Однако, нечто меня там, на видеозаписи, кажется, отвлекло.

Ага, со спины ко мне подплыл (невесомость однако!) Смагин. Что именно он сказал, слышно толком не было, я разобрал лишь «Бирман говорит… на подлете…»

Но моя видеокопия отмахнулась от него, повернулась к планшету и продолжила.

Теперь я говорил уже торопливо и сбивчиво.

И снова меня отвлекли! Я отвернулся от планшета.

Планшет некоторое время показывал мою спину, плавно переходящую в то, что пониже спины. Из соседнего отсека лились звуки, как если бы там увлеченно жарили шипящую яичницу.

Потом я закашлялся.

Спустя пару секунд перед камерой планшета промелькнул влетевший в отсек Бирман. Он торопливо натягивал на голову «дышарик» — маску индивидуального дыхательного прибора. Еще одну маску он протянул мне…

Но Бирман не успел. Моя обездвиженная, раскоряченная тушка всплыла вдруг откуда-то с пола. Остекленевшие глаза не выражали ничего, лицо одеревенело…

— «Бриз-8» пошел? — Догадался я.

— Он самый, — удовлетворенно кивнул Ревизор. — А вот сейчас… сейчас будет… инфразвук.

При этих его словах видеозапись бесстрастно отразила мучения Бирмана… Да, и маска его не спасла.

И тогда я сказал то, что волновало меня больше всего, но о чем я запрещал себе всё это время спрашивать и у злого следователя Курамшина, и у доброго следователя, который представиться не удосужился.

— Они… живы?

— Мы не убийцы… В данном сюжете, по крайней мере.

— Интересно, что же вы собирались предпринять, — задумчиво произнес Ревизор, глядя куда-то мимо меня. — Напечатать тысячу экземпляров своего послания, рассовать по всем уголкам ракетоплана? Вышвырнуть их в открытый космос? Передать факсимильно в эфир? Кому? Как? Может, использовать станцию «Дромадер» в качестве ретранслятора?

— Не помню точно, — честно признался я. — Кажется, первое: напечатать как можно больше.

— А зачем?

— Что значит зачем? Я — репортер, мое дело — устанавливать истину и нести ее людям.

— Антидот в вашем стакане был зеленого цвета. Это — истина?

— Не надо софистики.

— Хорошо. Давайте в самом деле без софистики и без лекций о важности сохранения государственной тайны. С вас как с репортера в начале вашей деятельности, конечно же, брали соответствующие подписки. И если вы подмахнули документы не читая — это ваша личная беда, не моя…

Я хотел отпустить какую-нибудь ответную колкость, даже набрал в легкие воздуху, но потом решил, что чем быстрее Ревизор проведет допрос, тем скорее я отправлюсь спать. Теперь я знал главное — мои друзья живы, и хотел только одного: нормально выспаться. А потому счел за лучшее промолчать.

— Меня же — к слову, точно как и вас — интересует в первую голову местонахождение других ракетопланов Четвертой Межзвездной и, главное, корабля «Звезда». То есть, позволю себе процитировать вас, — Ревизор скосил глаза в распечатку моего послания потомкам, — «исчерпывающее расследование обстоятельств гибели Четвертой Межзвездной Экспедиции» и «установление места пребывания тел всех космонавтов — как с борта корабля „Восход“, так и с борта корабля „Звезда“».

Признаться, такое заявление меня ошеломило. Уж не знаю почему, но к тому времени я уверился, что государевым людям местонахождение «Звезды» точно ведомо.

— Не верите? Думаете, мы «Звезду» давно нашли, но прячем от народа правду?

— Думаю, да.

— Неправильно думаете. Мы прячем от народа правду про «Восход». А вот «Звезда» исчезла бесследно. Как и большая часть ее экипажа. Как и капитан Надежин. И нам очень хотелось бы их найти.

— Очень интересно: а что же там все-таки с «Восходом»? Многое пришлось выбросить из отчета госкомиссии?

— Да практически всё, — с этакой легкостью, даже веселым озорством ответил Ревизор. И — абсолютно неожиданно — выстрелил вопросом в упор:

— Так где «Звезда», Костя?

От такого оборота разговора я испытал новый прилив страха.

— «Звезда»? Я не знаю.

— Ну вот… Где «Казарка» ты знал. А где «Звезда» — нет?

— Нет.

— По-моему, ты еще не понял, в чем нерв нашей драмы. Я объясню. Подполковника Курамшина я бы не назвал глупым человеком. Даже наоборот. Курамшин умный офицер, настоящий интеллектуал, виртуоз сыска. Он в своей жизни поймал трех настоящих шпионов. Причем один из них был инопланетянином. Вдумайся: три шпиона, из них один — не человек. О таком «Русский репортер» почему-то не пишет. Хотя это тебе не какое-нибудь открытие памятника звездопроходцам на Ружене, а кое-что поинтереснее, да?

— Да уж.

— Поэтому подполковник Курамшин видит в тебе и твоих поде… э-э-э… спутниках кого? Группу опасных типов, предположительно — инопланетян. Согласись, его версия имеет право на существование, ведь один из задержанных на борту «Казарки» и впрямь инопланетянин! Поэтому программа Курамшина: трясти и колоть. И колоть он будет грубо, уж поверь. А единственный человек во Вселенной, который сейчас стоит между тобой и Курамшиным — это я.

— Но почему? Почему?! Что за паранойя? Неужели поиски останков экспедиции, погибшей в двадцать втором веке — это такое тяжелое преступление? Столь серьезная угроза безопасности России?

— Это ты говоришь, что ищешь останки какой-то там экспедиции. А вот, например, Курамшин считает, что ты используешь «басни про Четвертую Межзвездную» как прикрытие. И что на самом деле твой интерес — терраформирующий лазер HOPAL на геостационаре Беллоны.

— Ой, можно подумать! Неужели, работай я на альдебаранскую разведку, меня бы интересовал какой-то там лазер?

— Интересовал бы. Потому что это самый мощный из всех лазеров, когда-либо созданных Великорасой. И он, само собой, двухцелевой. С его помощью можно проводить терраформирующие операции, а можно и сжигать сверхзащищенные цели.

— Да чушь всё равно.

— Чушь, конечно, — легко согласился Ревизор. — Но то, что вы раскопали зонд с борта «Восхода» — реальность. Найденная вами «Казарка» — реальность. И инопланетянин — тоже реальность! И вот что я думаю: инопланетянин знает, где «Звезда». И где d-компонент, он же так называемая «четвертая планета системы Вольф 359», он же его родная планета Сильвана, ваш инопланетянин тоже знает. Вы первым делом спросили у него про «Звезду» и про Сильвану, а он рассказал вам. А теперь ты расскажешь мне…

Ха-ха. Да если бы! Ни черта содержательного командор Эр нам не поведал! Можно сказать: не успел. А можно сказать по-военному: плохо кололи.

Как ни скажи — суть не изменится: мы слишком мало времени провели вместе. Потому что коварная группа захвата, которую мы ждали лишь через сутки, свалилась нам как снег на голову ровно на двадцать три часа быстрее!

Другой вопрос: а почему, собственно, я должен этому Ревизору вот так непрерывно рубить правду-матку? А может, выгоднее с ним поиграть? Авось и выиграю чего-нибудь.

Я соорудил по возможности двусмысленное выражение лица и осведомился:

— Знаете, чего я не понимаю? Насчет «Звезды» и четвертой планеты?

Ревизор жестом поощрил меня продолжать.

— Если четвертая планета и впрямь была, то куда же она делась? Ведь даже если она, положим, взорвалась, что-то от нее должно было остаться! Пояс обломков вокруг Вольфа 359, кольцо пыли… А если она, скажем, упала на Вольф 359, то разве не должна была такая маленькая звезда взорваться от столкновения?

Ревизор нахмурился.

— Все-таки не хочешь ты идти на сотрудничество, Костя. Не готов пока…

Сказав это, он огляделся по углам допросной с таким видом, точно искал предмет потяжелее, чтобы как следует навернуть меня по башке. Я, конечно, понимал, что такой оборот дел невозможен, совершенно невозможен между двумя русскими людьми, но непроизвольно вжал голову плечи.