Подавляя слабый трепет, он заговорил грубо, почти вызывающим тоном.

— И что означает этот вздор? — резко спросил он.

— Только то, что сказано, мой господин, — еще тише, чем прежде, прохрипел старик.

В его приглушенном голосе сквозило что-то неприятное, а выражение изборожденного морщинами лица отнюдь не приглашало к веселью. Вероятно, именно поэтому молодой человек громко рассмеялся. И лишь потом осознал, что смех выдал его. Адам нервничал — и смех выявил это, как лакмусовая бумажка. Да к тому же он походил на кудахтанье и звучал очень неестественно среди груд чужеземного хлама, не будил ни единого отголоска. Это был неживой смех.

— Ну и как, надпись оправдывается? — с вызовом спросил Адам, чувствуя, что опять выдает себя своим тоном. Неизвестно, заметил ли это старик, но сам он заметил: трепет, который он тщетно пытался подавить, охватил и его голос. — Вы хотите сказать, что, купив это зеркало, я… как и вы до меня…

Он так и не смог договорить. У него перехватило дыхание, голос осекся. Произнося эти слова, он смотрел не на старика, а в зеркало, где видел себя. Однако не собственное отражение помешало ему закончить фразу и заморозило кровь в жилах: одной морщинистой рукой старый лавочник все еще держал треножник, а в другой его руке сверкал обнаженный кинжал.

— Разумеется, оправдывается, мой господин, — послышался шепот из темноты комнаты.

Говоря это, старик слегка изменил угол, под которым стояло зеркало. Молодой человек по-прежнему видел себя, но видел и еще что-то, за своей спиной. Это «что-то» лежало на полу — неподвижное, ужасно сморщенное, в неестественной позе. Чье-то жалкое, отталкивающее на вид тело. Выйти из узкой длинной комнаты можно было, только перешагнув через него.

— Это ты… сделал?.. — почти беззвучно выдохнул Адам.

— Он посмотрелся в зеркало, — раздался в ответ шелестящий шепот. — Вот и случилось то, что должно было случиться.

— А еще раньше… он… в свою очередь…

— Да, таков закон.

Лавочник уставился на Адама с ужасающей ухмылкой.

Адам почувствовал напряжение в мышцах; застывшая было кровь бурно запульсировала. Кулаки крепко сжались. Ни на миг не отводил он глаз от лавочника: отставив зеркало, тот неотвратимо продвигался вперед. Несмотря на возраст, старик обладал легкой поступью и поразительным проворством; его конвульсивные движения выдавали молниеносную реакцию. Словно тень, витал он вокруг покупателя, который, не в силах пошевелиться, зачарованно наблюдал за его вселяющим ужас танцем. Кинжал то мерцал, то ярко вспыхивал.

Наконец, с невероятным трудом собрав воедино остатки воли, молодой человек сумел взять себя в руки, вновь обретя контроль над своим телом. Проснулся инстинкт самосохранения. Судорожно оглядевшись, Адам схватил со стоявшего рядом тикового столика массивную палицу. Сил едва хватало, чтобы поднять ее.

— Теперь, значит, моя очередь? — угрожающе крикнул он, шагнув навстречу старику.

— Я могу постоять за себя! — прохрипел лавочник, с удивительной быстротой перемещаясь из стороны в сторону. — Не знаю только, легче ли вам от этого? — добавил он, размахивая кинжалом.

Ощутив в себе необъяснимый прилив сил, Адам одним прыжком приблизился к Танцующему Ужасу. Взмах тяжелой палицей. И в следующий миг сокрушительный удар обрушился на голову противника, вогнав ермолку глубоко в расщелину треснувшего черепа. Лавочник пронзительно взвизгнул, повалился бесформенной тушей на пол и лежал, похожий на большое изувеченное насекомое. Больше он не шевелился.

«Кто убьет, будет и сам убит! — попытался выкрикнуть Адам, но, как бывает в кошмарном сне, не смог произнести ни звука. — Тебя-то, я, во всяком случае, прикончил. Теперь, стало быть, мой черед?..»

Почувствовав, что кто-то наблюдает за ним, он быстро обернулся.

На улице, затемняя дальний вход в лавку, высокий незнакомец, слегка нагнувшись, рассматривал что-то стоящее на тротуаре.

Адам пригляделся. Из полутьмы комнаты он хорошо видел в вечернем свете очертания высокого человека. Но незнакомец ли это? Добротный фланелевый костюм, монокль, соломенная шляпа, какие носят выпускники Оксфорда…

Адам посмотрел на лежащее на полу тело. Это не лавочник! Его как будто ударило электрическим током. Мертвец был в добротном фланелевом костюме и соломенной шляпе.

С громким воплем Адам ринулся к выходу. Он опрометью пересек узкую длинную комнату, направляясь к высокому человеку на улице. А тот быстро и бесшумно заскользил навстречу, словно был его зеркальным отражением. Вот он все ближе и ближе, ужасно кого-то напоминающий, почти знакомый…

Адам не пытался его остановить; странно, но он чувствовал, что не хочет, не должен этого делать. Нужно принять его как судьбу, свою собственную судьбу, он не может избежать этой встречи, более того, он рад ей.

А потому Адам не только не замедлил шаг, но даже ускорил его, пока расстояние между ними не уменьшилось до одного фута. Он испытывал страх, и в то же время в нем возрождалось мужество. Они встретились, они прошли друг сквозь друга, и в этот короткий миг Адам успел узнать… самого себя… И вот уже он стоит на тротуаре, глядя в зеркало на высоком треножнике, а около него, потирая руки, суетится маленький, худощавый, согбенный старичок в ермолке. Очевидно, лавочник, обхаживающий потенциального покупателя.

— Чудесная вещь! — хриплым голосом расхваливал лавочник свой товар. У него были острые, как буравчики, глаза. — Настоящее произведение искусства, мой господин! — Старик указал на зеркало. — Мы получили его из Китая, лет тридцать назад.

Волна удивительного, восхитительного чувства захлестнула сердце Адама, когда он нагнулся, чтобы еще раз увидеть иероглифическую надпись на деревянной раме. Он провел по ней пальцем, затем вопросительно поднял взгляд.

— «Человеку, — перевел скрипучий голос, — дано десять тысяч путей, но каждый должен выбрать свой собственный».

И лавочник стал рассказывать, как много лет назад некий джентльмен любезно расшифровал ему эту надпись, однако молодой человек уже не слушал его. Он изумленно смотрел на раму.

— Она… пуста! — громко воскликнул Адам. — В ней нет зеркала!

И его сердце снова погрузилось в пучину бесподобного чувства.

— Зеркало разбилось, — объяснил скрипучий голос. — Но можно вставить другое, мой господин. Это дивная старинная вещь. — И он упомянул ту же пустячную цену, всего несколько шиллингов.

Молодой мистер Адам купил раму и отнес ее домой. Через некоторое время он поступил клерком в страховую контору своего двоюродного брата; а однажды вечером описал события, произошедшие с ним в Стране Зеленого Имбиря. Позднее он стал писать регулярно и длиннее. У него открылся особый дар — с потрясающей силой воображения описывать вымышленные приключения… И открылся этот дар благодаря потрясению, которое он тогда испытал.

Наутро пожилой мистер Адам продиктовал секретарше несколько банальных абзацев, отвечая на вопрос «Как я начал писать?»: «Двадцати лет от роду я поступил клерком в страховую контору своего двоюродного брата»… — и дальше в том же духе. Текст был невыразимо скучен.

— Пошлите мой ответ издателю, — сказал он секретарше, — с припиской: «Надеюсь, это именно то, что вам требуется. В противном случае можете выбросить».

И пока он додиктовывал последние строки, взгляд его блуждал между длинной полкой, где корешок к корешку стояли двадцать приключенческих романов, и высокой рамой на треножнике — пустой, без зеркала. Но пожилой мистер Адам знал, что зеркала там никогда не было и не будет.

Вечером накануне отъезда в Египет на свою новую должность Ларсен сходил к ясновидящей. Не оттого, что особо верил в подобные вещи. Интереса к предсказаниям молодой человек не испытывал, так как прошлое было ему известно, а будущего он знать не хотел. «Пожалуйста, сделай мне приятное, Джим, — умоляла подруга. — Та женщина — просто чудо. Я не пробыла с ней и пяти минут, а она уже назвала твои инициалы. В ее предсказаниях должно быть нечто особенное». «Она прочитала твои мысли, — со снисходительной улыбкой сказал молодой человек. — Но даже я могу это сделать!» Однако девушка настаивала на своем. Он уступил, и теперь за прощальным ужином собирался отчитаться за свое посещение.