Галина удерживала Глеба от решительных действий так долго, что он стал подозревать ее в сговоре со стариком, а потому и последовал за ней в Москву после его звонка…

Вдоволь насмотревшись на спящую Аню, Галина отправилась в холл и позвонила Синицыну.

— Я нашла ее, — сказала она устало. — Но ты сам понимаешь, в каком состоянии.

— Галя, — запричитал Павел Антонович. — Тащи ее домой. Нанимай такси и немедленно волоки домой. А если будет упираться…

— Она не в состоянии даже подумать об этом, — успокоила его Галина. — Не переживай. К чему тебе лишние волнения? Я сейчас все устрою.

Она повесила трубку и поймала себя на том, что все еще надеется на чудо. Ей все еще мерещится, что он скажет хотя бы: «Галя, как я ошибся! Каким я был дураком, когда связался с этой девчонкой!» Или что-нибудь в этом духе. Так нет! Подавай ему эту безмозглую куклу. Пусть пьяную, пусть грязную, но только ее и никого больше. А ведь у Галины еще теплилась жалость к старику. Ну, нет. Раз чудес не бывает…

Она вызвала такси, заплатила шоферу две сотни сверх счетчика, чтобы выволок Аню из номера и затащил на третий этаж к Синицыну. Не самой же возиться с этой тварью!

Павел Антонович пытался разбудить ее, отчаянно шлепал по щекам, но девушка только тихо стонала и вертелась во сне. Поздно ночью Синицын и Галина сидели за столом в гостиной.

— Завтра же, Галя, завтра же утром поезжай с ней в банк. Я предупредил там всех. Вас будут ждать. Вас встретят.

— Не волнуйся так…

— Мое время уходит. Может, мне осталось совсем немного. Господи, Галя, да сними ты с головы этот дурацкий платок. Мне так непривычно видеть тебя в этой…

— В чалме, — подсказала Галина. — Я попыталась сделать химию в вашем столичном салоне. И знаешь, что случилось? Мне сожгли волосы. Так что придется потерпеть…

— Не понимаю. Химия… Салон… О чем ты говоришь?

— Действительно, до того ли тебе сейчас? Знаешь, что нужно сделать завтра сразу после того, как мы закончим с бумагами? Вам нужно уехать. Увези ее на Селигер на праздники, подальше от беспутных подруг. Иначе она не выйдет из этого состояния…

— Ты умница, Галя! Знаешь, она ведь на самом деле очень хорошая девочка. Но совершенно безвольная. А этим многие не прочь воспользоваться…

— Конечно.

7 января 2001 года

Вспоминая сына, Екатерина Ильинична Синицына расчувствовалась, глаза ее покраснели, заблестели влажно. Воронцов хотел утешить, положил ей руку на плечо, да вышло только хуже: хозяйка расплакалась, ушла в свою комнату, и еще долго оттуда доносились всхлипы.

Николай занял пост в гостиной и глаз не сводил с двери. Только раз вышел на кухню покурить, но, сделав две затяжки, сигарету бросил. Через некоторое время всхлипы за дверью умолкли и Екатерина Ильинична показалась на пороге, утирая глаза платком,

— Давай, — сказала она Николаю, — помянем, что ли, Борьку моего? Я ведь, веришь, ни на похоронах, ни на поминках даже стопочки не выпила. Водка его сгубила, так не грех ли за упокой его души ту же водку пить!

Женщина вынула из буфета маленькую бутылку водки, протянула Николаю.

— На, открывай.

И пока он возился с пробкой, грустно улыбнулась:

— Когда человек умирает, принято наливать рюмку водки, хлебом покрывать и оставлять так. Будто ему налито. Так я, знаешь, до чего дошла? Воду ему в эту рюмку налила. Чтобы хоть на том свете вел себя как человек!

Воронцов разлил водку, протянул рюмку Екатерине Ильиничне.

— Эх, Борька, Борька, — сказала она, посмотрев в потолок, — хоть там человеком будь. А то? — снова обратилась она к Воронцову. — Может, и откроются ему ворота в Царствие Небесное. Человек он был беззлобный, покладистый. Один порок только имел, да от него смерть и принял. Ну, не тужи, сынок, — снова обратилась она к кому-то наверху, — скоро и мать твоя там будет. Не долго уж ждать… Ну давай, что ли.

Выпили. Помолчали. Потом Екатерина Ильинична махнула рукой, словно решившись на что-то.

— Ладно, Коля, — сказала она Воронцову, — понравился ты мне. Никто меня на белом свете ни разу так внимательно не слушал. А потому все я тебе расскажу…

Поскольку Екатерина Ильинична к мужу большой любви не питала, то на все его похождения смотрела сквозь пальцы. Пусть, думала себе, гуляет. Зато приставать с супружеским долгом станет меньше. На всякий случай, конечно, страху на него напускала, изображая ревность по поводу и без. Это чтобы гулял, да не загуливался особенно. Украдкой — пожалуйста, а в семье, при детях изволь быть образцовым отцом и мужем.

Как пошла перестройка да стала разваливаться партийная организация, началась у Екатерины Ильиничны самая настоящая паника. Теперь парткомом не припугнешь, никто с гуляющим мужем разбираться не станет, без того проблем в стране хватает. Что, если Павлу на старости лет захочется по новой жениться? С чем она тогда останется? До пенсии еще далеко. На что жить? Как детей поднимать? Они-то хоть и выросли, все равно в родителях нуждаются и в помощи.

Стала Екатерина Ильинична за мужем всерьез присматривать. В столе каждый закуток и карманы проверит, каждую бумажку прочитает. Но муж за долгие годы то ли привык к конспирации, то ли никогда никаких записок никому не писал и ни от кого не получал — так обходился, без лишних слов.

Екатерина Ильинична совсем голову потеряла. А тут еще женские напасти — климакс подступает. На сердце без всякого повода тревога, голова кругом идет, жаль себя до чертиков и все время плакать хочется. И стала она тогда мужа выслеживать по-настоящему. Кралась за ним по улицам, когда он возвращался с работы. Сколько раз приходилось ловить машину, чтобы проверить, куда он после шести часов вечера отправляется: на совещание, как сказал по телефону, или к крале какой.

Шоферы попадались ей жалостливые, возили сколько нужно было. А может, просто спорить боялись с сумасшедшей женщиной — так у нее горели глаза. Бегала она так бегала, ездила-ездила и выследила однажды своего голубка. К армяночке одной повадился. С цветами да с шампанским. Значит, недолго еще у них это. Если б долго — никаких цветов она бы в помине не увидела. Слишком хорошо знала Екатерина Ильинична своего благоверного.

Навела она справки, узнала, что армяночку зовут Анжелой и работает она у Ваньки, старого Пашкиного приятеля. Успокоилась Екатерина Ильинична. Уверена была — на армянке Павел ни в жизнь не женится. Погулять — да. А фамилию свою не даст, это точно.

И действительно. Нагуляется муж, натрудится над своей красоткой-молодкой, явится домой веселый, сидит в кресле песенки мурлычет, газету читает. От жены уже никаких глупостей ему не нужно. Чмокнет на сон грядущий в щеку — и всем хорошо. И Екатерина Ильинична привыкла. Где муж — всегда известно, у Анжелки, искать не нужно. Домой возвратится в положенное время и довольный. Чего же еще? Успокоилась она, следить перестала. И около года, а то и больше прожили они весьма спокойно.

И вот однажды вечером ждет она мужа домой, а его все нет и нет. Уж полночи прошло, а он все не является. Вызвала Екатерина Ильинична такси, поехала к Анжелке. Поднялась наверх, принялась в дверь барабанить, — ни звука. В окнах света нет, внутри тихо. «Спрятались, — усмехнулась Екатерина Ильинична. — Ну сейчас я вам устрою!» Да такой перезвон со стуком подняла, что дверь открыла соседка Анжелы по лестничной площадке — заспанная, в мятом халате. «Чего, — говорит, — стучите? Уехала Анжела сегодня утром». — «Как? Куда?» — заволновалась Екатерина Ильинична. «Как и куда не сказала, а если стучать не перестанете, милицию вызову!» — и дверью хлопнула.

В первую неделю она все ждала, что раздастся стук в дверь и Павел вернется. Не мог он уехать, не попрощавшись ни с ней, ни с детьми. А если и мог, то она не могла в это поверить. Сидела целыми днями на диване и прислушивалась, не раздадутся ли на лестнице шаги. Потом — заболела и неделю провалялась с высокой температурой…