Эва жеманится и разрывается между делегатами дескамисадос, пичкает их зелеными оливками и печеньем. Ей больше не нужно собирать свою публику по крохам, печально и гневно искать ее на ночных улицах. Публика Эвиты — вся нация.

Должно быть, в первую брачную ночь молодоженов больше всего занимали проекты, споры, совещания, планы грядущих сражений, идеологические уловки. Они были лишь двумя соратниками в президентской гонке: один, сама мягкость и улыбчивость, — Хуан Перон; другая, суровая и властная, — Эва Дуарте.

В конце 1945 года Рождество для Эвиты не стало первым мирным праздником, это ее первое боевое Рождество.

Последовал строгий запрет родным навещать Эвиту в Буэнос-Айресе. Она опасалась заразиться банальностью их желаний, поздравлений, амбиций. Зараза посредственности таилась повсюду, а особенно в ее собственной семье.

Эвиты ни для кого нет дома, кроме бедняков-дескамисадос.

В правительственную резиденцию Каса Росада в центре столицы на Майской площади Перон прибывает лучезарным утром с непринужденностью школьника, который никогда не утрачивал доверия своих учителей. На верхней площадке почетной лестницы висит гобелен, на котором изображен Сан-Мартин, освободитель Аргентины, тихо угасший во Франции. Присутствие национального героя в этом здании не только задает тон, таинственным образом он проникает в вас, и вот вы уже представляете себя на гобелене, окутанным таким же величием.

В большом вестибюле стоят на часах гренадеры Сан-Мартина в красно-голубой форме. Посетители пересекают военную канцелярию, заполненную людьми в мундирах.

Перон приступает к работе в новом просторном кабинете, на нем костюм из серой ткани в клетку. Он все так же высок ростом, все так же гибок. Все так же любезен, но подвержен дамским нервическим припадкам.

Перон сердечно улыбается, очаровывает своим обаянием. Неустанно отвечает на вопросы иностранных журналистов. Непрерывно приводит цифры, неистощим в процентах и датах. Иногда следует остроумное словцо и несколько цитат одна за другой. Отличный преподаватель на показательном уроке в присутствии ректора Академии…

Порой Перон бросает быстрый взгляд в сторону посетителя, чтобы дать понять, что он шутит. Счастливый человек, полный радости жизни.

Перон призывает водителей автобусов, грузовиков, дорожных рабочих, тех, кто трудится в лесах и на плантациях сахарного тростника, объединиться под его знаменем. В благодарность он обещает им социальное обеспечение и защиту. Перон заявляет о своих условиях. Профсоюзы ни в коем случае не должны ставить перед собой политические цели. Под политическими целями следует понимать все, что направлено против Перона.

Забастовки объявляются незаконными. Отныне рабочие обязаны доверить государству решение своих социальных и экономических проблем. Государство предлагает себя в качестве контролера профсоюзов. Оно будет выбирать профсоюзных руководителей. В любом конфликте с рабочими не существует иного арбитра, кроме государства. С этих пор профсоюзная деятельность должна строиться по военному образцу и в соответствии с военной дисциплиной.

Служащие телеграфа отказываются следовать этой программе, получившей название «Шесть пунктов». Они устраивают забастовку в подтверждение своей оппозиции государству, которое стремится стать всемогущим посредником. Им вовсе не хочется оказаться в роли учеников под надзором строгих наставников с линейкой. Они слишком хорошо знают тайные мысли наставников и подоплеку их действий.

Сотни служащих телеграфа арестованы. Их водят на работу в сопровождении полицейских.

— С этого дня мы будем осуществлять правосудие, — заявляет Перон.

Он уверен, что четыре миллиона членов профсоюза, вооруженных дубинками, готовы стать его новой армией, свежей и покладистой.

В своем кабинете Перон курит изысканные сигары и угощает ими своих отнюдь не элегантных посетителей. Он ни при каких обстоятельствах не забывает о красивых жестах, ведь дескамисадос избрали его своим тореадором.

На острове Мартин-Гарсия Перон забыл Эвиту. В Каса Росада спастись от нее невозможно. Она впивается, как клещ, в повседневную реальность. В частной жизни Эвита властно помыкает полковником с настойчивостью няньки. Перон в целях самозащиты позволяет себе своевольную полуулыбку. Они уже начинают стеснять друг друга. Ни у одного, ни у другого нет склонности к уступкам. Каждому кажется, что другой вторгается на его территорию.

Стоя за спиной у Хуана Перона, Эвита оставляет за собой право дергать за максимальное количество веревочек. Каждый раз, когда он собирается предпринять шаг, придуманный не ею, она грозит наихудшими катастрофами — потерей поддержки профсоюзов, падением. В начале пути их сотрудничество представляет собой потрясающее единодушие, но именно Эвита задает тон Перону.

Когда их видят держащимися за руки, улыбающимися друг другу перед публикой, то меньше всего можно говорить о проявлениях чувств, скорее всего это номер двух прекрасно сыгравшихся актеров. Всегда одна рука крепко сжимает другую. И это не рука мужчины.

Романтика закончилась для Хуана и Эвы на следующий день после свадьбы.

За работу! Нельзя ослаблять хватку и дать перевести дыхание обездоленным.

Мама Дуарте теперь часто пишет и всегда плачется по поводу славы своей дочери. Эва рвет материнские письма. Ей нет дела до того, что яблони в Хунине пострадали от холодов! Она ждет лишь избрания Перона, то есть своего избрания.

После столь долгого ожидания последние часы кажутся особенно тягостными. Кроме того, Эвита чувствует себя больной и измученной. Когда ей не нужно присутствовать на приеме, она ложится в постель, но не смыкает глаз. Прислушивается к боли, гудящей в ее теле…

Толпа вопит и аплодирует. Пласа де Майо, Майская площадь перед правительственной резиденцией черна от народа. На трибуне высокий, крепкий мужчина в гражданском костюме. Рядом с ним кланяется и улыбается хрупкая элегантная блондинка. Она грациозно опускается на стул и ждет, когда мужчина закончит речь. В толпе полно полицейских, солдат и гражданских из сил правопорядка, вооруженных дубинками для усмирения бунтовщиков.

Человек на трибуне простирает вперед руки, призывая собравшихся к тишине. Это Хуан Перон. Он открывает свою избирательную кампанию.

— У нас общее будущее! Я присоединяюсь к рядам дескамисадос…

Он снимает пиджак. Засучивает до локтей рукава рубашки. Потом улыбается, словно только что победил дракона. Толпа распаляется, вопит от удовольствия, наблюдая этот мужской стриптиз.

— Да здравствует Перон! Да здравствует Перон!

Эти крики нужны полковнику, как воздух. Но в такой же степени это воздух, отнятый у Эвиты.

Перон снова требует тишины.

— Я только что ушел в отставку из армии после сорока лет верной службы. Я сделал это с единственной целью приобщиться к вашему будущему…

Перон улыбается, как друг, который познается в беде. Его загорелое лицо перечеркнуто полоской белоснежных зубов. На всякий случай, подавая прошение об отставке, он затребовал и пенсию полковника. Однако эту новость толпе не сообщает. Эвита рядом с ним улыбается, как и должна улыбаться женщина, когда ее супруг на высоте.

Для разворачивания кампании недостаточно образа счастливого молодожена, заботливого отца бедняков, нужно найти дьявола для изгнания, козла отпущения. И этим козлом отпущения станет иностранец. Надо повесить капиталистов на фонарях, которые те поставили на улицах. Надо повесить американских банкиров. Надо повесить англичан, которые делают деньги на несчастьях других народов. И, разумеется, евреев.

— Мы умеем улучшать породу скота. Мы должны найти возможность улучшить человеческую породу! — хитро провозглашает Хуан Доминго.

В Буэнос-Айресе введено чрезвычайное положение. Войска занимают город, полицейские управляют уличным движением, помахивая револьверами. На каждом углу прохожие жмутся к стенам под дулами пистолетов. Тюрьмы переполнены. Буэнос-Айрес превратился в военный лагерь, патрулируемый четырнадцатью тысячами полицейских под командованием Филомено Веласко, готового на все ради Перона. Сто тысяч солдат развязно и победоносно прогуливаются по городу, словно находятся на оккупированной территории вдали от родины. Перон не устает повторять, что его сила в четырех миллионах рабочих. Буэнос-Айрес, охваченный карнавалом войны в тот момент, когда весь мир отдыхает от сражений, представляет собой зрелище, достаточное для того, чтобы подвергнуть эти заявления сомнению. Глаза людей во всем мире еще ослеплены молниями разрушений и смерти…