[1925]

Notre-dame*

Другие здания
      лежат,
         как грязная кора,
в воспоминании
           о Notre-Dame’e[20].
Прошедшего
      возвышенный корабль,
о время зацепившийся
            и севший на мель.
Рсскрыли дверь —
         тоски тяжелей;
желе
   из железа —
      нелепее.
Прошли
   сквозь монаший
            служилый елей
в соборное великолепие.
Читал
   письмена,
         украшавшие храм,
про боговы блага
            на небе.
Спускался в партер,
         подымался к хорам,
смотрел удобства
         и мебель.
Я вышел —
      со мной
         переводчица-дура,
щебечет
   бантиком-ротиком:
«Ну, как вам
      нравится архитектура?
Какая небесная готика!»
Я взвесил все
      и обдумал, —
            ну вот:
он лучше Блаженного Васьки*.
Конечно,
      под клуб не пойдет —
                  темноват, —
об этом не думали
         классики.
Не стиль…
      Я в этих делах не мастак.
Не дался
       старью на съедение.
Но то хорошо,
      что уже места
готовы тебе
      для сидения.
Его
      ни к чему
      перестраивать заново —
приладим
         с грехом пополам,
а в наших —
      ни стульев нет,
            ни орга̀нов.
Копнёшь —
      одни купола.
И лучше б оркестр,
         да игра дорога —
сначала
   не будет финансов, —
а то ли дело
      когда орга́н —
играй
   хоть пять сеансов.
Ясно —
      репертуар иной —
фокстроты,
      а не сопенье.
Нельзя же
        французскому госкино
духовные песнопения.
А для рекламы —
         не храм,
            а краса —
старайся
       во все тяжкие.
Электрорекламе —
         лучший фасад:
меж башен
      пустить перетяжки,
да буквами разными:
         «Signe de Zoro»*[21],
чтоб буквы бежали,
         как мышь.
Такая реклама
      так заорет,
что видно
         во весь Boulmiche[22].
А если
   и лампочки
         вставить в глаза
химерам
       в углах собора,
тогда —
      никто не уйдет назад:
подряд —
         битковые сборы!
Да, надо
      быть
      бережливым тут,
ядром
   чего
      не попортив.
В особенности,
         если пойдут
громить
   префектуру
         напротив.

[1925]

Версаль*

По этой
   дороге,
      спеша во дворец,
бесчисленные Людовики
трясли
   в шелках
         золоченых каретц
телес
   десятипудовики.
И ляжек
   своих
      отмахав шатуны,
по ней,
   марсельезой пропет,
плюя на корону,
          теряя штаны,
бежал
   из Парижа
         Капет*.
Теперь
   по ней
      веселый Париж
гоняет
   авто рассияв, —
кокотки,
      рантье, подсчитавший барыш,
американцы
      и я.
Версаль.
      Возглас первый:
«Хорошо жили стервы!»
Дворцы
   на тыщи спален и зал —
и в каждой
          и стол
         и кровать.
Таких
   вторых
      и построить нельзя —
хоть целую жизнь
         воровать!
А за дворцом,
      и сюды
         и туды,
чтоб жизнь им
      была
         свежа,
пруды,
   фонтаны,
          и снова пруды
с фонтаном
      из медных жаб.
Вокруг,
   в поощренье
         жантильных манер,
дорожки
      полны стату́ями —
везде Аполлоны,
           а этих
             Венер
безруких, —
      так целые уймы.
А дальше —
      жилья
         для их Помпадурш*
Большой Трианон*
         и Маленький.
Вот тут
   Помпадуршу
         водили под душ,
вот тут
   помпадуршины спаленки.
Смотрю на жизнь —
         ах, как не нова!
Красивость —
      аж дух выматывает!
Как будто
        влип
      в акварель Бенуа*,
к каким-то
      стишкам Ахматовой*.
Я все осмотрел,
         поощупал вещи.
Из всей
   красотищи этой
мне
      больше всего
          понравилась трещина
на столике
         Антуанетты*.
В него
   штыка революции
            клин
вогнали,
      пляша под распевку,
когда
   санкюлоты*
         поволокли
на эшафот
         королевку.
Смотрю,
       а все же —
         завидные видики!
Сады завидные —
         в розах!
Скорей бы
          культуру
         такой же выделки,
но в новый,
      машинный ро́змах!
В музеи
   вот эти
         лачуги б вымести!
Сюда бы —
      стальной
         и стекольный
рабочий дворец
          миллионной вместимости, —
такой,
   чтоб и глазу больно.
Всем,
   еще имеющим
         купоны
            и монеты,
всем царям —
      еще имеющимся —
               в назидание:
с гильотины неба,
         головой Антуанетты,
солнце
      покатилось
         умирать на зданиях.
Расплылась
      и лип
         и каштанов толпа,
слегка
   листочки ворся.
Прозрачный
      вечерний
         небесный колпак
закрыл
   музейный Версаль.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: