Проснулась я… Да так же, как и раньше. Лёжа на кровати, одетая в привычную футболку с невыводимым пятном и поношенные джинсы, которые, как мне думалось, безвозвратно поглотил последний мир.
Только книги, над которой задремала перед перемещением в Степь, не было — она валялась возле большого мусорного пакета, в который начала складывать коллекцию романтического фэнтези, прежде чем меня забросило в мир к Алексу.
А ещё не было боли внизу живота и кольца, которое подарил Властелин.
Я не меркантильная. Честно! По крайней мере в реальной жизни. Но от отсутствия этого колечка стало так плохо, что даже слёзы потекли.
Или дело не в кольце? Или причина в понимании — теперь точно всё, наша сказка закончилась. Мы с Алексом разлетелись в разные стороны, и… его, возможно, вообще не существует. А если и существует, то он не здесь, не со мной.
Слёзы, которые секунду назад катились медленно, полились потоком. Заодно появилась совсем не романтичная необходимость высморкаться — нос сразу оказался забит. Пока я возилась с пачкой бумажных платков, лежавшей на прикроватной тумбочке, в комнату заглянула мама, и…
— Маша! — воскликнула она изумлённо. — Что случилось?!
Я замотала головой, показывая, что всё в порядке, но кто поверит рыдающей девушке?
— Машенька. Хорошая моя!
Мама проскользнула в комнату и, приблизившись, присела рядом. Ласково погладила по руке, а когда я попыталась сесть, доказывая, что всё действительно в порядке, крепко обняла.
В общем, пришлось сбежать — просто когда тебя жалеют, успокоиться еще труднее. Я спряталась в ванной, а минут через пятнадцать вышла почти человеком — умытая, причёсанная и уже без соплей.
— Машка, ты чего? — ставя бровки домиком, протянула сестра. Да, о моей истерике стало известно всем домашним.
— Так. Фигня. Уже не плачу, — я шмыгнула носом.
Папа, который тоже вышел в коридор, подарил сочувствующий взгляд, в котором читалось: не реви, всё пройдёт.
Я кивнула, с усилием растянула губы в бодрой улыбке и отправилась на кухню — есть хотелось зверски.
— Маш, ты точно не заболела? — спросила протопавшая вслед за мной сестра. — Спишь весь день, теперь рыдаешь. Может у тебя температура?
— Гормоны у меня, — соврала хмуро. — ПСМ.
Лишь теперь обратила внимание на тот факт, что за окном почти темно, и даже попробовала сориентироваться в родной реальности:
— Завтра у нас какой день недели?
— Понедельник, — ответила сестра.
Она сказала, а я поняла, что всё-таки заболела. В смысле, на работу не пойду. Просто не смогу. Мне нужно время, чтобы мозг встал на место и… чтобы понять, как теперь жить.
— Машунь, какая же ты у нас красавица, — сказала входящая на кухню мама.
Я улыбнулась и благодарно кивнула, хотя улучшенная в фэнтези внешность сейчас вообще не радовала.
— Но если кто-то будет жрать на ночь бутерброды, то всю свою чудесную фигуру растеряет! — сказала сестричка наставительно.
Я, конечно, согласилась — а смысл переть против правды? Но тут же достала майонез, потому что было слишком грустно. Так, что срочно требовалось эту грусть чем-нибудь залить.
После бутербродов и чая приняла душ, почистила зубы и даже позвонила начальнику с сообщением, что разболелась и завтра на работу не выйду. Говорить о том, что срочно нужен внеплановый отпуск не стала, отложила на потом.
Закончив с делами, полистала сделанные на телефон фотки: они были старыми, а вот внешность на них — новая, то есть я теперь по всем фронтам, и даже в прошлом, красотка… Что ж, значит буду привыкать быть красивой. Хотя зачем мне это всё без него?
Мысль об Алексе мелькнула, и… подушка снова начала сыреть, причём стремительно. Только что я могла с этим поделать? Вот именно, что ничего. Так и уснула, а утром… глаза опухли настолько, что открыться отказались. Свой родной мир я увидела через две узкие щелочки — пришлось идти в ванную и срочно делать компресс.
При том, что все собирались на работу, оккупация мною ванной была воспринята без энтузиазма. А когда щёлочки стали пошире, и я переместилась на кухню, раздалась трель дверного звонка.
Учитывая, что было утро понедельника, и приличные люди вот так не приходят, я решила — это кто-то из соседей со вчерашнего вечера не протрезвел, зашел в подъезд по собственному коду, а дальше — дверь перепутал.
Тем удивительней было увидеть возникающего на пороге, буквально пропитанного недоумением папу.
— Маша, — сказал он осторожно. — Это к тебе.
А?
Я сперва хотела объяснить, что с алкашами не дружу, а потом забила на всё, хлебнула кофе и встала. Вышла в коридор, а где-то на середине пути к двери, когда смогла разглядеть человека, которого «караулила» мама, поняла, что, путешествуя по мирам, немного тронулась умом.
Просто мне мерещился Волков. Причём весь такой красивый — чуть менее взрослый и накаченный, чем при последней встрече, но более чем интересный; в синих джинсах, в замшевой куртке и с цветами.
Конечно, следовало позвонить в скорую и сдаться, но я проявила слабость — подошла к двери, чтобы получше рассмотреть этот восхитительный глюк.
Ну а он… Он внезапно заговорил:
— Привет, Машунь.
Споткнулась, одновременно радуясь, что кружка с кофе осталась на кухне. Тут же судорожно вздохнула, ища в себе силы всё-таки позвонить в скорую, а он…
— Это тебе, — и протянул цветы.
— Маш, это из-за него ты вчера плакала? — спросила мама подозрительно.
Я хотела кивнуть, но сдержалась. Какая-то часть мозга подумала — зачем устраивать Алексу, пусть даже наглюченному, такую подставу?
— Машунь? — позвал Волков и нахмурился. — Ты почему плакала?
Тут я всё-таки решила позаботиться о своём психическом здоровье и прогнать эту галлюцинацию. Что именно делать не знала, поэтому начала с малого — сказала уверенно и вслух:
— Ты не существуешь!
Волков застыл на секунду, а потом заломил бровь и переспросил:
— Кто не существует? Я?
Ещё секунда, и букетик, кстати, совершенно материальный, у меня отобрали — мама вынула из обессиленных пальцев, чтобы тут же удалиться, оставив нас с Волковым один на один.
Она ушла, а я протянула руку и осторожно потрогала бывшего идейного противника…
Почему бывшего? Так ведь он признал, что романтическое фэнтези — лучший жанр в мире!
— А-алекс? — тихо уточнила я.
В ответ услышала:
— Машунь, с тобой всё в порядке?
Отрицательно качнула головой, сказала:
— Тебя не может тут быть. Ты…
— Существую! — перебил Алекс недовольно. Словно усомниться в его существовании — грех.
Я снова мотнула головой и повторила:
— Тебя не может тут быть. Ты адреса моего не знаешь.
По мужским губам скользнула знакомая, не лишенная самодовольства улыбка, и кое-кто ответил:
— Твой адрес, Машунь, я ещё в прошлый раз узнал.
Это было словно капля ледяной воды на нос: вроде отрезвляюще, но не очень.
— Как? — хмуро вопросила я.
— У тебя такая замечательная фамилия, Брехунько… — протянул он. — Такая уникальная, что найти очень просто, особенно когда есть кое-какие связи в органах.
— Так тебе «органы» мой адрес выдали? — я снова нахмурилась. — Это же незаконно.
В ответ прозвучало:
— Брехунько, не нуди.
Кто нудит? Я?
Я вновь судорожно глотнула воздуха, а Алекс весело фыркнул:
— Что? До сих пор не веришь?
Я промолчала. Верю, но не совсем. Почти.
— А если так? — Алекс шагнул навстречу, сокращая расстояние до нуля, и обвил рукой талию. Сразу почувствовала его тепло, его материальность, вот только…
— Хорошо. Ты знаешь мой адрес, но как ты здесь оказался? В смысле, ты же должен быть в Питере.
— Я приехал, Машунь, — ответил Волков терпеливо. — Сел в машину, завёл мотор и вот я здесь.
— Ты… ехал всю ночь? — уточнила я недоумённо.
— Да.
Теперь я растерялась, а спустя секунду услышала:
— Машунь, ты что, не рада?