Вдоль колонны Офицерского полка промчался строгий генерал Марков. Роты подобрались и быстро «взяли ногу», но от бдительного ока начальника не ускользнули некоторые детали. Подъехав к 4-й роте Офицерского полка, он громко крикнул: «Четвертая рота, что за строй?» Командир роты, ротмистр Дударев, не успел ответить, как вся рота хором произнесла: «Справа по три, Ваше Превосходительство!» Надобно заметить, что этот скорее кавалерийский строй был унаследован ротой от главной составляющей ее части — Ударного дивизиона кавалерийской дивизии. В ответ раздалась короткая реплика Маркова: «Я вам покажу! Пехота, а справа по три…» Но неотложные дела унесли буйного генерала вперед колонны, и рота проделала весь дальнейший поход в том же кавалерийском строю, именовавшемся «справа по три».

Пройдя одним махом 12 верст, Добровольческая армия втянулась в кубанскую станицу Плоская и благодаря усилиям квартирьеров быстро разместилась там по квартирам. Кубанские казаки встречали добровольцев радушно и приветливо и страха перед пришедшей армией не испытывали. Все были вскоре накормлены, причем местные жители, все как один, отказывались брать деньги за угощение, лишь прося офицеров и кадетов поучаствовать в приготовлении обеда. Очевидец вспоминал: «Особенно пострадали куры; их приходилось ловить офицерам „по всем правилам военного искусства“ и не всегда удачно; особенно беспомощны были офицеры в „убийстве“ кур: казачки и казаки это проделывали с поразительной ловкостью и без всякого „оружия“»… Деникин упоминал об особенностях стратегического подхода идеологов Белого движения к поведению армии на казачьих территориях: «Казачество, если не теперь, то в будущем считалось нашей опорой. И поэтому Корнилов требовал особенно осторожного отношения к станицам и не применял реквизиций. Мера, психологически полезная для будущего, ставила в тупик органы снабжения. Мы просили крова, просили жизненных припасов — за дорогую плату, не могли достать ни за какую цену сапог и одежды, тогда еще в изобилии имевшихся в станицах, для босых и полуодетых добровольцев; не могли получить достаточного количества подвод… Условия неравные: завтра придут большевики и возьмут все — им отдадут даже последнее беспрекословно, с проклятиями в душе и с униженными поклонами. Скоро на этой почве началось прискорбное явление армейского быта — „самоснабжение“. Для устранения или, по крайней мере, смягчения его последствий командование вынуждено было перейти к приказам и платным реквизициям».

В Технической роте полка царило особое оживление. Прапорщик Петр Эдуардович Шмидт, знаменитый своим сходством с Великим князем Николаем Николаевичем, полностью завладел вниманием казаков. Многочисленные разуверения чинов роты в том, что это не Его Высочество, не привели ни к каким результатам. Казаки оказывали роте особое почтение и хлебосольство, которое поневоле пришлось разделить всем чинам роты благодаря своему товарищу. Как-то к Шмидту подошел кубанский казачий офицер и тихо шепнул ему на ухо: «Ваше Императорское Высочество, а я вас узнал!» «Ну и молчи, дурак!» — также тихо отвечал тому Шмидт, успевший устать от знаков повышенного внимания. Приятно удивленный радушным приемом на Кубани, Корнилов попытался поговорить со стариками и местной администрацией на предмет вступления в его армию новых добровольцев из числа кубанских казаков, но встретил доброжелательное равнодушие. Однако полностью почувствовать разочарование в кубанцах Корнилову не довелось. Уже на следующий день, проходя станицу Незамаевскую, армия пополнила свои ряды добровольцами из числа кубанских казаков, составивших две сотни — конную и пешую.

В течение нескольких последующих дней, то завязая в гатях, то снова легко маршируя по кубанским дорогам, армия продолжала свой путь на юго-запад. Генерал Марков казался вездесущим. То окриками помогал артиллеристам выкатывать завязшие орудия на твердый грунт, то во главе роты Офицерского полка сновал впереди армии, разведывая обстановку на железной дороге, командовал первой батареей, отогнавшей красный бронепоезд, повадившийся обстреливать колонну войск. «С ним не пропадем и везде пройдем!» — часто отзывались о Маркове офицеры. Нервный, злой, но работоспособный и талантливый, этот военачальник заслужил большое уважение со стороны офицерства. Генералы, находившиеся в армии, по-своему ценили своего деятельного коллегу, не ленившегося лично выкатывать орудия из грязи и отдавать непопулярные команды о расстреле пленных.

Можно с уверенностью сказать, что Марков являлся воплощением духа армии, что именно такая пассионарная личность и была востребована на данном этапе антибольшевистского похода. Но восторженно принимать личность командира Офицерского полка были готовы далеко не все. Генерал Иван Павлович Романовский, по-иезуитски скрытный, недолюбливал своего бывшего однокашника, видел в нем «цепного пса самодержавия», готового на ненужные жертвы. Антон Иванович Деникин искренне восхищался кипучей энергией Маркова. Для Корнилова и Алексеева, вечно занятых переделом сфер деятельности и слишком вовлеченных в глобальную политику, Марков был удобен, как вполне самостоятельный исполнитель их стратегических замыслов, и они стремились поддержать его, не особенно часто докучая ему раздражающим его менторским отношением, чем порой злоупотреблял Романовский. Поход продолжался.

Говоря о морских офицерах, участниках первого похода, нельзя не отметить значительный вклад тех, кто по призыву Донского атамана стал у истоков первого Белого флота и чьими усилиями была сформирована Донская флотилия. Прибывшим на Дон адмиралам Анатолию Алексеевичу Кононову, Семену Семеновичу Фабрицкому и капитану 1-го ранга, ставшему впоследствии контр-адмиралом, Ивану Ивановичу Степанову конечно же нашлось, чем заняться в рядах Донской армии и Вооруженных сил Юга России. Так, Анатолий Алексеевич Степанов, несмотря на свой возраст, организовал и возглавил экспедицию из Старочеркасска в Ростов для захвата судов у большевиков. Семен Семенович Фабрицкий, пройдя через обольщение службой у гетмана Скоропадского, продолжил свою карьеру начальником речного отряда Донской флотилии, а затем служил в рядах ВСЮР и Русской армии генерала Врангеля. Внеся свой посильный вклад в дело борьбы с красными, все они были благополучно эвакуированы из Крыма, а с оставлением белыми силами этого последнего рубежа обороны еще долго проживали в рассеянии, кто в Бельгии, кто в Югославии, кто во Франции.

Национальные флоты, появившиеся после распада Российской империи то там, то здесь, требовали опытных командиров и управленцев, и зачастую высокие должности и выгодные условия службы привлекали многих русских морских офицеров, затмевая на время главную цель, ради которой боролась и погибала Добровольческая армия — сохранение единства России, ее территориальной целостности в прежних границах. Трудно судить тех людей, кто вместо целенаправленной борьбы с большевиками рос в чинах и помогал возрождать «самостийные» флоты, ибо косвенно часть новых «государств» все же находилась в состоянии войны с московской властью Троцкого и Ленина, и лучший тому пример — Дон.

Еще в самом начале 1918 года инженер-механик Императорского русского флота лейтенант Анатолий Георгиевич Герасимов, оставшийся впоследствии в СССР и умерший на Дону в 1949 году, предложил генералу от кавалерии Краснову идею создания Донской флотилии, призванной в глазах атамана стать полноценным флотом его горячо любимой области Всевеликого Войска Донского. Генерал распорядился поставить во главе создаваемой флотилии капитана 1-го ранга Якова Ивановича Подгорного, таинственным образом погибшего уже после Второй мировой войны в Москве, в Лефортовской тюрьме МГБ во время следствия. Подгорный был назначен атаманом в помощь контр-адмиралу Ивану Анатольевичу Кононову, сыну адмирала Кононова, прибывшему с ним на Дон. Имевшиеся у донских казаков большие пароходы быстро оборудовались под военные нужды. Устанавливалась броня, на их борта ставили трехдюймовую артиллерию и станковые пулеметы. На некоторых судах устанавливались тяжелые морские шестидюймовые орудия. Попутно теми же орудиями моряки оснащали и бронепоезда Донской армии, часть из которых потом находилась и на вооружении Добровольческой армии.