Леонид бросил один взгляд внутрь, в беспокойную тьму. Голова сразу же начала раскалываться от боли: его органы чувств не могли справиться с образами других реальностей, возникавшими и исчезавшими под лязг клинков и колокольный звон. Каждая клетка тела вибрировала в ответ на резонансные частоты, которые исходили от этой раны в ткани вселенной, от этого межпространственного гнойника – а он все увеличивался, источая волны страданий и скверны. Наступило напряженное затишье, как перед бурей. Что-то приближалось, что-то столь древнее и ужасное, что разум Леонида не мог даже представить масштабы этого зла.

Но потом Обакс Закайо заслонил от него туннель, и наваждение развеялось.

– Да, раб, ты чувствуешь его прибытие? Это Омфал Демониум.

Леонид не ответил: проклятое имя, произнесенное вслух, вызвало новый болевой спазм во внутренностях, и он в очередной раз пожалел, что не умер по пути к этому злосчастному месту.

Его бывшие подчиненные кровью заплатили за неудавшийся побег. Те, кто пережил освобождение демона, в страхе сжимались перед Обаксом Закайо, чтобы затем погибнуть под ударами его кулака. Пленников вытаскивали из укрытий и бросали в давильные станки, засовывали в дробилки, окунали в чаны с расплавленным металлом. Конечности превращались в окровавленные обрубки, кости – в пыль, тела – в дряблые мешки. Все возможные виды боли, все виды мучений – в своей мести Железные Воины не забыли ни один из них. Предатели, одержимые желанием унизить и растоптать врага, за считанные минуты умертвили сотни рабов.

Потом Обакс Закайо поднял Леонида на один уровень с разбитым визором своего шлема:

– Ты у них главный.

– Нет, – выдохнул Леонид. – Я же говорил тебе, я не…

– Но они все еще считают тебя лидером, – перебил его Железный Воин. – И поэтому некоторых из них я сейчас убью. Или ты заставишь своих людей повиноваться, или я убью их всех. Не тебя – их. Всех.

– Но…

– Молчать! – рыкнул Обакс Закайо. – Делай, что сказано. Без демона в кузнице от вас нет никакого проку, поэтому вас отправят работать в оружейных мастерских Кузнеца Войны Хонсю. Попробуете сбежать от него – и узнаете, как наказывают по-настоящему.

Рабов, которых не скормили машинам, вывели наружу и погнали дальше – в лабиринт из фортификационных сооружений, утыканных лезвиями, и километров траншей, стены которых были облицованы рифлеными металлическими листами. Бронированные блокгаузы и доты щетинились немыслимо огромными орудиями; пространство между огневыми точками было заполнено непроходимым переплетением колючей проволоки.

Далекий гул артиллерии не смолкал ни на миг, но оставалось только гадать, кто ведет сражение и зачем. Путешествие к неведомому Кузнецу Войны Хонсю стоило жизни десяткам рабов: они валились с ног от голода и усталости, не выдерживали жестоких побоев или гибли, просто потому что подвернулись Обаксу Закайо под руку.

Изнурительный переход длился несколько дней, хотя на планете, где солнце никогда не садилось, а небо не темнело, само понятие времени теряло смысл. Каждый новый день приносил новые ужасы, новую скверну: ряды выпотрошенных тел вдоль дороги, люди и ксеносы вперемешку, некоторые трупы настолько изуродованы, что определить, кем они были при жизни, уже невозможно. Башни из черепов; поля вздымающейся плоти; огромные монолиты, сложенные из отполированных костей.

Леонид заметил, что их путь ведет к горному хребту – мрачному, затянутому пеленой дыма, – вершины которого терялись в сиянии неба или скрывались за темными облаками. Столбы дыма поднимались и над предгорьями, причем этот дым казался разумным: словно подчиняясь чьему-то приказу, он клубился так, чтобы скрыть от посторонних глаз как ужасы, так и чудеса, которые таились на сумрачных склонах.

С каждым днем зловещие горы становились все ближе, и Леонид со страхом понял, что именно туда они и направляются. С той же пугающей уверенностью он понял и другое: никто их них не переживет подъем на эти жуткие вершины. Каждый раз, когда у него появлялась возможность выглянуть из лабиринта фортификаций, Леонид смотрел на эти горы, чувствуя отвращение и при этом не в силах отвести взгляд. Цитадель на Гидре Кордатус построил забытый, но гениальный архитектор, но даже тот шедевр инженерной мысли казался пустяком по сравнению с уродливыми фортификациями этой планеты: песчинка против темной громады. Леонид сомневался, что найдется такая армия, которая сможет пробиться через эти редуты или сокрушить такие стены.

Но наконец их путешествие закончилось. Перед ними был прямоугольный загон не меньше километра в ширину и двух в длину: огороженная земляная площадка, вход на которую преграждали ворота, опутанные колючей проволокой. Где-то поблизости раздавались крики – плач и стенания проклятых. От этого звука Леонида бросило в дрожь, крики словно пронзали его череп невидимыми осколками стекла. Земля, оказавшаяся неожиданно вязкой и мягкой, сочилась красной жидкостью. Леонид присмотрелся – и понял, что она пропитана не водой, а свежей кровью, и сквозь алую почву просвечивают белым кости и черепа. Невообразимо. Сколько же людей здесь погибли, что почва на столь огромной территории уже не может впитать их кровь? Сколько их отдали свою жизнь, чтобы утолить омерзительную жажду этой темной, безрадостной земли?

Внутренности Леонида опять пронзил спазм; несмотря на то, что желудок его был пуст, отвратительный запах свежей крови все равно спровоцировал рвотные позывы. Сержант Эллард помог ему удержаться на ногах, и они пошли по толстому деревянному настилу в центр загона.

Неужели это конец? Неужели эта площадка – место казни? Значит, пленников привели сюда, чтобы добавить их кровь к той, что уже пролилась из тысяч тел? Леонид стряхнул руку Элларда. Какую бы судьбу им ни уготовили Железные Воины, он встретит ее, твердо стоя на ногах без чужой помощи.

Когда они приблизились к центру, Леонид увидел, что из пропитанной алым земли выступает длинная полоса рокрита; вдоль нее, пересекая всю арену, протянулся рельсовый путь. Когда пленные джуранцы поднялись по ступеням на рокритовую платформу, они наконец увидели источник криков. Шпалы, на которых держалось железнодорожное полотно, корчились от мучительной боли, так как сделаны они были из тел и конечностей, спрессованных в одно целое с помощью темного волшебства. И все они кричали словно в горячечном бреду, и вопли их сливались в нестройный хор, напоминая плач банши. На поверхности шпал проявлялись то глаза, то рты, исполненные мучений, – и сразу исчезали, чтобы следующая душа могла рассказать о своем бесконечном страдании.

При виде этой пытки некоторые пленники плача падали на колени, их рассудок, и так уже истерзанный, не мог выдержать подобного. Обакс Закайо столкнул безумцев с платформы, и несчастные со всплеском погрузились в алую жижу. Едва они оказались внизу, как из темной земли протянулись костлявые руки; пальцы скелетов хватали людей и одного за другим утаскивали под землю навстречу неведомой судьбе.

Леонид пытался заставить себя не слушать булькающие крики тех, кто тонул в кровавой почве, кто должен был стать пищей для ненасытных призраков, таящихся внизу. Он закрыл глаза…

Хрупкие кристаллы переменных мироздания сталкиваются и вибрируют, разъединяя грани и перемещаясь для того, чтобы резонировать на других частотах. Эхо времени позволяет граням смещаться и изменяться, преломляя параметры реальности, чтобы те позволили измерениям разъединиться и сложиться вновь во всех возможных вариантах.

…и, вскрикнув, тут же открыл их. У него закружилась голова, и он схватился за Элларда, чтобы устоять на ногах.

– Сэр?

– Кровь Императора! – прошептал Леонид, оглядываясь. Земля всколыхнулась, и эта дрожь тошнотворной вибрацией отозвалась в его теле. Иззубренные кости, высунувшиеся из земли, опять погрузились в кровавую глубину, и люди-шпалы заплакали от новых мучений.

В том месте, где рельсы исчезали в стенах этой огромной арены, кладка сочилась потоками разноцветной слизи. Спирали мерцающего света исходили от стены, образуя огромную линзу. Казалось, что стена растягивается, словно некая сила пытается разорвать плаценту реальности. Когда же это произошло, не осталось ничего, кроме пульсирующего водоворота непроглядной тьмы, а дорога в ад была обрамлена ожерельем из пронзительно кричащих черепов, славящих смерть.