«С белым цветком в петлице…» — начала она. Для этого требовалось несколько минут подготовки. Там должен быть зал, пальмы, внизу — пространство, где толпится много людей… Фантазия начала оказывать свое действие. Делию наполнило восхитительное, волнующее чувство. Она — на помосте, перед ней — многочисленная публика, все кричат, машут платками, свистят. И тут она встает. Поднимается, вся в белом, посреди помоста, рядом с ней — мистер Парнелл[7].

— Я говорю во имя Свободы, — начинает она, выбрасывая вперед руки, — во имя Справедливости…

Они стоят бок о бок. Он очень бледен, но его темные глаза горят. Он поворачивается к ней и шепчет…

Внезапно грезы были прерваны. Миссис Парджитер привстала на подушках.

— Где я? — вскрикнула она. Она была напугана и растеряна, как бывало часто, когда она просыпалась. Подняв руку, будто взывая о помощи, она повторила: — Где я?

На мгновение Делия тоже растерялась. Где она?

— Здесь, мама, ты здесь! — крикнула она. — В своей комнате!

Делия положила руку на покрывало. Миссис Парджитер судорожно сжала ее и обвела комнату глазами, будто кого-то искала. Казалось, она не узнает дочери.

— Что случилось? — спросила она. — Где я?

Затем она посмотрела на Делию и все вспомнила.

— А, Делия… Мне что-то приснилось, — пробормотала она почти виновато. Какое-то время она лежала, глядя в окно.

Снаружи зажигались фонари, улицу начал заливать мягкий свет.

— Сегодня была хорошая погода, — миссис Парджитер помедлила, — как раз для… — видимо, она забыла, для чего.

— Да, чудная, мама, — повторила Делия с деланной бодростью.

— …для… — повторила попытку ее мать.

Что сегодня за день? Делия не могла вспомнить.

— …для дня рождения твоего дяди Дигби, — наконец выговорила миссис Парджитер. — Передай ему от меня… Передай, что я рада.

— Передам, — сказала Делия. Она забыла о дядином дне рождения, а вот ее мать была в этих делах весьма педантична. — Тетя Эжени… — начала Делия.

Но ее мать смотрела на туалетный столик. В отсвете уличного фонаря скатерть казалась особенно белой.

— Опять чистая скатерка! — пробрюзжала миссис Парджитер. — Расходы, Делия, расходы — вот что меня беспокоит.

— Не стоит, мама, — вяло сказала Делия. Ее глаза приковал портрет дедушки. Почему, интересно, думала она, художник мазнул белилами по кончику его носа? — Тетя Эжени принесла тебе цветы, — сообщила Делия.

На лице миссис Парджитер вдруг выразилось удовлетворение. Она задумчиво устремила взгляд на чистую скатерть, которая только что напомнила ей о счете из прачечной.

— Тетя Эжени… — сказала она. — Я прекрасно помню, — ее голос стал живее и полнозвучней, — день, когда объявили о ее помолвке. Мы все были в саду; пришло письмо, — она помолчала, а затем повторила: — Пришло письмо, — и опять некоторое время ничего не говорила. Судя по всему, перебирала воспоминания. — Милый мальчик умер, но, не считая этого… — опять пауза.

Сегодня она выглядит слабее, подумала Делия, и через все ее существо пробежала волна радости. Фразы матери стали еще более бессвязными, чем обычно. Какой еще мальчик умер? Ожидая, когда миссис Парджитер заговорит, Делия начала считать складки на покрывале.

— Все кузены и кузины летом собирались вместе, — вдруг продолжила мать. — Там был твой дядя Хорас…

— Со стеклянным глазом, — сказала Делия.

— Да. Он повредил глаз, упав с коня-качалки. Тетушки очень ценили Хораса. Они говорили… — последовала долгая пауза. Миссис Парджитер никак не могла найти нужных слов. — Когда Хорас придет… не забудь спросить его о двери в столовую.

Миссис Парджитер наполнила необъяснимая радость. Она даже засмеялась. Вероятно, вспомнила какую-то старинную семейную шутку, предположила Делия, глядя на улыбку, которая померцала и угасла на губах матери. Воцарилось полное молчание. Мать лежала с закрытыми глазами; кисть с единственным кольцом, белая и дряблая, покоилась на покрывале. Слышно было, как в камине потрескивает уголь, как уличный торговец нудит вдалеке. Миссис Парджитер не сказала больше ни слова. Она лежала совершенно неподвижно. Через какое-то время она глубоко вздохнула.

Открылась дверь, и вошла сиделка. Делия встала и удалилась. Где я? — спросила она себя, уставившись на белый кувшин, который заходящее солнце окрасило в розовый цвет. На мгновение она почувствовала себя на границе между жизнью и смертью. Где я? — повторила она, глядя на розовый кувшин, потому что все вокруг выглядело очень странно. Затем она услышала сверху шум льющейся воды и топот ног.

— А, это ты, Рози, — сказала няня, подняв глаза от колеса швейной машины, когда вошла Роза.

Детская была ярко освещена. На столе стояла лампа без абажура. Миссис С., которая раз в неделю приносила выстиранное белье, сидела в кресле с чашкой в руке.

— А ну, принеси свое шитье, будь умницей, — сказала няня, когда Роза пожала руку миссис С., — иначе не успеешь к папиному дню рождения. — Няня расчистила место на столе.

Роза выдвинула ящик стола и достала мешочек для обуви, который она вышивала синими и красными цветами ко дню рождения отца. В нескольких местах розы еще были нарисованы карандашом, и их предстояло доделать. Она разложила мешочек на столе и стала разглядывать, а няня тем временем продолжила рассказывать миссис С. о дочери миссис Кёрби. Но Роза не слушала.

Тогда я пойду одна, решила она, расправляя мешочек. Если Мартин не хочет, я пойду сама.

— Я оставила швейную коробку в гостиной, — громко сказала Роза.

— Так сходи принеси, — отозвалась няня, не вникая в суть дела. Она хотела досказать миссис С. про дочь бакалейщицы.

Приключение началось, сказала себе Роза, прокравшись на цыпочках в детскую спальню. Теперь надо позаботиться об оружии и припасах. Во-первых, стащить нянин ключ. Но где он? Каждый вечер няня прятала его в новом месте, чтобы не нашли воры. Он либо под ящиком для носовых платков, либо в коробочке, где она держит золотую цепочку от часов своей матери. Вот он. Так, оружие есть, подумала она, доставая собственный кошелек из собственного ящика, и припасов вдоволь, подумала она, перекидывая через руку пальто и беря шляпку, — хватит недели на две.

Она тихонько пробралась мимо детской и спустилась по лестнице. Проходя мимо классной, навострила уши. Надо быть осторожнее — не наступить на сухую ветку, не дай Бог, затрещит, говорила она себе, идя на цыпочках. Около материнской спальни она опять остановилась и прислушалась. Тишина. На лестничной площадке она помедлила, глядя вниз, в переднюю. Там никого не было. Из гостиной слышались приглушенные голоса.

Роза очень осторожно повернула ключ в замке входной двери и закрыла ее за собой почти без щелчка. До угла она кралась на корточках вдоль стены, чтобы никто ее не увидел. И только на углу, под ракитником, выпрямилась.

— Я Парджитер, командир кавалеристов, — сказала она, взмахнув рукой. — Я скачу на помощь!

Она отчаянно скачет сквозь ночь на выручку осажденному гарнизону. При ней секретная депеша — она сжала в кулаке кошелек, — которую надо передать лично генералу. Их жизни зависят от нее. Британский флаг еще реет над главной башней: главная башня — это магазин Лэмли; генерал стоит на крыше магазина Лэмли, приставив к глазу подзорную трубу. От нее, скачущей по вражеской территории, зависит, жить им всем или умереть. Она несется галопом по пустыне. Так, перешла на рысь. Начинает темнеть. На улице зажигают фонари. Фонарщик просовывает свой шест в маленькую дверцу. Деревья в садиках перед домами отбрасывают колышущиеся сетчатые тени на мостовую. Мостовая простирается перед Розой — широкая и темная. Перекресток, а напротив — на магазинном островке — лавка Лэмли. Надо только пересечь пустыню, перейти вброд реку, и она будет в безопасности. Выставив руку с пистолетом, она пришпорила коня и пошла галопом по Мелроуз-авеню[8]. Пробегая мимо почтового ящика, она увидела, что под газовым фонарем вдруг появился мужчина.

вернуться

7

Чарльз Стюарт Парнелл (1846–1891) — ирландский политический деятель, борец за гомруль.

вернуться

8

Мелроуз-авеню — вымышленная улица.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: