Она задумчиво смотрела на него. И он спросил:

— Ты боишься?

— Очень.

— Не бойся, мы спасем их. Обязательно. Потому что мы вместе.

— Это вера?

— Да.

— Во что?

— В нас.

— Это любовь?

— Я не знаю.

Потом они сидели в уютном безмолвном мраке и тщательно запоминали каждое мгновение того, как это, быть вместе. И смотрели на лебедей. Вместе. До рассвета.

На следующий день Ульрих получил согласие Герарда и отца, потом еще нескольких рыцарей. Кого-то убедил Марк Бонненгаль, кого-то Герард. Старый друг начал удивлять Ульриха. Он всегда думал о нем как о хорошем, верном, надежном, но недалеком человеке, слишком прямом, слишком невежественном, слишком нетактичном и недипломатичном. Но, ничего последнего сейчас в Герарде не было. Герард оказался очень осторожен, расчетлив и тщательно искусен в словоблудии. Однако на коварного интригана похожим не стал. Сейчас он скорее напоминал сражающегося воина, только сражающегося не мечом. Сражающегося за свою жизнь, и понимающего, что каждое неловкое движение может стать для него последним. Когда поддержки собралось достаточное количество, Ульрих отправился к ландкомтуру с просьбой созвать общий совет для военных и светских рыцарей, без всякого плана своей речи, поскольку отталкиваться ему было не от чего, он не мог предположить, как поведут себя люди на то или иное заявление, которые нужно было сейчас сделать. Ранее подобных инцидентов у него не было. И сейчас он полагался только на свои способности к точной импровизации по ходу развития событий.

Начало совета было крайне тяжелым. Когда он сообщил о том, что произошло с его отрядом, обо всем что видел, слышал и чувствовал в тумане, а вернее о том, что ничего не видел, не слышал, не чувствовал и тем не менее получил множество серьезных ранений, никто не усомнился в его словах. Но, когда он сказал, что есть человек, который уже встречался с туманом, принимал участие в военных кампаниях против него в другой стране, может многократно усилить боеспособность воинов; и что этот человек таким способом случайно увеличил его силу в бою с черным туманом, и по его просьбе уничтожил сад в замке, в совете начался громкий ропот. И, как и предполагалось, все сразу заподозрили в человеке — колдуна, а в черном тумане — колдовство. Человека категорично предлагалось сжечь, и фанатично предполагалось, что туман тут же — рассеется.

Подождав, пока основные страсти улягутся, Ульрих повысил голос, но ровным и спокойным тоном продолжал:

— А если не рассеется? А если человек — не колдун, а посланец божий? Если туман действительно дело рук колдунов, и никто на земле без участия божьего не может уничтожить его? Что если бог послал этого человека уравновесить шансы людей в борьбе с этим неизвестным злом? Что если мы убьем этого человека и сами не оставим себе шанса на спасение? Если мы, слуги божьи, верим, что дьявол может творить на земле свои черные дела, почему мы не можем поверить, что и бог не остается в стороне от наших нужд? Бог никогда не оставляет нас беспомощными. Мы — любимые творения его, так написано в писаниях. Перед туманом мы в настоящее время — беспомощны. Если недостаточно моих слов — шлите еще отряды, проверяйте. Кто может точно сказать, колдуна мы убьем, или божью помощь?

Ему ответил приезжий высокопоставленный монах ордена, не успевший покинуть земли до того, как информация о черном тумане начала широко распространяться по ним:

— А кто может точно сказать, что человек не колдун? Кто может точно сказать, что не убив его мы не навлечем на себя гнев божий и не побудим его вовсе отвернуться от нас и покинуть нас в наших нуждах? Что если это его испытание нашей веры?

— Но, Вы, брат, не отрицаете, что человек может быть посланцем божьим?

— Не могу отрицать. Как не могу отрицать и того, что он может быть колдуном.

— В мудрых книгах библиотеки ордена я читал, что бог не спасает утопающих вознесением, он спасает их веревками и баграми, и что после спасения совершенно справедливо благодарить нужно Господа и несправедливо ждать от бога спасения вознесением из воды. Испытание веры — в усилиях, которые мы готовы ради веры приложить. Значит, бог не будет противиться тому, чтобы проверить этого человека в бою. А Вы, брат, и остальная не военная часть ордена останетесь здесь, чтобы сжечь человека, если он окажется колдуном, и мы не сможем уничтожить черный туман.

— Мы? Вы, брат Ульрих, примете в этом участие?

— Да.

— Есть кто-то еще?

— Да, есть еще несколько дюжин рыцарей, которые готовы рискнуть и пожертвовать собой, но убить с помощью этого человека хотя бы половину черных существ, чтобы те, кто остался, молили бога уже о чуть меньшем чуде, чем до этого. Но, в этом случае, у нас не будет ни единого шанса выжить. Для победы нужны все, кто есть.

— Почему этот человек, если он наделен божьей силой, не может уничтожить туман сам?

— Этот человек — сосуд, наполненный силой. Он может только поделиться ею, но не использовать всю ее сам. Один он в тумане не выживет. Он убьет достаточно много черных существ, из которых состоит туман, но он не сможет убить их всех. Ему нужна наша помощь. Как и для спасения тонущего, нужны веревка и обе воли, божья и человека.

— Ты хочешь пожертвовать собой так? — обратился к нему ландкомтур, — Чтобы даже не увидеть, не почувствовать как умираешь, и даже не узнать об этом? Умереть прямо сейчас, здесь, согласившись и принимая в себя эту неведомую силу, не зная точно добра или зла, не зная, что именно мы будем делать, лишенные воли, и как это поможет нашей земле и поможет ли вообще. Добро не может лишать человека воли.

— Ничто другое на нашей земле освободиться от черного тумана помочь не сможет. Это много раз уже проверили наши отряды. Я видел, что случилось с садом, и вы это видели. Этого способа еще никто не проверял. Я верю в спасение, готов приложить к нему любые усилия и поэтому я согласен. Добро не может лишать человека воли недобровольно. Именно этого этот человек и просит. Согласия. Думаю, если бы он был злом, он не стал бы спрашивать разрешения воспользоваться нами. Думаю, он послан богом, чтобы помочь нам уничтожить туман.

Ему не ответили. Но, и не возразили. В зале было тихо. И он продолжал:

— Этот человек способен увеличить нашу силу до силы соразмерной архангелам. Но, разум простого человека не может вынести эту силу и боль, причиняемую вмещением этой силы. Поэтому разум цепенеет и перестает чувствовать и ощущать. Но тело становится сильнее и получает возможность полноценно убивать врага, которого в обычном состоянии мы почувствовать не можем. Что-то вроде состояния берсерка. Возможно, эта сила убьет нас изнутри, но она убьет и множество черных существ, до того, как случится первое. Хотите ли вы рискнуть, попытавшись спасти нашу землю?

— Туман не сад, — задумчиво произнес ландкомтур.

— Обычный человек не способен сделать такое мечем и ножом даже с садом. А люди, наделенные небесной силой, смогли, значит, смогут и то, что никогда не сможет сделать простой человек — вполне могут выжить в черном аду, вполне способны победить.

— Все это кажется кошмарным сном, — заметил сановный монах

— Но никто не спит здесь, — ответил ему ландкомтур, — и никто не спал, отправляясь с разведкой в черный туман.

— Это да, — согласился монах.

— Какое решение мы примем? Будем голосовать?

Орден и местный светский совет проголосовали единогласно за то, чтобы Эрта сделала их безумными ангелами смерти. И теперь они совещались, пытаясь решить, как сообщить рядовым войскам, что от них требуется. А Ульрих собирался с мыслями, чтобы сообщить им, что человек, которому они должны довериться — женщина, и какая именно. Но, это задача была уже чуть менее трудной, чем та, что осталась позади.

— Мгновения Ульриха —

Когда все вопросы были решены, он нашел Эрту, и передал ей содержание совещания.

— Ты обманул их, — возмутилась она, — Я не ангел. И они не будут архангелами. И мне нужно — добровольное согласие каждого человека отдельно. Не по приказу.