Когда он приехал в наше государство, мы много раз ему указывали, чтобы он известил наших бояр о том, есть ли у него приказ от тебя о делах, о которых мы передали тебе с Антоном. Но посол твой Томас Рандольф все время говорил о торговом деле, и едва его убедили поговорить о тех делах. Наконец договорились, как следует эти дела устроить, написали грамоты и привесили к ним печати. Тебе же следовало таким же образом написать грамоты и прислать к нам послами достойных людей и с ними вместе прислать Антона Янкина. Прислать Антона мы просили потому, что хотели его расспросить, передал ли он тебе те слова, которые мы ему говорили, угодны ли тебе наши предложения и каковы твои о них намерения. И вместе с твоим послом послали своего посла Андрея Григорьевича Совина.

Ныне ты к нам отпустила нашего посла, а своего посла с ним ты к нам не послала. А наше дело ты сделала не таким образом, как договорился твой посол. Грамоту же ты послала обычную, вроде как проезжую. Но такие дела не делаются без присяги и без обмена послами. А ты-то дело отложила в сторону, а вели переговоры с нашим послом твои бояре только о торговых делах, управляли же всем делом твои купцы — сэр Ульян Гарит[15] да сэр Ульян Честер. Мы надеялись, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государской чести и выгодах для государства, поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании, как всякая простая девица. А тому, кто хотя бы и участвовал в нашем деле, да нам изменил, верить не следовало.

И если уж так, то мы те дела отставим в сторону. Пусть те торговые мужики, которые пренебрегали нашими государскими головами и государской честью и выгодами для страны, а заботятся о торговых делах, посмотрят, как они будут торговать! А Московское государство пока и без английских товаров не скудно было. А торговую грамоту, которую мы к тебе послали, ты прислала бы к нам. Даже если ты и не пришлешь ту грамоту, мы все равно не велим по ней ничего делать. Да и все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем».

Глава тайной королевской службы досадливо крякнул. Худо дело. Теперь английским торговым людям больше нет в Московии тех вольностей и привилегий, что были раньше. «Московская компания»[16] вот-вот может пойти ко дну. Сие есть большая, непростительная оплошность сэра Кристофера Хаттона, который занимается этой проблемой. За такие промахи следует наказывать! Увы и ах, сэр Хаттон нынче в фаворе у Елизаветы, и его положение при дворе как никогда прочно…

Задумавшись, сэр Сесил не заметил, как карета наконец остановилась. И только тогда, когда слуга отворил дверку экипажа и сноровисто разложил ступеньки, лорд встрепенулся и, несмотря на свой возраст (ему уже минуло пятьдесят лет), по-юношески быстро опустился на изрядно отполированную колесами карет и подошвами сапог и туфлей брусчатку.

Одна из фрейлин Елизаветы (сэр Сесил, весь в тревожном ожидании аудиенции, даже не заметил, кто это) впустила его в королевские покои и незаметно исчезла. Первый же взгляд, который глава тайной службы бросил на свою повелительницу, вынудил его принять смиренный вид. Елизавета Тюдор была взбешена. В таком состоянии сэр Сесил уже давно ее не видел — с той поры, как она узнала, что ее фаворит и друг детства Роберт Дадли, граф Лестер, сначала приударил, а затем и женился без королевского соизволения на фрейлине Летиции Ноллис.

Елизавета и в юности не блистала особой красотой (была хорошенькой, не более), а после того, как переболела оспой, и вовсе стала невзрачной на вид. С годами ее пышные ярко-рыжие волосы поблекли, стали редеть, и королеве приходилось носить парик. Но сейчас она встретила государственного секретаря в том виде, в котором собиралась отойти ко сну. То есть с растрепанной прической, без грима и в изрядно помятом белом атласном халате, расшитом золотыми нитями.

«Видели бы сейчас все эти наглые придворные парвеню[17] предмет своих желаний и воздыханий…» — едко подумал сэр Сесил. Елизавета Тюдор, считающая себя писаной красавицей, была падка на лесть и ее всегда и везде — даже на охоте — сопровождали толпы льстецов, нередко низкого звания и происхождения.

Не ответив на приветствие сэра Сесила, королева в гневе швырнула перед ним на стол бумажный свиток.

По оттиску восковой печати, на которой были начертаны всего лишь три цифры — «007», государственный секретарь понял, что причиной столь позднего вызова в Уайтхолл[18] было донесение доверенного лица Елизаветы, придворного астролога и секретного агента тайной службы Джона Ди[19]. Только он один из всех сотрудников сэра Уильяма Сесила имел право обращаться к королеве через голову своего начальника. В данный момент Джон Ди находился с тайной миссией в Италии.

Сэр Сесил, опытный придворный и дипломат, изобразил всем своим видом предельную степень почтения и внимания, но не проронил ни слова. Он понял, что сейчас разразиться буря, ураган, неистовый шторм, поэтому будет благоразумней опустить все свои паруса красноречия и рассудительности и спуститься в безопасный трюм терпеливого ожидания, чтобы подождать, пока королева не выдохнется.

Глава тайной службы не ошибся. Королева начала кричать и ругаться словно пьяный коучмен-хэкни[20]. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, а глаза сверкали как у разъяренной пантеры. Сэр Сесил терпеливо и безмолвно ждал.

— Тело Господне!.. — Елизавета наконец закончила свой длинный и весьма неприличный монолог. — Этот узколобый фанатик, папа Пий V, смеет мне угрожать! — Она артистично всплеснула руками и без сил упала в кресло с высокой прямой спинкой.

— Кгм!.. М-да… — подал голос и сэр Сесил; он покосился на свиток и опасливо отступил на шаг от стола, словно там лежало не донесение секретного агента, а ядовитая змея.

— Ознакомьтесь с донесением… — Голос королевы был слаб и бесцветен. — Это копия текста папской буллы.

Немного поколебавшись, государственный секретарь взял бумагу и, внимательно, обдумывая каждую фразу, начал читать:

«…Мы объявляем указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является ее приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира… Мы лишаем указанную королеву ее мнимых прав на королевство и всех остальных прав… Мы запрещаем всем и каждому из ее дворян повиновение ее властям, ее приказам или ее законам».

— И все же, эту буллу никто так и не осмелился мне вручить, хотя издана она давно, в начале года. Никто! — В голосе королевы неожиданно прорезались торжествующие нотки. — А что вы на это скажете? — Елизавета, опершись на левую руку, смотрела на сэра Сесила исподлобья каким-то странным взглядом.

— Такие вещи нельзя оставлять без должного ответа! — жестко ответил глава тайной службы. — Очень жесткого ответа!

Иногда ему начинало казаться, что он может читать потаенные мысли Елизаветы. Со временем королева стала очень мстительной и ее враги долго на белом свете не заживались.

И тем не менее в этот момент сэр Сесил подумал, что борьба с папским престолом вряд ли закончится победой Елизаветы. Этот враг был чересчур силен и коварен, у него много союзников по всей Европе.

Что касается самого Пия V, бывшего доминиканского монаха, а затем инквизитора, то умом он точно не обижен. Чего стоит один его замысел создать Священную антитурецкую лигу, членами которой стали Испания и Венецианская республика. И, похоже, дело у старого аскета идет на лад — Армада Лиги, пожалуй, будет посильнее английского флота. А уж турецкого — тем более. Султану Селиму с Лигой точно не совладать. Но что будет, если под влиянием папы Лига из антитурецкой станет антианглийской?