Остальную работу проделывала Анжела, — прятала концы в воду с помощью липовых отчетов, ведомостей и накладных. Страха она не ведала. Правили ею только азарт и алчность. Павел Антонович нет-нет да и заглядывал в бумаги, которые подписывал Самохвалов. Пока речь в них шла о гранатах старого образца да об автоматах Калашникова, крепился, уговаривал себя, что такая мелочь, да к тому же и вправду устаревшая, да на территории нашей мирной страны — сущий пустяк. А вот когда в накладных замелькали БТРы и современное оптическое оружие, ему стало не по себе. Но разделить опасения было не с кем. Анжела превратилась в машину — глаза остекленели, слух пропал начисто. Единственное, чем она теперь жила, так это цифрой их совместной доли, количество нулей у которой превзошло все ее самые смелые фантазии.

Серьезные люди пропали так же внезапно, как и появились. Куда делись — понять было невозможно, спросить не у кого. Синицын перевел дух и выбил им с Анжелой (в восемьдесят шестом уже приходилось выбивать) путевку за бугор, все еще не веря, что где-то там, в одном из маленьких банков, на счету его невенчанной жены лежит столько денег, сколько они не в состоянии будут истратить в течение всей жизни, — миллион долларов.

Каково же было его удивление, когда вместо одного миллиона они обнаружили на ее счету — пять. Анжела впала в глубокую задумчивость, а Синицын словно протрезвел. Слишком много. Однажды ранним утром или поздним вечером в дверь постучат и скажут, что серьезные люди просят перевести их денежки на такой-то счет в такой-то банк. Вот и все. А после того как они беспрекословно выполнят эту просьбу, его вместе с Анжелой отправят к праотцам.

От таких мыслей очаровательная любовница с каждым часом нравилась ему все меньше и меньше. В конце концов — деньги лежат на ее счету, основную работу сделала она, с нее и спрос. А самому — бежать, бежать сломя голову. Да и кто ее знает, эту Анжелу. Не он к ней подкатился, она — к нему. А не подосланная ли? То-то у нее в глазах тоска убийственная светится. И стал Павел Антонович прокручивать в памяти весь их роман с самого начала. Мужик он был неглупый, а потому все странные детали, все ее призывы унести в новую, надвигающуюся как катастрофа жизнь сладкий кусок показались ему теперь более чем подозрительными. И день рождения… И остальное… А то, что раньше слеп был, — так держала в женском своем плену, использовала.

Вспомнил и как серьезные люди с ней разговаривали — как со своей. Вспомнил все и невольно отодвинулся. Дура баба — и себя и его от жадности сгубила.

Она почувствовала. Зашептала горячие признания. Бес попутал, вот и согласилась его соблазнить. Но потом полюбила. Да так горячо, что теперь только он и есть у нее во всей жизни. Доказывать было полезла, но Синицын отстранился, захотел до конца дослушать о деле. Да и про то, что один он у нее на свете, — вранье. Дочка совсем недавно замуж выскочила, Анжела вот-вот бабушкой станет.

Она его за руки — он в сторону, она на колени, он… Хотя куда от настырной бабы в купе уйти. Окрутила, уложила в постель, ублажила. А потом и говорит: «Ты не сомневайся. Я знаю, что делать…»

Вернувшись из кратковременного отпуска, Синицын заплатил знакомому фтизиатру тысячу долларов и получил справку, что у него открытая форма туберкулеза, причем тяжелая и неоперабельная.

Пока оформлял бумаги на пенсию, стал белым как лунь. Все казалось, схватят за руку, остановят и — всему конец. Кто — серьезные люди или из ГБ — не имело значения. За неделю, пока прошел все этапы оформления, нервы расшатались до предела.

Успокоился, лишь когда вместе с Анжелой вышел из самолета в Санкт-Петербурге и пересел в поезд до Москвы. Если где и прятаться, говорила она, то — в столице. Пойди найди иголку в стоге сена. Впрочем, ложных надежд у него не было — найдут везде. Однако он принял все меры предосторожности. Снял квартиру на длительный срок у отъезжающих в Израиль. Прописываться не стал. Анжела перевела деньги на его счет в другой банк, и только после этого между ними вновь восстановилось былое доверие. Около года прожили они затаясь, переезжая из одной квартиры в другую. Однажды он застал ее с телефонной трубкой в руках. «Нет. Он ничего не знает, — кричала она в отчаянии. — Он понятия не имеет…»

Их все-таки нашли. Неизвестно как и неизвестно кто. Через полчаса они с Анжелой уже выходили из дома, договорившись, что он заедет за ее дочерью и внучкой, которые теперь тоже жили в Москве, а она купит билеты на всех, куда удастся. Павел Антонович и не думал, что придется потратить столько времени на уговоры. Дочь Анжелы категорически отказалась ехать куда бы то ни было, потому что маленькая Лия лежала с высокой температурой. С приходом мужа обстановка не нормализовалась, а, напротив, сделалась и вовсе несносной. У него были на Москву свои планы, с которыми он не хотел расставаться. «Да я зарабатывать только начал! — кричал этот идиот. — Триста долларов в месяц! Зачем мне ваша Америка?» Павел Антонович отвел его в сторонку и объяснил, правда путано и нервно, что Анжела получила наследство — огромное наследство, которого им всем хватит до конца дней. «Пять миллионов? — молодой умник посмотрел на Синицына так, словно тот только что сбежал из психиатрической больницы. — Придумаете же…» Павел Антонович обиделся. Пусть сама разбирается со своими родственничками, когда приедет. В конце концов, они ему чужие люди.

Но Анжела не приехала. Ни в этот день, ни на следующий. Синицын перебрал все варианты: уехала одна, затаилась где-то, никак не может избавиться от преследователей. Пару раз даже приходило в голову, что кинула она его вместе с собственной дочерью, что уехала одна и собирается жить припеваючи в какой-нибудь маленькой благоустроенной стране, едва заметной на карте. Чего он только не передумал, пока на третий день ее не выловили из Москвы-реки — посиневшую и холодную. И самое странное, он даже не пожалел о ней. Столько было между ними подозрений в последние годы, что вся любовь давно выдохлась, испарилась. Только подумал, помнится: «Вот и хорошо. Как говорится — концы в воду…»

Солнце било прямо в окно. Девять утра. Часы ему были не нужны. Солнечные лучи скользили по правому краю кровати, щекотали ресницы. Он предпочитал, чтобы его будило солнце. Сил совсем не осталось. Пустой треугольник — маленькая гробница на его листе — обозначал Анжелу.

Ниже — два пустых треугольника — ее дочь и муж. Оба погибли в автокатастрофе в Финляндии. Ухнули с какого-то моста. Случайность? Вряд ли. Незадолго до их отъезда муж дочери смеясь рассказывал ему о поздних звонках с угрозами. Звонившие предлагали отдать им то, что ему не принадлежит. Он отнесся к звонкам легко. Ему даже показалось, что он узнает голос своего старинного школьного товарища, склонного к мистификациям…

Тогда Павел Антонович в очередной раз сменил квартиру и еще целый год после этого боялся притронуться к деньгам, лежащим у него на счете. Но больше серьезные люди не давали о себе знать, и через год страх прошел, словно его и не было.

За рубеж он выезжать не собирался. Оформление визы заняло бы время и засветило бы его с головой. А так хотелось провести оставшуюся часть жизни где-нибудь на Багамах под плеск волн! Да и много ли ему осталось? Шестьдесят шесть лет — возраст нешуточный. В любой момент с тобой может случиться то же, что и со скупым рыцарем, — зачахнешь над золотом, не успев им воспользоваться. Только у того — от скупости, а у тебя — от страха. Волков бояться — в лес не ходить. В шестьдесят шесть из страха смерти отказываться от шанса пожить красиво, со вкусом, на широкую ногу — глупо. Смерти все равно не избежать, а упущенные возможности в таком возрасте мучат хуже самой тяжелой болезни.

Решив так, Павел Антонович стал понемногу тратить деньги. Купил квартиру в центре города, обставил не только с комфортом, но и с шиком. Потом прикупил домик на озере Селигер, подальше от чужих глаз — в самой глуши. Не Багамы, конечно, но жить можно.

И вот теперь все это и деньги — а потратил он каплю в море — нужно было кому-то оставить…