Зима сложилась для ястреба неудачно. Снег выпал рано, укутал все вокруг толстым слоем и укрыл всех животных, служивших ему добычей. Он постоянно вел бои с воронами, но безуспешно — эти птицы своих сородичей в обиду не дают. Они дружно бросались на ястреба, выщипывали у него перья на спине или на хвосте и не позволяли ему что-либо предпринять. Голодных дней выпадало больше, чем сытых. Ну, поймает одного-другого воробья где-нибудь на стоге возле фермы, да разве это добыча — проглотил сразу вместе с перьями и не почувствовал. Голуби кормились у амбаров и складов, но держались так близко к людям, что нападать на них было слишком рискованно. От голода полет ястреба стал тяжелым, а наскоки слабыми. Потому-то, видимо, он и получил от петуха сдачи, когда бросился на кур, выпущенных побродить на солнышке во дворе хутора Пихла, позорно уступил в единоборстве и едва-едва спасся от поспешившего на помощь человека.

Это была самка ястреба, большая и красивая. Та самая, которая утащила летом детеныша горностая. Она наводила страх на лесных и домашних птиц, даже зайцев не оставляла в покое. Она не забыла о пойманном горностае и высматривала очередную жертву.

Молодые ястребята разлетелись в разные стороны, отправились по свету, может быть, мать прогнала их со своих охотничьих угодий, а сама осталась зимой на месте.

Однажды в особенно морозный день она заметила горностая среди сугробов. Ни минуты не раздумывая, она снялась с елки и бросилась па него.

Спас горностая с ног и, конечно, его белая защитная шубка. На глазах у ястреба он так успел спрятаться, что тот проскочил мимо. Атака захлебнулась, горностай вывернулся из-под ястребиных крыльев и стал обороняться.

Воздушного боя с ястребом-тетеревятником горностай никогда бы не начал, да и как он мог это сделать — ведь без крыльев не полетишь. Но ястреб, снедаемый жаждой добычи, пребывал в глупой уверенности, что справится с ним и на земле, раз уж промахнулся, пикируя с неба. Вместо того чтобы снова взлететь, ястреб пошел на горностая, вытянув шею, распустив крылья и сверкая клювом. Не учел того, что на земле две ноги против четырех слабоваты, что крылья, если на них опереться в снегу, ненадежны, что одними когтями и клювом но одолеешь зверька, который живет охотой, каким бы маленьким он ни был. В борьбе не на жизнь, а на смерть необходим точный расчет и проворство, но в конце-то концов все решают клыки. С учетом всего этого преимущество оказалось на стороне горностая, и он от обороны перешел в наступление. С первых своих дней, еще будучи птенцом, ястреб усвоил, что самой надежной защитой служат когти: надо опрокинуться на спину и полоснуть когтями нападающего, а вдобавок клювом попытаться разодрать шкуру.

Горностай не позволил сделать ни того ни другого. Он вовремя отскочил, а затем так стремительно бросился в атаку, что ястреб но уснем вскочить на ноги. Барахтался в снегу, сипел и тяжело дышал. Горностаи прекрасно знал, где у ястреба самое слабое место — это шейные позвонки, нот и когти уже не страшны.

Так ястреб стал добычей горностая. Исключительно по собственной глупости. А горностай даже но подумал о том, что еще минуту назад ястреб с тем же успехом мог с него спустить шкуру.

Не таким уж большим лакомством оказался ястреб, долгие зимние дни пребывавший с пустым зобом. Весь запас накопленного о осени жирка он израсходовал, голодая на морозе. Остались лишь крепкие жилы, острые птичьи кости да ворох перьев, в которые горностай и зарылся с годовой.

Голод и холод ожесточили животных, вынудили их постоянно двигаться, неустанно охотиться, проявлять излишнюю смелость, так что они перестали обращать внимание на запах человека и забыли об осторожности. Однако это могло обернуться роковым образом.

Маленький горностайчик был последним, кого мать только глубокой зимой прогнала от себя, злобно оскалив зубы и показав ему, что пришла пора начать самостоятельную жизнь, самому добывать пропитание и оставить ее в покое.

Нелегка зимой жизнь мелких зверьков. До сих пор горностайчик бегал но пятам матери, кормился от ее щедрот, спал в ее объятиях. Теперь приходилось управляться самому. Нельзя сказать, чтобы он был ленивым или глупеньким. Но остальные детеныши в выводке с самого рождения были больше его, крепче и, пожалуй, алчнее. Малышу случалось укладываться на ночь с пустым желудком, когда братишки и сестренки ничего ему не оставляли. Ни плач не помогал, ни жалобы. Среди животных прав всегда тот. кто сильнее.

Однако права порождают обязанности. Сильные раньше расстались с матерью, стали сами добывать себе пропитание. А малыш не торопился. Ему и с матерью было хорошо, но его время тоже наступило.

В реке возле польдера, что раскинулся на месте Лягушачьего болота, жила выдра. Но всяком случае, люди так говорили. Может быть, там жили родители с детенышами. Рыбаки отзывались о выдре весьма нелестно. В конце лета появились было ловцы раков. Но и они вскоре поняли: в реке хозяйничает выдра, не стоит даже снасти мочить. Между рыбаками и выдрой существовала вечная неприязнь: дескать, выдра истребляет рыбу и раков. Ладно бы брала разумно, по своим каждодневным потребностям. Разве тут возразишь — зверь тоже есть хочет. Но выдра роскошествовала. Поймает прекрасную щуку, плотвицу или налима, а весной большого язя, откусит немножко, а остальное бросит тухнуть на берегу. И зимой своей дурной привычки не оставила. Все животные ремни на животе затянули потуже, а она продолжала жиры наращивать.

На вольготную жизнь выдры приходили взглянуть любопытные. Разумеется, не столько взглянуть, сколько понюхать и чем-то попользоваться. Лисица и хорек протоптали тропинки по запорошенному льду и занесенным снегом береговым откосам. Когда прижмет, будешь и объедкам рад с барского стола.

Малыш-горностайчик, преодолевая снежные заносы, шел вдоль одной из водосборных канав к реке. Он сразу понял, что здесь, несмотря на тяжелые времена, живут попривольнее. Как видно, добыча водилась не только подо льдом, но и на льду. Семенами тростника промышляли мыши-малютки. Они в самом деле были очень маленькие, такие крохотные, что, проглотив одну, еще сильнее голод чувствуешь.

Да что там говорить о мышах-малютках, когда горностай чик наткнулся на зимний лагерь водяных крыс. Они продела ли ходы и норы в откосах дамбы, такие лабиринты соорудили, что, сбившись раз с пути, можно весь свой век плутать.

Однако разве зимнюю охоту сравнишь с летней! Не жизнь, а жалкое существование. Крысы тоже отправились на поиск лучшей доли, а тех немногих, что питались разными корнями в реке, тоже не так легко было найти. Горностайчик дни и ночи проводил в поисках. Рыскал в норах под снегом и под землей. Когда на кого-нибудь натыкался, то уж не отставал от него, если даже приходилось преследовать целые сутки без передышки.

Вечер выдался холодный. Солнце село в скованное льдами море, кое-где висели полосы тумана, на землю опускались синие сумерки, мороз пробирал до костей все живое. У малыша-горностайчика маковой росинки во рту не было за всю прошлую ночь и за весь только что закончившийся день. Голод был так силен, что не давал уснуть, и он продолжал месить снег, вынюхивать и разыскивать съестное. И все-таки нашел. Среди сплошных, безжизненных снегов, схваченных настом и проутюженных ветром, лежало мясо — птичьи потроха или внутренности кролика, от которых шел свежий дух.

Горностайчик но бросился на неожиданно подвернувшееся угощение, хотя слюна и заполнила рот. Сдержал первый порыв — осторожность возобладала над пустым желудком.

Ничего сомнительного горностай не увидел, но услышал, но учуял. Лишь пронизывающие порывы ветра мели снег в длинные сугробы да на роке шелестел тростник. Он обошел во круг лакомства. Мясо как мясо, еще не совсем засыпанное снегом, еще приятно пахнущее. Он подошел поближе, сделал еще один круг и, внезапно подскочив к еде, схватил ее зубами. Но в тот же миг выпустил изо рта и хотел отскочить, взметнув задними лапами снежную пыль и истошно взвизгнув. Все произошло так быстро и неожиданно, что зверек едва ли понял, в чем дело.