Эрта поднялась на ноги и начала осматривать свое снаряжение. Два тонких обоюдоострых иритовых меча за спиной, шесть небольших заточенных бритв-бумерангов в поясе, лезвия в сапогах, лезвия в армейских браслетах, лезвие в волосах, взрывные сферы, атомный пистолет, аптечка, средства связи. Всё было на месте. Чрезвычайный карман, в котором находилась всякая мелочь вроде универсальной отвертки, альпинистских крючков и мотков прочной металловеревки, также не пострадал. Эрта достала пистолет, прицелилась себе под ноги и нажала на кнопку. Выстрела не произошло. Девушка повторила свои действия. Выстрела не было. Пытаясь понять в чем дело, она принялась разбирать пистолет и была сильно удивлена, когда вскрыв корпус обнаружила что в нем ничего нет… весь механизм исчез.

Движимая раздраженной догадкой она разобрала взрывную сферу. Она также была пуста. Все оружие, оставшееся при ней, теперь состояло из бесхитростно-простой стали и самой ее, Эрты. Наушники и нейрофон тоже были пусты как ореховые скорлупки. Девушка зло выдохнула и потрясла головой. Потом собрала все, что стало бесполезным хламом, в одну кучу и спрятала глубоко под корнями ближайшего дерева. Тащить с собой то, что не может ей ничем послужить, она не собиралась, но и избавляться от этих вещей безвозвратно она посчитала пока что нецелесообразным. Затем она пошла на восток. Потому что-то это направление она любила больше всего. Сейчас у нее не было конкретной цели и маршрута, и она просто выбрала любимое направление.

Через некоторое время она вышла на утоптанную тропинку и решила идти по ней. По пути ей встречались звери и птицы, большинство из названий которых были ей известны, большинство из них были древними и вымершими. Живых она не видела и не чувствовала. Ни людей, ни человекоподобных, ни иных, ни киборгов. Эрта неторопливо двигалась вперед, с интересом осматривая местность и пытаясь понять, куда же она все-таки попала, как и почему. Была уже вторая половина дня, когда она вышла на широкую выцветшую дорогу, где она обнаружила многочисленные следы животных, многие из которых, судя по глубине следа, были ездовыми, среди них были и следы живых, форма и расположение которых указывала на то, что живые были человекоподобными. С возникшим любопытством девушка двинулась в сторону, в которую вела основная масса следов.

И тут они появились. С той стороны. Чужие чувства, чувства живых. Они не были угрожающими, общий фон скорее был веселым и беззаботным, в него вплетались отдельные ленты мимолетных забот, досад, раздражений и возбуждений, умиротворения и удовлетворения. Одна лента была совсем не веселой, не умиротворенной и очень раздосадованной. Слушать глубже она не стала.

- Десять, — посчитала девушка. И они приближались. Не чувствуя непосредственной угрозы, она просто отступила на край дороги и остановилась. Живые приближались с все нарастающими звуками бегущей толпы животных, запахом пыли, металла, кожи и букетом других не настолько приятных запахов.

Когда группа живых стала различимой, она увидела всадников. И она увидела Их. Это были лошади. Красивые сильные грациозные разномастные лошади. Она видела таких в библиотеке Корпуса. Еще тогда их изображения завораживали ее, теперь она видела их вживую. Она жадно изучала прекрасных животных, неосторожно отодвинув на второй план исследование живых. Вот они, скачут и несутся, захватывая воображение и сердце, покоряя их мощью и гармонией бега… Слушала их фыркающее шумное дыхание, мерный такт, отбиваемый сильными ногами несущихся коней, едва касающихся земли. И они казались ей не животными, а какой-то особенной фантастической стихией.

Потом она перевела взгляд на всадников. И отметила, что есть что-то удивительное в слиянии скачки в единое существо человека и лошади. Всадники были невысокого роста. Самый рослый из них был почти одного роста с ней, возможно, чуть выше, а Эрта считалась в Корпусе недомерком, потому что ее рост, 170 см, был намного ниже среднего роста любого из человекоподобных обитателей Живого Содружества. Хотя ребята в отряде и она сама предпочитали называть ее миниатюрной. Остальные всадники были ниже ее, это она точно могла сказать по посадке. Одеты они были в металлические панцири, похожие на скафандры, но она сразу исключила мысль о скафандрах, поскольку панцири не были непроницаемо-сплошными. Откуда то из ячеек ее памяти пришли нужные слова. Доспехи, металлические. Настолько далеко в изучении истории систем Содружества Корпус не углублялся. В какой же древний рай какой системы я попала? — подумала девушка.

Один из всадников, тот самый, рослый, остановился, хрипло и глухо крикнул что-то своим спутникам и повернул коня в ее направлении. Остановился он в трех шагах от Эрты. Морда поразительного блестящего животного оказалась так близко, что ей невыносимо захотелось ее потрогать. Рукой. От ее неосторожной возбужденной алчности чувства лошади насторожились и окрасились недоверием и неприятием. Она подавила в себе праздную возбужденность и постаралась успокоить коня, передав ему чувство покоя и безопасности.

Ульрих фон Боненгаль, лучший рыцарь тевтонского ордена в этой глуши задворков божьего мира, был не в духе с самого утра. Приехав по поручению комтура в Замок барона Мэннинга, он никак не мог предполагать, что из него так трудно будет уехать. Дочь барона, Ульрике, увидев его, решила что он — дар Божий ей, и что случайная схожесть их имен — мистический знак, прямое доказательство божьей воли, заключающейся в том, что Ульрих должен сложить обеты и душой, телом, именем и имением принадлежать ей и никому больше. Целую неделю, пока барон готовил свой ответ комтуру, прекрасная юная Ульрике не давала ему прохода. Она караулила его везде. Куда бы он ни пошел, везде натыкался на ее как бы случайную засаду, закушенную губу, как бы ненарочно обнаженную лодыжку и невинно-страстный призывный взгляд. Его товарищи смеялись и подшучивали над ним, зная его отношение к женщинам. В этом он был истинным рыцарем войска Христова, почти безгрешным. Не потому, что был настолько фанатично предан вере, а потому что по-доброму презирал женщин. Девственником он не был, и не был целомудренным, но женщины не вызывали в нем ни возбуждения, ни увлечения.

Они должны были уехать из замка еще два дня назад, но Ульрике, осознав, что над ее счастьем нависла непоправимая угроза, объявила отцу, что Ульрих все-таки воспользовался ее доверчивостью и наивностью и совратил ее. Два дня мужчина презрительно отнекивался от содеянного. Пока, наконец, над ним не сжалилась другая очарованная им девица и не нашептала в постели отцу юной баронессы простое решение. К Ульрике позвали повитуху. Лишить себя девственности, или лишиться ее с кем-то другим у Ульрике не хватило духу. Она была девственницей. Рано утром, когда отряд фон Боненгаля более-менее протрезвел, Ульрих приказал седлать коней, и они покинули замок.

Он встречал много женщин. И красивых, и не очень, умных и глупых, нежных и мужественных, но не одна не привлекала его внимания настолько, чтобы задержать его хотя бы на один день. Ни одна не казалась ему гармоничной. Откуда в нем такая тяга к гармоничной красоте он не знал. Его отец был образованным, умным, сильным, благородным, но жестким и хитрым, как лис, человеком с твердыми не пространными границами, определяющими, чего он хочет. Ульрих унаследовал все его качества, кроме последнего, его границы простирались гораздо дальше. Мать он не знал, она умерла вскоре после его рождения. Он не помнил ее. Свою мачеху он любил, но не уважал, хотя она была умной, порядочной и верной женщиной, любившей его отца. Он часто видел ее хитроумные манипуляции в отношении его отца, соседей, деловых партнеров. Он понимал ее, но не испытывал к ней должного уважения. Между ней и его отцом всегда шла борьба и было не всегда понятно, любовники они или соперники. Ульриху хватало борьбы во имя Святого Креста, и дома он хотел мира но, и скуки в доме он тоже не хотел. Родившаяся от второго брака сестра была избалованной стервой. Он жалел ее, всегда защищал и оберегал, но презирал ее.