— Это нужно для постройки машины? Расскажи подробнее.

— Конечно. Дело, видишь ли, вот в чем. Лет пять назад экспедиция Таджикского университета обнаружила на плато Памира громадные заросли дикой пшеницы. Зерна ее были вчетверо больше по размеру, нежели зерна самой лучшей пшеницы «мильтурм 19». Каждый колос этой «дикой» пшеницы давал сто шестьдесят зерен. В следующем году комсомолец Новоселов на опытном поле, подвергая облучиванию днем и ночью ультрафиолетовыми лучами пшеницу в период колосоношения, получил ускорение созревания в три раза против нормы и увеличение веса зерен на шестьдесят семь процентов. Это натолкнуло меня на мысль, что применение облучивания ускоряет биохимические процессы прорастания и созревания растений.

Он на минуту замолчал и стал протирать пенсне.

— И что же? — чуть волнуясь, задал вопрос Лебедев.

— Я дал только мысль, а Владимир Федорович почти спроектировал машину. Замысел ее таков: она, двигаясь по земле, может одновременно разрыхлять почву, удобрять ее и сажать зерно. Последовательно пропуская сквозь почву особые токи, машина так активизирует азот удобрений и белковые вещества зерен — семян, что сзади машины, буквально через несколько минут, прямо у тебя на глазах, будут вырастать свежие молодые побеги. Еще не совсем разработано дополнительное устройство, позволяющее машине тут же окуривать ростки особой неядовитой разновидностью газообразных цианистых соединений. И вот, через двадцать четыре часа выезжает на это поле жатвенная машина. Пшеница, рожь, овес, кукуруза, посеянные нашей машиной, должны созреть в одни сутки… — Бутягин оживился и даже начал жестикулировать, что никогда не было его привычкой: — Жните, молотите, собирайте зерно в элеваторы!..

— Да, это вот действительно научная фантастика, — мягко улыбнулся Лебедев. — Вы только представьте себе сто тысяч таких машин на наших полях… А на следующий день опять можно сеять вашей машиной?

— Можно, — строго ответил Бутягин.

Но Лебедев пошутил:

— А ты бы придумал еще хлебушек без землицы растить, а?

— Не смейтесь, — вмешался в разговор Груздев: — вопросами искусственной почвы занимается товарищ Шэн. Она покажет вам лабораторные опыты.

Лебедев внезапно сделался необычайно серьезным, почти торжественным.

— Сейчас, мои дорогие, я воочию увидел и понял величие человеческого разума и могущество науки, — начал он, почти в упор глядя на Бутягина, — и в успехе вашем я не сомневаюсь. Машину вы построите. Нужно лишь работать так, чтобы никто не смог помешать вам, чтобы машина появилась на советских полях раньше, нежели предполагает это…

— Штопаный Нос, — договорил Груздев.

— Ага, вы догадались и поняли? — жестко продолжал Лебедев. — Нужен максимум бдительности. Революцию, хотя бы и в агрохимии, надо делать, учитывая все возможные, даже мельчайшие препятствия, и человеческие в первую очередь. И пика существует капиталистическое окружение, мы не гарантированы ни от подобных «случайностей», ни от внутренних врагов. Поэтому нужна некоторая засекреченность вашей идеи и работы от посторонних, а тем более подозрительных людей. Этого требуют интересы трудящихся, которым призвана служить ваша идея, научная мысль, изобретательство.

— Ты слишком рано делаешь выводы! — заметил Бутягин.

— А ты думал, как? — вспылил Лебедев. — Разве ты изобретаешь и строишь для собственного удовольствия? Наука для науки? Нет, мой милый. Ты создаешь новый социальный фактор, все последствия которого сейчас даже трудно учесть и предвидеть. Но не будем забегать в отдаленное будущее. Перейдем к настоящему. Разве ты не видишь, что твои работы, которые тебе кажутся скромными, кое-кому не дают спать? Разве тебя не удивляет, что мы втроем были ослеплены, что у тебя украли и записи и чертежи? А мне вот совершенно ясно, что записную книжку с химическими формулами подбросили Бутягину нарочно. Это тонко задуманная штучка номер первый. Понять ее можно по-разному: или это только предлог залезть в твою хижину, или нечто другое. В госпитале я поразмыслил кое о чем и своими думами поделился с товарищами по былой боевой работе. Впрочем, они уже беседовали с тобой по долгу службы. Пусть я — только советский летчик, но я — большевик.

Бутягин низко опустил голову и, сняв пенсне, стал тщательно его протирать. Груздев шумно вздохнул:

— Да-с!

Лебедев посмотрел на них, усмехнулся, сказал хитро:

— Слушай, Колечка. На собственный страх и риск я все-таки предпринял кое-что… Скажи, ты не жалеешь сейчас, что мы Штопаному Носу книжку-то вернули?

Бутягин в раздумье повертел головой:

— Конечно, жалею. У него там в формулах, повидимому, записаны мои основные идеи.

Внезапно Лебедев вскочил, чуть не опрокинув чайный столик:

— Ура!.. Значит, я был прав!

Из кармана тужурки вынул пачку листов и бросил ее на столик:

— Получай… Шестьдесят четыре фотоснимка с книжки Штопаного Носа. Сделано на следующий день после нашей встречи на аэродроме. Я это — на всякий случай. Думал, пригодится. Читать лучше через лупу.

Нервным движением Бутягин придвинул к себе фотоснимки. Шэн протянула ему с письменного стола лупу. Груздев напряженно поглядел через плечо:

— Ну, что там?

— Совершенно верно… Первая страница… — Бутягин перелистывал фотографии. — Шестая, седьмая…

Откинулся на спинку кресла:

— Антоша… с восьмой страницы идут ужасные вещи!..

Лебедев бал рад наконец-то поделиться со своим лётным товарищем последним вариантом предполагаемого перелета. И у него никогда не было более внимательного слушателя.

— Основная трудность перелета, дорогой Василий Павлович, вот в чем: земной шар стал нам мал для прямых и круговых полетов. Для наших советских самолетов и моторов расстояния порядка десять-пятнадцать тысяч километров уже не представляют трудностей. Возьмем последние наши моторы типа «ПШ-7». Самолет с таким мотором может покрыть колоссальные расстояния. Может случиться так, что вылетишь, покружишь, покружишь над землей, и опять придется садиться на месте взлета.

— Ну, это, пожалуй, только в ближайшем будущем, — скромно заметил Гуров.

Лебедев быстро ответил:

— Как сказать… Мы часто и сами не замечаем, как будущее становится реальностью. Во всяком случае, уже и сейчас с мотором «ПШ-7» мы с тобой сможем преодолеть тридцать тысяч километров без посадки.

— По прямой?

— По спирали!

— Маршрут?

— Хочу пролететь от Москвы на Огненную Землю. Сначала пролетим по железнодорожной трассе до Хабаровска, потом наискось через весь Тихий океан. Если первая часть полета пройдет удачно, то у Магелланова пролива нас будут ждать горючее и масло. Ясно, обратно полетим другой дорогой: через Южную Америку, Атлантический океан, Африку — прямо в Москву.

Лебедев смело прочертил четкую линию от оконечности Южной Америки мимо восточного ее побережья к Африке через Либерию и Сахару, Тунис, Средиземное море, Югославию и Румынию к Москве.

— Пора доказать всем, что научные экспедиции на самолетах для изучения Южного полюса можно посылать не только из Южной Америки и Австралии, но и из Европы. Да, это мечта, но техника поможет нам с тобой осуществить эту мечту…

Лебедев взял карандаш и лист бумаги, наклонился над столом:

— Мотор «ПШ-7» с трехступенчатым нагнетателем и винтом переменного шага мы ставим на самолет совершенно нового стратосферного типа «Т-1». Только…

— Ты собираешься лететь в стратосфере?

— Только на границе — не выше девяти тысяч метров. Там мы будем избавлены от метеорологических сюрпризов. Крылья с переменной площадью…

Лебедев записывал на листе, что говорил, и аккуратно ставил пункты: один, два, три…

— Пропеллер и крылья этого типа гарантируют нам наилучшие условия полета в высоких слоях разреженного воздуха. Каковы основные особенности самолета типа «Т-1»? Убирающиеся шасси, разумеется. Герметическую кабину сделают на девятьсот двенадцатом заводе. Основной вид изоляции — безвоздушное пространство между двумя стенками кабины. Оборудование для слепого полета. Теплая одежда, отопление, запас пищевых концентратов, воды — как обычно. Наверху нас встретит морозец градусов на пятьдесят.