Продюсеры поняли это еще раньше, чем Эвита, Одну копию последней картины дарят Перону, а негативы обоих фильмов смывают. Сама Эвита попросила об этом. Она не может конкурировать на киноэкране со знаменитостями Голливуда — Грир Гарсон, Марлен, Долорес дель Рио. Значит, она превзойдет их на другом поприще. Впредь Эву Дуарте увидят на экране только в кинохронике.

Эве Дуарте нужна победа в столице. Она устроила аутодафе своим разбитым иллюзиям, заставив сжечь два бездарных фильма, в которых ее вынудили сняться по ошибке. Быть аргентинской кинозвездой в 1945 году, когда заканчивается мировая война, когда говорят о чем угодно, кроме кино, — это же насмешка! Бури реальной жизни сметают на своем пути любые вымышленные страсти, даже если они запечатлены на цветной кинопленке.

Эвита покинула студию «Сан-Мигель» с вновь вспыхнувшей в душе ненавистью. Кино предало ее, как предали богачи, как предавали ее все с самого рождения.

Эва Дуарте не нашла на студии «Сан-Мигель» роли себе под стать. Но самой ей не удастся заставить себя отказаться от безрассудной страсти к кино. Жертвой иллюзий Эвы Дуарте станет Аргентина. Она собирается превратить эту страну в безбрежное пространство воды, предназначенной для того, чтобы плескаться у ее ног. Вся эта страна должна стать единой фотостудией, где все суетятся только вокруг нее. Эвита может согласиться лишь на главную женскую роль, но не на роль покинутой любовницы или певички в модных барах, а роль соблазнительницы народа, околдовывающей бедные души, настоящей невесты мира отверженных.

Кино осталось позади, и Эвита поспешно возвращается к Хуану Перону. Нужно поскорее сформировать его позицию, отбить у него всякую охоту удалиться на покой и покориться судьбе. До сих пор Перон безропотно следовал ее рекомендациям с послушанием первого ученика. Эту склонность к покорности Эвита должна обратить себе на пользу.

Союзники выиграли войну. Нет больше надежды на секретные резервы могущества «Оси». Не приходится ждать помощи от тех, кто только что одержал победу и над которыми прежде без конца глумились. В августе, когда взорвалась бомба над Хиросимой, в Буэнос-Айресе происходят студенческие волнения.

Никому больше не нужна заезженная музыка фаррелей и перонов. Повсюду терпят крах диктаторские режимы. Тирании не могут предложить своим легионам ничего, кроме звериного оскала мучительной смерти.

Перон и Фаррель еще пытаются уверить друг друга, что могут построить свое будущее на этих чудовищных руинах. 16 августа 1945 года президент Фаррель объявляет в стране чрезвычайное положение. Указ позволяет заполнять тюрьмы, сжигать газеты, расстреливать без суда и следствия. Его цель — возродить колдовскую силу власти.

Немецкая клика, прошедшая маршем по оккупированным столицам, кажется, поднялась из могил, чтобы объявиться в Буэнос-Айресе. Люди в касках ритмично бьют в барабаны. Рокот барабанов и топот ног сливаются в леденящие душу звуки, которые обращены, похоже, лишь к стенам. Эта дьявольская музыка СС возвещает о приходе царства страха.

Все партии, начиная от радикалов и кончая коммунистами, решают выступить единым фронтом против диктатуры ГОУ. Система, установленная в Аргентине Гитлером, должна рухнуть, раз сам фюрер лежит под развалинами Берлина и своего бункера.

19 сентября по улицам Буэнос-Айреса прокатилась бурным потоком демонстрация. Полтора миллиона аргентинцев громогласно требуют конституции и свободы. Правительство Фарреля напугано. Военные обращаются к Перону и призывают его к решительным действиям. Армия не хочет лишиться своего ореола, низведенного до уровня смутного тумана, не хочет лепить корону из теста.

Перон под градом тычков, пинков и угроз решается на закрытие университетов. Этим поворотом ключа он надеется остановить разрастающийся поток свободомыслия. Студенты разбегаются по улицам под залпами полиции. Они упрямо требуют свободы, как те быки, что еще сильнее мычат у самых ворот бойни. Конная полиция разгоняет на улицах митинги и демонстрации. Появляются танки. ГОУ показывает зубы. Армия без долгих колебаний открывает огонь по толпе.

В то время как Перон в окружении внушительного полицейского прикрытия выкрикивает перед публикой залежавшиеся нацистские лозунги, Эвита повсюду следует за ним, находится рядом, нащупывая в сумочке гранату. Она обрела свое настоящее призвание. Между губной помадой, пудреницей и расческой — граната. Да, граната, и это не кинематографическая бутафория.

На этот раз Эвита играет с запозданием; она пытается изобразить безумную решимость партизан. Она партизанка, принявшая чью-то сторону? Да, она на стороне одного человека, но движет ею не любовь, а дух завоевания. А гранату Эвита носит с собой, чтобы защищать не столько свою жизнь, сколько свою роль, оказавшуюся в опасности, роль, которую у нее хотят отнять. Ее сердце так долго жаждало этой роли, а вместо нее теперь предлагают жалкий эрзац…

События в Аргентине развивались так, будто немцы взяли Лондон, Нью-Йорк, Москву. Неистовство заговорщиков становилось безудержным, поскольку рухнула их мечта. Перон при поддержке ГОУ держался за свой вожделенный пост «гауляйтера» не на волне победы немцев, а под влиянием досады, вызванной поражением, которого они никогда не ожидали и не могли допустить. Ничем Перон так не дорожил, как перспективой вознестись на самый высокий пост, и если звание аргентинского фюрера потеряло престиж, оставалось еще место президента Аргентины. Но, растерявшись под впечатлением гитлеровского отступления, он допустил ошибку. Не следовало занимать пост вице-президента. Статья 77 аргентинской конституции запрещала вице-президенту выставлять свою кандидатуру на высший государственный пост. Необходимо было исправить оплошность как можно быстрее, чтобы заделать первые бреши в системе ГОУ.

Тюрьмы Буэнос-Айреса были переполнены. Полиция применяла пытки. Улицы находились под надзором ГОУ. Международное мнение не реагировало на «восстание микробов» в Буэнос-Айресе. Европа собиралась с силами, окидывая взором свои собственные развалины, а у тех, кто выходил из войны, не было ни времени, ни желания откликнуться на конвульсии диктатуры в Аргентине.

Эвита жалась к своему полковнику. Сподвижники считали эту женщину всего лишь временной спутницей Хуана Перона. Высокие военные чины сделали вывод, что с Эвитой можно не считаться, поскольку Перон не женился на ней. Эва Дуарте казалась им не личностью, а запоздалым мимолетным увлечением полковника.

В тревожные дни народных волнений сеньор Оскар Николини, старинный приятель матери Эвиты, занял высокую должность в госаппарате. Николини предстояло сыграть роль символа, который склонил бы толпу на сторону Перона. Незначительный, слабохарактерный человек с заурядными способностями получил беспримерную награду. Людям можно было сказать: «Низкое происхождение Николини не помешало ему достичь, благодаря трудолюбию и трезвости, высших постов в государстве». Чтобы поразить общественное мнение, одновременно открывая огонь по толпе, требовался наглядный пример такого порядка. Тогда неприятные вещи забылись бы…

Перон все так же обладал своей трехглавой властью, но это больше не удовлетворяло Эвиту. Немцы проиграли войну, значит надеяться на них не приходилось. Нужно захватить власть в борьбе. Перон должен стать президентом. Это ультиматум Эвиты, а не ГОУ.

Несмотря на значительные денежные резервы, Аргентина утратила влияние на международной арене, так как, оказавшись в изоляции, до последнего дня не отрекалась от нацистов. ГОУ перестала быть цементирующей силой, скрепляющей армию в едином порыве. В глубине души эти люди остались нацистской кликой, гаучо по крови, готовыми к самому худшему. Они считали, что нет никакого смысла оставлять Фарреля и Перона во главе государства. Порождение Гитлера, они скомпрометировали себя участием в развязанной им кровопролитной игре. Достаточно было щелчка, чтобы сбросить их в мусорную корзину.