А медведь долго, ощетинившись, косолапил по двору и рычал во все закоулки — врагов пугал.

С того дня, как прогнал Презент собак со двора, стал он на улицу выходить. Он и раньше все в открытую калитку нос совал, выглядывал, что там делается.

Самым большим удовольствием для него было ходить за водой вместе со всеми. Как только загремит ведро, он хватает зубами конец веревки, подает ее хозяйке, а сам за другой конец держится и бежит рядом.

За водой ходили всей семьей, всю посуду брали, даже трехлетняя Дашутка с кувшинчиком шла. С водой у нас на хуторе плохо. Степные наши края — воды мало. Заленишься, не пойдешь с утра к колодцу, часам к двенадцати там одна грязь останется. Жди следующего утра. У колодца собиралась большая толпа женщин и детей, а Презент компанию любил и не хотел оставаться дома один.

Еще издалека привставал он на задние лапы и тянул шею — высматривал, есть ли у колодца народ, а последние сто метров на задних лапах шел, вихляя задом.

От колодца ему кричали и махали руками, некоторые ребятишки издалека приходили на медведя посмотреть, потому что медведь был великий артист и всегда устраивал представления.

В роли дрессировщика выступала Аниська.

— Кувырнись! — командовала она, и Презент ловко переворачивался, мелькая в воздухе черными круглыми пятками.

— А ну-ка покажи, как бабы за водой ходят!

Она клала на плечо медвежонку прутик, и он, прижав его лапой, шустро бежал вокруг колодца.

Ребятня покатывалась со смеху, и взрослые казачки смеялись, хотя время было совсем невеселое, но тем ценнее была каждая, даже пустяшная, радость.

Хуторские ребятишки припасали медвежонку всякое угощенье: кто яблоко, кто макуху — выжимку от подсолнуха.

Один медвежонок на улицу не ходил — опасался драки с собаками и сильно боялся коров, особенно бодливую и злую Настурцию. Молока у нее не было, но хозяин ее, по прозвищу Балабон, не отправлял на бойню, потому что гордился ее бойцовскими качествами.

Качества эти были не коровьи, а прямо-таки собачьи! Да еще не у всякой собаки бывает такой поганый нрав. Утром она шла впереди стада и даже бык ее сторонился. Гордо несла она свою дурную голову с обломанным рогом, часто вламывалась в толпу у колодца, и тогда казачки с визгом растаскивали ребятишек; злая корова могла не только напугать, закатать в пыль, но и пырнуть рогом!

Однажды в самый разгар представления, когда все сгрудились вокруг танцующего медведя, появилась Настурция. Мотая однорогой головой, кинулась она в самый центр толпы. Женщины бросились врассыпную.

Дашутка и Катька повисли на матери, а вот Аниська, что верховодила медведем, замешкалась, споткнулась и осталась на улице одна. Она прижалась к колодезному срубу и закрыла ладошками лицо.

— Аниська! Аниська! — кричала мать, не видя, где ее девочка, но Аниська со страху молчала.

Настурция боднула брошенное ведро и проткнула его. Она мотнула головой, и ведро грохнуло о. сруб. Острый рог нацелился девочке в живот. Корова копытом разгребала пыль и медленно отступала для удара. Только дернулась она вперед, как на ее морде повис Презент!

Одним ударом он вырвал корове глаз и впился в горло. Корова рванулась и стряхнула медвежонка. Он покатился в бурьян, но тут же вскочил и всеми четырьмя лапами ухватил ее за вымя.

Раскорячившись, корова поволокла его по улице, пытаясь сбить зверя задними копытами, но медведь держал мертвой хваткой. С большим трудом пятеро мужчин оторвали его от коровы. Отовсюду бежали люди.

— Молодец! Молодец! — кричали ребятишки медведю, но его было не узнать. Из веселого, шаловливого медвежонка, который больше всего походил на живую игрушку, он превратился в жестокого и опасного зверя. Он был весь в крови и слизывал ее, урча от злости.

— Ну, все! — сказал кто-то из мужчин. — Теперь от него добра не жди. Крови попробовал.

Скоро на взмыленном коне прискакал Харлампий. Медведя уже загнали в сарай. Сотник перецеловал дочек, обнял жену и, зарядив винтовку, стал ждать гостей.

Часа через два у его крыльца собралась толпа хуторян. Впереди всех махал руками и кричал Балабон:

— Нынче не старый режим! Пора казацкие замашки бросать! Это раньше вашему племени воля была, а теперь другая власть. Изволь перед ней долг сполнять!

— Я властей николи не обманывал! И от долга своего не бегал! — спокойно ответил Харлампий. И хуторяне улыбнулись в бороды. Они-то знали, что в шестнадцатом году Балабон дезертировал с фронта и сидел в тюрьме. Об этом он сам кричал на каждом митинге, называя себя «жертвой царизма». Хотя был он не жертвой, а первейшим пьяницей, и тот большой надел земли, что дала ему Советская власть, как неимущему иногороднему батраку, норовил продать, да только никто не покупал…

— Нехай платит! — кричал Балабон, — Шутка ли! Сельскохозяйственную животную попортил ради забавы! Она, может, теперь год хворать будет. Я этого дела так не оставлю. Ноне наша власть, и она не дает нас в обиду! Думашь, сотник, не найдется на тебя управы? Хо-хо! Еще как найдется! Не отвертишься!

Харлампий рванулся с крыльца и пошел к сараю.

— На! — сказал он, выведя свою корову. — На! Подавись!

Охнула и присела на ступеньки Харлампиева жена. Еще бы, корова была лучшей в хуторе. Даже Балабон и тот растерялся.

— Ну! — крикнул ему старик Клейменов. — Получил? Катись теперя! Вша вонючая! Катись, пока тебе пятки на затылок не завернули. Спасибо тебе, Харлампий Прокофьич, что не сронил нашей чести! — добавил он, снимая фуражку. Хуторяне загомонили, некоторые стали доставать из поясов деньги, чтобы собрать на новую корову.

— Одно дело справили, — сказал старик. — Теперь другое.

У Харлампия замерло сердце.

— Так что… — замялся старик. — Медведя убери! У нас детишки тут, скотина… Беды не миновать! У тебя своих ребятишек четверо… В доме медведю не место! Всем обчеством, всем хутором тебя просим, убери ты его.

— Слушаюсь! — прошептал побелевшими губами Харлампий.

Когда стало темнеть, он поставил перед медведем тарелку меда, смотрел, как медведь, дрожа от удовольствия, вылизывает ее, и задумчиво перебирал у Презента шерсть на загривке.

— Ну что, поел? Пойдем тогда! Ничего не поделаешь.

Он вскинул за плечо винтовку и вывел медведя в овраг. Презент всегда очень радовался, если хозяин брал его с собой. Он бежал, весело занося зад на сторону и косолапя.

В глухом углу оврага, где густо разрослись кусты шиповника, Харлампий приказал медведю стоять. Но тот не понял, и когда сотник отошел на выстрел, медвежонок опять крутился у-его ног и терся крутолобой башкой о его сапоги.

Раз десять Харлампий отводил его к кустам, но Презент думал, что это игра такая, и мчался за хозяином.

Харлампий упарился. Наконец догадался. Снял с винтовки ремень и привязал медвежонка. Презент очень удивился, но рваться не стал, уверенный, что хозяин придумал что-то очень интересное.

Харлампий отер рукавом пыль с винтовки, клацнув затвором, загнал патрон в патронник и увидел, что у него трясутся руки.

«Что это со мной?»—»подумал он и прицелился медведю в голову.

Медведь мотал круглой башкой.

«Не попаду! — смятенно подумал Харлампий. — Намучаю только».

— Встань! — крикнул он медведю.

Презент вскочил на задние лапы и тут же перевернулся через голову. Винтовочный ремень развязался и больше медвежонку не мешал. Но Презент не побежал к хозяину. Он прошелся своей косолапой походкой, вихляя задом и кланяясь. Он начал представление! Он веселил хозяина.

Туман застлал перед Харлампием мушку. Он протер глаза рукой, но мушка дрожала и плавала, и сотник никак не мог Подвести ее под левый бок медведя.

Сколько раз, сидя в засаде, на войне, он спокойно и уверенно, будто на полковом стрельбище, целился во врагов, подпуская их поближе, и бил метко и быстро. Но то был враг, сильный и вооруженный, и если не ты его, то он тебя… А здесь плясал медвежонок, и Харлампий не мог нажать спуск.