту пощёчину, я виновата и признаю это. Более того, я рада, что ты меня ударил и тем самым отрезвил. О, Энгельс, ты был хорошим мужем, хорошим отцом, ты был таким мужчиной, о котором только можно было мечтать.

— Тогда ответь мне почему? Почему, Даяна?

— Потому что он первый, если бы не он… если бы не он мы могли бы быть счастливы вместе: ты и даже я. О, Энгельс, как ты ошибся тогда. На твоё сердце претендовало множество женщин, но ты выбрал меня, ту, которая предала тебя и опозорила. Нет, не ты сейчас неправ, а я. Я не просто не права, я виновата, виновата перед собой, перед тобой, перед нашими детьми, перед братом, перед своим народом. Я всех предала, перед всеми виновата.

— Значит, ты всё решила, Даяна? Решила бесповоротно? — Энгельс окинул её долгим задумчивым взглядом.

— Да. — Голос женщины дрогнул, и она слегка опустила голову, тем самым, признавая свою вину.

— Ты бросаешь меня, Даяна? Бросаешь вопреки нашим древним обычаям, вопреки нашей вере?

— Я… да, Энгельс, — она ещё больше склонилась под грузом своей вины.

— Хорошо. Но ты признаёшь, что ты причина нашего разрыва? Что именно ты покидаешь меня, а я ровным счётом не имею к этому никакого отношения? Ведь не я тебя бросаю, Даяна. Так?

— Да, но… но к чему ты клонишь? — Подозрительно спросила женщина, прищурив глаза и закусив губу.

— А к тому, что это мои дочери, Даяна. Мои, а не его. Ты признала свою вину, так что оставь детей мне, Даяна, у вас ведь ещё будут свои…, общие.