По мере приближения к внутренним покоям число охранников увеличивалось, но я решительно шла вперед.

До меня донесся голос отца. Он у себя! Значит, мне удастся поговорить с ним! Я расскажу ему, как мне хочется выйти за пределы дворца. И тут я разобрала свое имя. Я остановилась и прислушалась.

— Елена… Можем ли мы решиться на это? — спрашивал отец. — Это будет равносильно признанию.

О чем он? Мое сердце замерло, потом заколотилось как бешеное.

— А сам ты как думаешь? — послышался голос матери. — Она получит гораздо больше, если…

— Знаю, знаю! — прервал отец. — Я отдаю себе отчет.

В его голосе послышалась горечь.

— Но можем ли мы, можешь ли ты дать исчерпывающие доказательства? Потребуются доказательства…

— Достаточно взглянуть на нее! — с гордостью ответила мать.

— Конечно, красота… Но это еще не доказательство. Ведь и ты, любовь моя, тоже необыкновенная красавица!

— А волосы? Цвет ее волос!

При чем здесь волосы? Я ничего не понимала.

— Этого недостаточно. Других доказательств у тебя нет?

Вместо ответа последовало молчание: видимо, других доказательств не было.

— Как же глупо ты поступила! — с досадой проговорил отец. — Надо было попросить что-нибудь вещественное!

— Если бы ты пережил такое, ты бы понял, что рассуждаешь как глупец!

— О да, конечно! Я глупец, глупец!

Дальше разговор пошел по обычной колее, накатанной во время их частых перепалок, и я поняла, что больше ничего интересного не услышу. Я решительно вошла в комнату и с порога заявила, что хочу выходить из дворца, гулять, видеть, что творится в мире. Мать с отцом нахмурились и сказали, что это невозможно. Отец добавил, что я мала для таких прогулок, мать — что все есть во дворце, а чего нет, того мне и не надобно.

Я росла. Мне исполнилось восемь лет, потом девять. Из дворца я по-прежнему не выходила, но к затворничеству приспособилась: подтащив бревно, прислоняла его к стене, забиралась на ее край и подолгу любовалась долиной Еврота.

Со временем мне удалось одержать небольшую победу. Я упросила родителей, и они стали отпускать меня на охоту вместе с братьями. Мы охотились в царских охотничьих угодьях на склонах горы Тайгет неподалеку от дворца, куда посторонние не могли проникнуть.

— Начнем твое обучение с зайцев, — сказал Кастор. — Опасности они не представляют, ибо не могут напасть, но бегают быстро, и, чтобы поразить зайца из лука, требуется большая ловкость.

Лесные опушки и горные склоны стали для меня вторым домом. В охоте больше всего меня увлекала погоня. Мне нравилось мчаться по лесу, я была легка на ногу, и мои братья даже прозвали меня Аталантой — в честь девушки, которая бегала быстрее всех на свете. Ни один человек не мог ее перегнать, хотя многие, в том числе женихи, пытались. По легенде, одному из женихов удалось победить Аталанту только благодаря помощи Афродиты. Аталанта была дочерью Иаса, который мечтал о наследнике. Рождение дочери так раздосадовало его, что он отнес ее на Парфенийский холм. Над Аталантой сжалилась Артемида и послала медведицу, чтобы та вскормила ее. Аталанта выросла среди охотников, не расставалась с луком и стрелами. Она не желала вступать в брак — из-за предупреждения Дельфийского оракула. Поэтому она поставила условие: жених должен либо победить ее в беге, либо погибнуть. Многие царские сыновья лишились жизни, потому что Аталанта бегала быстрее всех смертных. Но одному из женихов, Меланиону, удалось заручиться поддержкой Афродиты. Она дала ему три золотых яблока и сказала: «Задержи Аталанту, уронив во время бега три яблока одно за другим». Аталанта нагибалась, чтобы поднять яблоки, и закончила бег не раньше Меланиона.

Кастор часто поддразнивал меня моей быстроногостью.

— Да, в твоем случае тоже не обошлось без участия Афродиты.

— Пожалуй, дорогая сестрица, устроить соревнования по бегу среди женихов — совсем неплохая идея, — добавил Полидевк. — Ты наверняка выиграешь не один забег, и это отсрочит неизбежную свадьбу.

Я вздохнула, прижавшись к дубу так, что кора врезалась мне в кожу. Отец в последнее время заводил разговоры о замужестве Клитемнестры, говорил, что скоро состоится свадьба. Состязаться за ее руку имеют право все достигшие брачного возраста знатные юноши из окрестных земель — от Крита до Родоса.

— А правда, что в старые времена проигравших женихов ждала смерть?

— Это все легенды, — ответил Полидевк. — На самом деле люди не так безрассудны.

— Значит, если бы я поставила своим женихам такое условие, это охладило бы их пыл? — спросила я в шутку.

И тут в моих ушах прозвучали слова сивиллы: «И множество греческих мужей погибнет».

— Нет-нет, я пошутила, — спохватилась я.

Когда я приобрела достаточную сноровку, братья стали отпускать меня одну: они уже не следовали за мной по пятам. Часто, преследуя добычу, я позволяла ей уйти, а сама много времени проводила на лесистых склонах у подножия величественных Тайгетских гор. Деревья тут образовывали таинственные зеленые шатры, солнце едва пробивалось сквозь их листву, а земля под ними была устлана коврами из мха. Мне очень нравилось сидеть там, в полном уединении, которое даже солнце не нарушало.

Тут я забывала о резких голосах родителей во время ссор, о спорах, за которыми все чаще и чаще заставала их, если входила неожиданно. В лесу звери не обижали меня, деревья давали полную свободу. В конце концов, в лесу ты всегда знаешь, какого зверя нужно опасаться, — тут нет тайных врагов.

Прошло девять зим со дня моего появления на свет. Ростом я почти догнала матушку. В последнее время, позвав меня в свою комнату, она часто требовала, чтобы мы померились ростом: она хотела знать, насколько я выросла. Мы становились спиной к спине, служанка клала палочку на наши макушки, и матушка спрашивала:

— Ведь я выше?

Служанка с готовностью кивала головой.

Я боялась: что же случится в тот день, когда я окажусь выше и палочка приподнимется с моей стороны? Лучше б этот день никогда не наступал: я догадывалась, что мать тогда очень огорчится, хотя не понимала почему.

Она вызывала меня в свои покои, как правило, под предлогом узнать, что мы с учителем проходим на уроках. Если я отвечала, что мы учили родословную богов и богинь, она задавала вопросы для проверки моих знаний. Начинала с самых простых вопросов. «Перечисли богов-олимпийцев, — просила она. — Назови только двенадцать, тех, которые живут на Олимпе, только их». И я перечисляла имена. Потом вопросы становились труднее. Однажды она попросила назвать всех детей Зевса.

— Только бессмертных? Или всех? — уточнила я.

Она странно улыбнулась:

— Начнем с бессмертных.

Я стала перечислять: Афина и Персефона, Аполлон и Артемида, Арес и Гермес. Я уточнила, что Гера была сестрой Зевса, что Афродита была рождена не Зевсом, а его дедом Ураном.

— Строго говоря, Афродита вообще не была рождена, — сказала мать с легкой усмешкой. — Но Зевс может не сомневаться, что гора Олимп населена его детьми. Поскольку ни умирать, ни покидать свой трон он не собирается, ему нечего беспокоиться из-за наследников. Они могут ссориться и браниться сколько душе угодно. Никому из них не угрожает ни смерть, ни изгнание.

Она помолчала, удобнее расположилась на кушетке, вытянув длинные ноги под тонкой туникой. Коснувшись теплой плоти, белая ткань приобрела розоватый оттенок.

Мать погладила ткань на коленях и посмотрела на меня.

— Это самое лучшее полотно, оно из Египта, — сказала она. — Я предпочитаю голубое, но в Спарту караван приходит почти пустой. Он идет через Трою на Крит, потом бог знает куда еще и, наконец, останавливается в Микенах.

Похоже, мать опять будет сетовать на удаленность Спарты от всего мира, подумала я.

— Ну что ты! — сказала я. — Белое полотно такое красивое.