И тогда неожиданно заговорил второй путник. Он выпрямился и с надменным выражением на длинном исхудалом лице резко сказал с иностранным акцентом:

— Государево дело! Мы приехали к великому князю! Я есть лекарь Елисей Бомель. Доложите, кому следует. И поспешите! Иначе вам не миновать царского гнева.

Сильно смущенные часовые переглянулись и полезли в затылки. Немного подумав, Макарий сказал Агафенелу:

— Куды денешьси… Зови начальника стражи. Иначе, неровен час, будет нам геенна огненная…

Монахам был хорошо известен жесткий нрав Иоанна Васильевича. Поэтому они решили не рисковать.

Начальник стражи сразу узнал Бомелиуса. Им оказался молодой рында царя Богдан Бельский. Он был в большом фаворе у Иоанна Васильевича. Об этом лекарю было хорошо известно. Благодаря родству с Малютой Скуратовым, Бельский попал во «двор» Грозного в 1570 году и не только приобрел расположение царя, но и стал ближайшим к нему лицом; рында нередко даже спал в одной комнате с царем.

— Бомелий! — радостно воскликнул Бельский. — Как ты вовремя… Господь услышал наши молитвы. Отворяй ворота! — приказал он инокам.

Те быстро повиновались. Всадники въехали на монастырский двор, где их уже ждал Бельский, спустившийся со стены по широкой и пологой деревянной лестнице.

— Вид у тебя… — рассмеялся рында, критично осмотрев Бомелиуса с головы до ног. — Как у юродивого на паперти. Небось от татар бежали?

Бельский был одет в польский кафтан — редкую по тем временам одежду на Руси, и узкие бархатные шаровары. На ногах у него красовались поистине царские сапожки из сафьяна с золотым шитьем. «Он прекрасен, как греческий бог…» — невольно подумал восхищенный Бомелиус. И тут же мысленно сплюнул через левое плечо: тьху, тьху, изыди, искуситель! Бомелиус был ревнителем только женской красоты.

— Угадал. От них, нехристей, — ответил лекарь.

Они были знакомы накоротке. Бомелиуса с Бельским свел Иоганн Таубе. Исполняя указания Уолсингема, он старался как можно быстрее ввести лекаря в круг приближенных царя Иоанна Васильевича.

Что касается самого Богдана Бельского, то он не упускал случая пображничать с опричниками-иноземцами. Рында владел несколькими иностранными языками и старался усовершенствовать свои познания по этой части. Кроме того, умный и честолюбивый юноша мечтал раскрыть какой-нибудь заговор, чтобы угодить государю. Бельский был не по годам мудр и предусмотрителен.

Он не верил иностранным наемникам и специалистам. Возможно, потому, что их мог купить (и подкупить) любой; загвоздка заключалась лишь в весе кошелька с дукатами. Из иноземцев, приближенных ко двору, Бельский доверял лишь доктору Арнульфу Линдсею.

По личности Элизиуса Бомелиуса рында еще не составил полного представления. Лекарь был весьма осторожен и предупредителен. И совсем не интересовался государственными делами. Все его разговоры вертелись вокруг лечения разными травами и настоями. А в этом деле Бомелию практически не было равных (если не считать доктора Линдсея); многие считали его колдуном.

— Я доложу государю о твоем прибытии, — сказал рында. — А пока сходите в мыльню. От вас воняет дохлятиной. Я распоряжусь, чтобы вам дали новую одежду. Эту нужно сжечь; у нас тут и так хватает вшей. Кто это с тобой, Елисей? — спросил государев слуга, остро, с подозрением взглянув на спутника лекаря.

Бомелиус запнулся лишь на секунду. А затем быстро ответил:

— Мой помощник и слуга. Ивашкой кличут.

Почти всю дорогу к монастырю лекарь был в полуобморочном состоянии от страха. Ворон наводил на него ужас. Укладываясь на ночь спать, Бомелиус не знал, проснется ли. Поэтому его сон был похож на полубредовое состояние больного лихорадкой. Лекарь так и не смог выспаться как следует, потому что за ночь сто раз просыпался от малейшего шороха.

Однако, чем ближе они подъезжали к Сиверскому озеру, чем дольше времени проводили в беседах, коротавших путь, тем больший интерес вызывал у лекаря этот странный разбойник. Ворон не только разумел грамоте и умел писать, он знал еще и латынь, что было и вовсе удивительно для человека, посвятившего жизнь разбою. Откуда у него такие знания?

На этот робкий вопрос лекаря Ворон ответил:

— Отец мой Василий служит в Пскове приходским священником. Он грамотный, образованный человек. Книгочей. Отец сызмальства обучал меня не только молитвам, но и другим вещам, в том числе и некоторым наукам. В коих я, признаюсь, мало что понимал. Конечно, многое забылось, но кое-что все же помню… — Тут Ворон хрипло рассмеялся. — Наверное, он хотел, чтобы я стал протоиереем[95]. В глазах моего батюшки это была самая непыльная и доходная должность.

— А как ты попал… кгм!.. к разбойникам?

— Хороший вопрос. И главное, вовремя заданный. Коль мы теперь будем всегда вместе, ты имеешь право это знать. Бес меня попутал. Когда мне исполнилось двадцать лет, в храм, где служил отец, заехал какой-то купчишка. Он хотел пожертвовать церкви небольшую сумму. Пока купец замаливал свои грехи, меня как что-то потащило к его возку. И надо же такому случиться, что в возке оказался кошель с деньгами, который словно сам прыгнул мне в руки, а неподалеку слонялся бдительный слуга купчишки, который оглоушил меня дубиной. Понятное дело, взяли раба Божьего Ивашку под микитки — и в острог. Как вору, пойманному в первый раз, мне должны были отсечь мизинец и безымянный палец. Но такое увечье — это клеймо на всю жизнь. В общем, мне помогли бежать. Не без помощи отца, который передал кошель с деньгами кому следует. Мы решили, что я отсижусь где-нибудь год-два — пока все уляжется и обо мне забудут, потом отец определит меня в монастырь, где я буду рукоположен в священники. А в успешности моей церковной карьеры мой батюшка абсолютно не сомневался…

Ворон пожевал сладкий корешок лилии и со злостью сплюнул. От растительной пищи у него приключилось расстройство желудка, и если бы не врачебное искусство Бомелиуса, который быстро нашел в лесу крепительную травку, Ворон, вместо того, чтобы улепетывать подальше от следопытов Кудеяра, маялся бы где-нибудь в кустах животом, беспрестанно справляя большую нужду.

С запасом харчей у них получился казус. Оказалось, что в сумке, которую прихватил Ворон, еды было всего ничего — коврига хлеба и кусок вареного мяса. Харчи лежали в самом верху, а под ними находились какие-то пузырьки, склянки, мешочки с порошками и травами, разные ножички, щипчики, крючки… Когда Бомелиус посмотрел на сумку, то едва не сошел с ума от радости. Это был его лекарский саквояж!

Когда лекарь в большой спешке собирался, то о еде не думал. Главным для него было спрятать свои сокровища и сохранить лекарскую сумку и инструменты. Ковригу и мясо он прихватил уже на бегу — что под руку попалось.

Ногайцы забрали у него все — и верхнюю одежду, и сумку с лекарствами и инструментами. Поскольку ничего ценного на взгляд грабителей в сумке не было, они бросили ее на телегу вместе с другим барахлом, решив, что дома разберутся в истинной ценности добычи. Не исключено, что возница все же имел виды на ковригу и мясо, но потом или забыл о харчах, или ему перепало что-нибудь повкусней.

— А потом случилось все не так, как думалось… — Ворон сокрушенно покачал головой. — Год, а тем более два года, для юнца целая вечность. Мой живой неусидчивый нрав так и толкал меня на приключения. Просидев полгода в ските, я чуть с ума не сошел от безделья и тоски по общению с людьми. И тут на мое убежище наткнулись разбойники Кудеяра… Долго уговаривать меня, чтобы я примкнул к шайке, разбойникам не пришлось. Сознаюсь честно. Никакого нажима не было, никто меня не тащил на поводу, никто не угрожал смертью. Ну а затем пошло, поехало… Вот и весь мой сказ.

На второй день после побега их едва не взял в полон татарский чамбул[96]. Здорово потрепанные в схватке с русскими, татары отстали от орды и, добравшись до Москвы окольными путями, подоспели в аккурат к шапошному разбору. Добыча у них была скудной, а потому, заметив двух русских на великолепных жеребцах, обозленные неудачей в своих грабительских устремлениях татары немедленно пустились в погоню.