[1928]

Слегка нахальные стихи товарищам из Эмкахи*

Прямо
   некуда деваться
от культуры.
        Будь ей пусто!
Вот
 товарищ Цивцивадзе*
насадить мечтает бюсты.
Чтоб на площадях
       и скверах
были
    мраморные лики,
чтоб, вздымая
      морду вверх,
мы бы
   видели великих.
Чтобы, день
       пробегав зря,
хулиганов
    видя
      рожи,
ты,
 великий лик узря,
был
 душой облагорожен.
Слышу,
   давши грезам дань я,
нотки
     шепота такого:
«Приходите
       на свиданье
возле бюста
       Эф Гладкова*».
Тут
 и мой овал лица,
снизу
     люди тщатся…
К черту!
      «Останавлица
строго воспрыщаица».
А там,
   где мороженое
морит желудки,
сверху
   восторженный
смотрит Жуткин.
Скульптор
    помнит наш режим
(не лепить чтоб
         два
          лица),
Жаров-Уткин*
      слеплен им
сразу
    в виде близнеца.
Но —
     лишь глаз прохожих пара
замерла,
      любуясь мрамором,
миг —
   и в яме тротуара
раскорячился караморой*.
Только
   лошадь
      пару глаз
вперит
   в грезах розовых,
сверзлася
    с колдобин
         в грязь
возле чучел бронзовых.
И с разискреннею силищей
кроют
      мрачные от желчи:
«Понастроили страшилищей,
сволочи,
      Микел Анжѐлычи*».
Мостовой
    разбитой едучи,
думаю о Цивцивадзе.
Нам нужны,
       товарищ Мѐдичи*,
мостовые,
    а не вазы.
Рвань,
   куда ни поглазей,
грязью
   глаз любуется.
Чем
 устраивать музей,
вымостили б улицы.
Штопали б
    домам
       бока
да обчистили бы грязь вы!
Мы бы
   обошлись пока
Гоголем
   да Тимирязевым*.

[1928]

Работникам стиха и прозы, на лето едущим в колхозы*

Что пожелать вам,
        сэр Замятин*?
Ваш труд
       заранее занятен.
Критиковать вас
          не берусь,
не нам
   судить
      занятье светское,
но просим
     помнить,
            славя Русь,
что Русь
      — уж десять лет! —
            советская.
Прошу
   Бориса Пильняка*
в деревне
        не забыть никак,
что скромный
      русский простолюдин
не ест
      по воскресеньям
            пудинг.
Крестьянам
        в бритенькие губки
не суйте
   зря
     английской трубки.
Не надобно
     крестьянам
             тож
на плечи
      пялить макинтош.
Очередной
     роман
        растя,
деревню осмотрите заново,
чтобы не сделать
        из крестьян
англосаксонского пейзана.
Что пожелать
      Гладкову Ф.?
Гладков романтик,
         а не Леф*, —
прочесть,
       что написал пока он,
так все колхозцы
           пьют какао.
Колхозца
       серого
         и сирого
не надо
   идеализировать.
Фантазией
     факты
           пусть не засло̀нятся.
Всмотритесь,
          творя
           фантазии рьяные, —
не только
     бывает
        «пьяное солнце»*,
но…
  и крестьяне бывают пьяные.
Никулину*
         рассказов триста!
Но —
      не сюжетьтесь авантюрами,
колхозные авантюристы
пусть не в роман идут,
            а в тюрьмы.
Не частушить весело́
попрошу Доронина*,
чтобы не было
      село
в рифмах проворонено.
Нам
  деревню
         не смешной,
с-е-р-и-о-з-н-о-й дай-ка,
чтобы не была
         сплошной
красной балалайкой.
Вам, Третьяков*,
         заданье тоньше,
вы —
      убежденный фельетонщик.
Нутром к земле!
         Прижмитесь к бурой!
И так
      зафельетоньте здорово,
чтобы любая
         автодура
вошла бы
       в лоно автодорово.
А в общем,
     писать вам
            за томом том,
товарищи,
     вам
      благодарна и рада,
будто платком,
      газетным листом
машет
   вослед
      «Комсомольская правда».

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: