Занятия
Теперь —
        поучимся.
         Гражданин
               в минуту
подлетает
   к Высшему
         сметанному институту.
Сопоставляя
      новейшие
            технические данные,
изучает
   в лаборатории
         дела сметанные…
У нас пока —
      различные категории занятий.
Скажем —
          грузят чернорабочие,
            а поэзия —
               для духовной знати.
А тогда
   не будет
         более почетных
               и менее…
И сапожники,
      и молочницы —
                 все гении.
Игра
Через час —
      до́ма.
         Отдых.
            Смена.
Вместо блузы —
           костюм спортсмена.
В гоночной,
      всякого ветра чище,
прет,
   захватив
      большой мячище.
Небо —
   в самолетах юрких.
Фигуры взрослых,
         детей фигурки.
И старики
        повылезли,
         забыв апатию.
Красные — на желтых.
             Партия — на партию.
Подбросят
         мяч
      с высотищи
            с этакой,
а ты подлетай,
      подхватывай сеткой.
Откровенно говоря,
         футбол —
               тоска.
Занятие
   разве что —
         для лошадиной расы.
А здесь —
         хорошо!
         Башмаки — не истаскать.
Нос
      тебе
   мячом не расквасят.
Все кувыркаются —
         надо,
            нет ли;
скользят на хвост,
             наматывают петли.
Наконец
      один
      промахнется сачком.
Тогда:
   — Ур-р-р-а!
         Выиграли очко! —
Вверх,
   вниз,
            вперед,
         назад, —
перекувырнутся
          и опять скользят.
Ни вздоха запыханного,
              ни кислой мины —
будто
   не ответственные работники,
               а — дельфины.
Если дождь налетает
         с ветром в паре —
подымутся
         над тучами
         и дальше шпарят.
Стемнеет,
        а игры бросить
            лень;
догонят солнце,
         и — снова день.
Наконец
      устал
      от подбрасывания,
               от лова.
Снизился
        и влетел
         в окно столовой.
Кнопка.
   Нажимает.
         Стол чайный.
Сын рассказывает:
         — Сегодня
               случайно
крыло поломал.
         Пересел к Петьке,
а то б
   опоздал
      на урок арифметики.
Освободились на час
         (урока нету),
полетели
       с Петькой
         ловить комету.
Б-о-о-о-льшущая!
            С версту — рост.
Еле
       вдвоем
           удержали за хвост.
А потом
      выбросили —
             большая больно.
В школу
   кометы таскать
             не позволено. —
Сестра:
   — Сегодня
         от ветра
скатился клубок
         с трех тысяч метров.
Пришлось снизиться —
              нитку наматывать.
Аж вся
   от ветра
      стала лохматовая. —
А младший
          весь
      в работу вник.
Сидит
   и записывает в дневник:
«Сегодня
       в школе —
         практический урок.
Решали —
         нет
      или есть бог.
По-нашему —
      религия опиум.
Осматривали образ —
         богову копию.
А потом
   с учителем
         полетели по небесам.
Убеждайся — сам!
Небо осмотрели
         и внутри
            и наружно.
Никаких богов,
      ни ангелов
            не обнаружено».
А папаше,
        чтоб не пропал
                ни единый миг,
радио
   выбубнивает
         страницы книг…
Вечер
Звонок.
   — Алло!
          Не разбираю имя я…
А!
    Это ты!
        Привет, любимая!
Еду!
       Немедленно!
            В пять минут
небо перемахну
         во всю длину.
В такую погоду
      прекрасно едется.
Жди
        у облака —
         под Большой Медведицей.
До свидания! —
Сел,
        и попятились
             площади,
            здания…
Щека — к щеке,
         к талии — талией, —
небо
   раза три облетали.
По млечным путям
         за кометной кривизной,
а сзади —
        жеребенком —
            аэроплан привязной.
Простор!
       Тебе —
           не Петровский парк,
где все
   протерто
          задами парок.
На ходу
рассказывает
      бывшее
         в двадцать пятом году.
— Сегодня
           слушал
         радиокнижки.
Да…
       это были
      не дни, а днишки.
Найдешь комнатенку,
         и то — не мед.
В домком давай,
          фининспектору данные.
А тут — благодать!
         Простор —
            не жмет.
Мироздание!
Возьмем — наудачу.
Тогда
          весной
      тащились на дачу.
Ездили
   по железной дороге.
Пыхтят
   и ползут понемножку.
Все равно,
         что ласточку
            поставить на но́ги,
чтоб шла,
       ступая
         с ножки на ножку.
Свернуть,
        пойти по ле́су —
нельзя!
   Соблюдай рельсу.
А то еще
      в древнее время
            были,
так называемые
         автомобили.
Тоже —
   мое почтеньице —
способ сообщеньица!
По воздуху —
      нельзя.
По воде —
          не может.
Через лес —
      нельзя.
Через дом —
      тоже.
Ну, скажите,
      это машина разве?
Шины лопаются,
           неприятностей —
               масса.
Даже
   на фонарь
      не мог взлазить.
Сейчас же —
      ломался.
Теперь захочу —
           и в сторону ринусь.
А разве —
   езда с паровозом!
            Примус!
Теперь
   приставил
         крыло и колёса
да вместе с домом
              взял
            и понесся.
А захотелось
      остановиться —
вот тебе — Винница,
         вот тебе — Ницца.
Больным
       во время оное
прописывались
         солнечные ванны.
Днем
   и то,
      сложивши ручки —
жди,
        чтобы вылез
            луч из-за тучки.
А нынче
   лети
      хоть с самого полюса.
Грейся!
   Пользуйся!.. —
Любимой
        дни ушедшие мнятся.
А под ними
           города,
         селения
проносятся
           в иллюминации —
ежедневные увеселения!
Радиостанция
      Урала
на всю
   на Сибирь
            концерты орала.
Шаля,
   такие ноты наляпаны,
что с зависти
      лопнули б
             все Шаляпины.
А дальше
       в кинематографическом раже
по облакам —
      верстовые миражи.
Это тебе
      не «Художественный»*
                  да «Арс»*,
где в тесных стенках —
             партер да ярус.
От земли
       до самого Марса
становись,
         хоть партером,
            хоть ярусом.
Наконец —
      в грядущем
            и это станется —
прямо
   по небу
      разводят танцы.
Не топоча,
         не вздымая пыль,
грациозно
         выгибая крылья,
наяривают
          фантастическую кадриль.
А в радио —
      буря кадрилья.
Вокруг
   миллионы
            летающих столиков.
Пей и прохлаждайся —
             позвони только.
Безалкогольное.
         От сапожника
                и до портного —
никто
   не выносит
         и запаха спиртного.
Больному —
      рюмка норма,
и то
       принимает
      под хлороформом.
Никого
   не мутит
          никакая строфа.
Не жизнь,
        а — лафа!
Сообщаю это
к прискорбию
      товарищей поэтов.
Не то что нынче —
         тысячами
            высыпят
на стихи,
       от которых дурно.
А тут —
   хорошо!
          Ни диспута,
ни заседания ни одного —
            культурно!
Пол-двенадцатого.
         Радио проорал:
— Граждане!
      Напоминаю —
            спать пора! —
От быстроты
      засвистевши аж,
прямо
   с суматохи бальной
гражданин,
      завернув
         крутой вираж,
влетает
   в окно спальной.
Слез с самолета.
          Кнопка.
            Троньте!
Самолет сложился
              и — в угол,
                как зонтик.
Разделся.
       В мембрану —
              три слова:
— Завтра
       разбудить
         в пол-восьмого! —
Повернулся
      на бок
         довольный гражданин,
зевнул
   и закрыл веки.
Так
      проводил
      свои дни
гражданин
          в XXX веке.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: