Райян жил в Сохо. Это веком позже здесь начнут строить дома самые богатые люди Лондона. А пока в Сохо ютились в основном бедные неудачники из дворянского сословия и мастеровые, которые вели торговлю своими товарами.

Кроме того, здесь было очень много весьма сомнительных питейных заведений, назвать которых пабами не поворачивался язык. В них разливали такое отвратительное пойло, что даже самые непритязательные кокни морщились и плевались. Но пили…

Райан представился Элизиусу астрологом. Но спустя какое-то время Бомелиус понял, что на самом деле ирландец (Райян родился в Ирландии, но потом по какой-то причине ему пришлось оттуда бежать) занимается не только составлением модных гороскопов, но еще и алхимией, а также различными колдовскими делами.

Но все равно такое неожиданное открытие не заставило Элизиуса бежать из Сохо, сломя голову. Он вдруг увлекся оккультными науками и вскоре сумел перещеголять даже самого Райана. От него Элизиус научился искусству составлять яды, которые спустя полторы сотни лет назовут «аква тофана».

Яд имел вид обыкновенной воды, без запаха, вкуса и цвета. Пяти-шести капель этого яда было достаточно для причинения смерти, наступающей медленно, без боли, воспаления или горячки, но с постепенной утратой сил и аппетита и при постоянной жажде. Кроме того, Элизиус, уже самостоятельно, усовершенствовал применение «шпанской мушки»[104], за препаратом из которой лондонские ловеласы становились едва не в очередь. Райан не мог нарадоваться, видя успехи ученика.

Он был уже очень стар, и в его жилище, которое служило ему и лабораторией, и столовой, и спальней, всегда пахло прокисшей овсянкой, мышиным пометом, немытым телом и мочой. Это уже потом, спустя годы, Бомелиус понял, зачем Рума послала его к Райяну. Колдуну (а Райян как раз им и был; астрология являлась всего лишь официальным прикрытием) срочно понадобился не только толковый ученик, но и слуга. Немногие согласились бы бесплатно вытаскивать из-под Райяна ночные горшки и стирать его вечно засаленную одежду.

Но цыганка Рума, которой самой колдовство было не чуждо, не ошиблась в Элизиусе. У него был ДАР. Поэтому он очень быстро постиг тайну чтения астрологических таблиц и научился составлять гороскопы. Что касается алхимии, то учеба в Кембридже как раз и предусматривала знание химических процессов при составлении лекарств.

Что касается оккультных наук, то Элизиус в них не преуспел. Не хватило времени. На Райяна кто-то донес, его заключили под стражу, обвинили в колдовстве, судили и повесили.

Но надо отдать должное старому ирландцу — он и под пытками не выдал имя своего ученика. И все равно университетские ищейки заподозрили Бомелиуса в чтении запрещенных книг по оккультизму, и хотя что-либо доказать они так и не смогли, с Кембриджем ему пришлось распрощаться…

— Богданушко! — зычный голос царя заставил Бомелиуса вздрогнуть. — Выдать лекарю Елисею шубу с моего плеча. Понял?

— Понял, государь, понял… — Бельский изобразил легкий поклон. — Будет исполнено.

На его смуглом красивом лице промелькнула загадочная улыбка. Чего это он? — мелькнуло в голове Бомелиуса. Но додумать внезапную мысль не успел.

— Эх, хорошо! — Иоанн Васильевич с силой стукнул посохом о пол. — Словно живой воды напился. Твое лекарство позабористей доброго вина. Все верно — быть тебе моим личным медикусом. Жалованье тебе положу знатное, будешь сыт и пьян. Только в меру! — Царь шутливо погрозил длинным пальцем. — А то знаю я вас, аглицких штукарей. Пьете, собачьи дети, похлеще моих московитов. Что ж, пока иди, тебя пристроят. Нас ждут дела государственные.

— У меня есть еще и слуга… — наконец вспомнил Бомелиус про Ворона.

— И его поставим на довольствие, — великодушно пообещал царь. — Богданушко, зови ближний круг!

Бомелиус окончательно пришел в себя лишь на монастырском подворье. Его мечты сбылись! Лекарю вдруг захотелось, как в юные годы, станцевать ирландскую джигу. Ноги сами начали выделывать коленца, и Бомелиус усмирил их лишь большим усилием воли. Внутри у него все пело. Ему казалось, что он стоит у подножья высокой лестнице, а наверху виднеется сундук с золотом и драгоценностями. Его сундук!

«Берегись черных псов…» — ледяным отрезвляющим ветром загуляли у него в голове слова цыганки Румы. Но Бомелиус небрежно отмахнулся от воспоминаний и поспешил в келарню, где его ждало поистине царское угощение, как обещал ему рында.

Глеб не находил себе места. Отец на следующий день с утра пораньше опять куда-то завеялся, а Тихомиров-младший, плюнув на свои архивные изыскания, остался дома — чтобы хорошенько поразмыслить и все же попробовать без помощи Тверского разобраться со старинной картой.

Но дело не ладилось, хотя Глеб и пробродил по Интернету битых три часа. Предположение, что на клочке пергамента изображены окрестности Суздаля, не подтверждались. По крайней мере, ничего подобного, похожего на рисунок Ляцкого, он не нашел, как ни старался.

Злой Глеб пошел на кухню, сварил кофе и, когда допивал вторую чашку, решил: «Не буду дожидаться завтрашнего дня! Поеду к Тверскому прямо сейчас. Что будет, если встречусь у него с Дарьей-Дариной? Да мало ли какие обстоятельства могли привести меня к старику! Но я все же постараюсь избежать прямого контакта. Как? На месте видно будет…»

Приняв решение, Глеб не стал мешкать. Он спустился в гараж и вывел на улицу новенькую отцовскую «тойоту». Обычно в библиотеку и архивы — туда и обратно — он добирался на своих двоих, чтобы размяться после многочасовых бдений над рукописями и книгами, но Тверской жил на окраине города и ехать к нему на перекладных или на такси у Глеба не было никакого желания. Ему вдруг захотелось проветриться — прокатиться с ветерком.

Что касается личной машины Тихомирова-младшего, изрядно подержанной «ауди», то ее оседлал отец. Ему не очень импонировала автоматическая коробка передач, стоявшая на «тойоте».

Немного поездив на новой машине, Николай Данилович начал бурчать: «Технический прогресс нас скоро доконает! Едешь как на электрокаре. Никакого кайфу. Я не чувствую машину. Она существует отдельно от меня. То ли дело наша добрая старушка-„ауди“. Она как верный конь — положил руку на рычаг, и нас уже не двое, а единое целое. Попробуй на „тойоте“ поездить зимой в гололед или по грязи. Рычит, буксует, а с места никак. А тут легонечко вторую скорость воткнул — и покатила, милая, покатила…»

Окраина, где стоял дом Тверского, считалась дачным местом. Такой поворот в ее скучной и скудной жизни случился после того, как все престижные места в центре города прибрали к рукам «новые» русские первой «капиталистической» волны и чиновники. В какой-то момент все они вдруг смекнули, что жить подальше от городского шума и смога от выхлопных газов гораздо приятней и безопасней для здоровья.

Тут-то и вспомнили, что в городе есть микрорайон, отвечающий всем требованиям дачной местности. Мало того, от него до центра было рукой подать.

Микрорайон назывался Отрада. Когда-то — в начале двадцатого века — здесь находилось богатое поместье крупного лесопромышленника. Говорили, что он был родом из Одессы, поэтому и назвал свои владения Отрадой в честь местности, где родился. Действительно, пляжи вдоль берега реки, где в беспорядке рассыпались домишки тогда еще безымянного микрорайона, и впрямь были похожи на приморскую Отраду — издали песок на них казался чистым золотом.

С высоты птичьего полета Отрада напоминала масляный светильник, в узкое горло которого был вставлен фитиль — лента шоссейной дороги. В этом месте река делала большую петлю, огибая возвышенность, поросшую реликтовым сосновым лесом, на который не поднялась рука ни большевиков, ни коммунистов-перерожденцев брежневской поры.

Жилье в Отраде было в основном самостроем, без надлежащего разрешения и документации, поэтому городскому мэру достаточно легко и безболезненно удалось изгнать из практически заповедной местности всякую голь перекатную. Правда, какие-никакие квартиры некоторым отрадненцам для отмазки все-таки дали, но разве можно было сравнить их с дачным привольем, где они жили до переселения. Тем более что вскоре сотка земли в Отраде стала стоить почти как в предолимпийском Сочи.