Ничего из того, что она говорит, не имеет для меня смысла.

— Я не понимаю.

— О, хорошо, — вздыхает она. — Моя мать была зависимой от наркотиков. Полиция так часто её арестовывала, что правительство забрало меня от неё и поместило в чужой дом. Понятно?

— О да. Некоторые байки так же очарованы веществом, называемым «дождь». Продолжайте.

— Больше нечего рассказывать. Моё детство прошло в разных приёмных домах, пока мне не исполнилось восемнадцать. Моя последняя приёмная мама была довольно крутой, но некоторые из них были… не очень хорошие.

— У вас не было отца?

Я не специалист по людям, но даже я могу сказать, что её фырканье не содержит юмора.

— Мама не была уверена, кто из множества её парней-неудачников был им; она даже не записала имя в моём свидетельстве о рождении. Учитывая, что она вытворяла, когда я была маленькой, это, наверное, самая стоящая вещь, которую она сделала для меня.

Мои внутренности сжимаются от печали. С редкой регулярностью подобные истории случаются и на Нэйва Байканаре, но, происходя из аристократической семьи, я никогда лично не был свидетелем подобного. Почти все студенты Академии — также выходцы из привилегированных родов.

— И мать никогда не возвращалась за вами?

Девушка долгое время молчит. Потом, наконец, произносит, с печалью в ​​голосе:

— Она умерла. От наркотического угара в Талли десять лет назад.

Опять же, мой переводчик не полностью распознаёт слова, но смысл ясен. Её мать умерла от вредной привычки, бросила свою дочь, чтобы жить с незнакомцами.

— Моё сердце болит за вас, Рэйвен.

Она останавливается и бросает ещё один настороженный взгляд.

— Это твой инопланетный способ сказать, что ты сожалеешь о моей утрате?

— Да, это наше традиционное выражение соболезнования. Я не правильно сказал?

Её глаза сужаются до щёлок, затем она тянется вверх, привстав на кончики пальцев ног, и притягивает меня к себе. Кожа вспыхивает, когда её губы касаются моей щеки в затяжном поцелуе, и мне требуется каждая унция силы, чтобы сдержаться.

— Нет, — говорит она, её голос хриплый, и глаза блестят от слёз. — Всё правильно.

Ещё немного и у меня не останется выбора, кроме как подхватить её на руки и вновь спариться. Как бы мне не нравилась моя лихорадка, я должен контролировать себя, если собираюсь вернуться на «Никс» в ближайшее время.

Прочищая горло, я располагаю Рэйвен у себя за спиной, чтобы взять на себя инициативу путешествия. Это занимает некоторое время, её шаги звучат позади меня, но я не оглядываюсь. Я заставляю себя смотреть вперёд или вверх, или по сторонам. Куда угодно, но не на Рэйвен.

Боковым зрением замечаю движение и радуюсь удаче.

— Курчавая палочка! У меня была такая же, когда я был ребёнком.

Протягиваю руку к оранжево-коричневой курчавой палочке, лежащей в листьях рядом с камнем, желая показать Рэйвен милые трюки, которые может сделать это существо. Мои пальцы уже собираются взять её, когда крошечные руки хватаются за другую мою руку и дёргают меня назад.

— Нет, Эйко! — кричит Рэйвен.

Я спотыкаюсь и падаю вместе с ней. Рэйвен сваливается в кучу веток и кричит, сжимая свою лодыжку. Страх пронизывает меня, будто молния, и так же быстро я оказываюсь рядом с ней.

— Рэйвен, вы ранены? Что случилось?

Сквозь стиснутые зубы девушка произносит:

— Хочешь умереть? Это была медноголовая змея! Её укус смертелен!

«Смертелен? Курчавая палочка?» Я смотрю на существо, оно лениво сползает по ветке, и я понимаю свою ошибку. Не знаю, что это такое, но это — не безобидная фигурная палочка с моей планеты.

«Глупец!»

— О, Рэйвен, что я наделал?

Она сидит, но её лодыжка опухает прямо на глазах.

— Ты снова пытался убить себя, а я спасла твою сладкую задницу. Опять, — она сгибает ногу, и её лицо кривится от боли. — При этом вывихнула ногу.

— Я возьму вас, — говорю я и двигаюсь, чтобы подхватить Рэйвен на руки. Держать её так близко к себе будет для меня сладкой агонией, но это меньшее, чего я заслуживаю.

— Нет! — говорит она слишком яростно. «Она думает, что я недостаточно силён, чтобы нести такую малышку, как она?» — Нет, просто найди мне крепкую палку. Ходьба поможет, поверь мне.

Я сомневаюсь, но не могу спорить, особенно сейчас, когда причинил ей боль. По крайней мере, у меня есть поставленная задача, чтобы хоть что-то доказать. Я могу быть полезен.

Инопланетный мужчинка отправляется на поиски трости, и, пока он удаляется, я не могу оторвать взгляда от его соблазнительной крепкой задницы, поигрывающей под блестящей набедренной повязкой. М-м-м.

Я решаю ступить на повреждённую ногу, но лодыжка просто кричит от боли. Пошатнувшись, опираюсь на дерево и переношу на него часть собственного веса. Поставив ногу на удобный пенёк, находящийся рядом, осторожно ощупываю лодыжку. Довольно-таки больно. Не смею снимать туфлю, если нога опухнет сильнее, обратно обувь уже не надеть.

Не верится, что Эйко попытался схватить проклятую медноголовую змею. Понятия не имею, как подействует яд змеи на инопланетянина, но вряд ли хорошо, и проверять я не намерена. Хотя эти розовые тела такие мощные и сильные, что, наверное, я бы не удивилась, если бы он справился.

Когда Эйко скрывается с поля зрения, в груди появляется ощущение пустоты. Сердце болезненно сжимается, с пониманием, что он уходит всё дальше и дальше. Я не хочу, чтобы Эйко даже на мгновение исчезал из видимости. Смешно.

«Что бы такое сделать, чтобы отвлечься?» Нажимаю на повреждённую конечность, когда очередной раз представляю Эйко, а в груди что-то сжимается. «Ох! Это не работает». Не думать же о нём не получается. «Боже, мне надо, чтобы Стелла была здесь и поговорила со мной».

Беру сосновую шишку, держу её перед собой на вытянутой руке.

— «Увы, бедный Йорик[5], я знал его».

Может быть, я брежу от боли или, может быть, схожу с ума, но — проклятье — я собираюсь говорить сама с собой. И моему новому приятелю — Йорику, придётся всё выслушать.

— Послушай, Йорик, я знаю, что выгляжу совершенно нелепо, было бы лучше взять телефон и позвонить Стелле. Или Жасмин. И рассказать обо всех странных чувствах внутри меня. Но поскольку я не могу этого сделать, так как этот глупец похитил меня без телефона, ты заткнешься и будешь слушать.

Я устраиваю своё тело более комфортно, стараясь не напрягать больную ногу, и проверяю, не в пределах ли слышимости Эйко.

— Так вот, дело в том, что я совершенно довольна собой. Позанималась любовью и рассталась. Никто никому ничего не должен, не надо признаваться в каких-то там чувствах друг к другу.

Притворяюсь обиженной на то, что говорит Йорик.

— Эй, не называй меня шлюхой, Йорик, это грубо! Мне нравятся краткосрочные связи, потому что от них никто не страдает. Никто не должен беспокоиться о том, как расстаться, чтобы не было больно. Так честнее. Мы всегда счастливы.

Я несколько секунд смотрю на шишку.

— Боже мой, я разговариваю с сосновой шишкой и жду, что она ответит!

Забросив её на скалу, осматриваю кусты, куда уползла медноголовая змея. Может, падая, я ударилась головой? Разве это не объясняло бы моё помешательство? Ушиб головы — хорошее адекватное объяснение ситуации — инопланетянин, о котором я не могу перестать думать.

— Моё эго ушиблено тоже, потому что первый раз в жизни меня отвергли сразу же после того, как дали испытать сногсшибательный оргазм, — неподалеку в подлеске что-то хрустит, я оглядываюсь, ожидая, что кто-то выскочит и съест меня. — Когда застреваешь в болоте, жизнь может закончиться невероятно быстро.

Правда заключается в том, что это не просто моё эго. Надо смотреть правде в глаза. Я не хочу быть для Эйко другом. Я хочу, несмотря ни на что, прижаться к нему и унять боль в груди. Я хочу, чтобы его руки поглаживали мою спину, и я хочу услышать странное, своеобразное и восхитительное жужжание его члена, когда он прижимается ко мне и берёт меня снова и снова. Да будет проклята вывихнутая лодыжка!