«Вообще-то Грушин разрешил мне участвовать в розыске убийцы Беллы, а не в розыске Садовода, — думал Волков, поднимаясь на пятый этаж. — Правда, еще пять дней назад все мы считали, что Беллу именно Садовод и убил, а теперь картина совсем другая. Я вот почти уверен, что „праздничные трупы“ не имеют отношения к бабке и внучке Квашниным».

Следователя он нашел в комнате, в которой раньше жила Белла. Кроликов как раз собирал свои протокольные бумажки в кожаную папку. Здесь же сидел угрюмый мужик в полицейской форме. По некоторым внешним признакам Волков догадался: участковый.

— Забыли что-то, Сергей Васильевич? — поинтересовался Кроликов.

— Нет. Николай Григорьевич, я собираю информацию об этой девушке, о Белле. Вот, хотел посмотреть, как она жила. Видите ли, девушка-то была не совсем обычная…

— Да уж конечно, — кивнул следователь. — Обычные девушки так не живут.

Он сделал жест правой рукой, как бы обводя комнату. Действительно, трудно было предположить, что совсем недавно здесь жила молодая девушка. Волков вспомнил, как он впервые пришел в гости к своей будущей супруге. Со своими родителями Настя его тогда знакомить не решалась. Сомневалась, нервничала, не была уверена в том, что когда-то они поженятся и будут жить вместе. Потом-то он понял, что для такого рода сомнений у нее имелись весомые основания… Так вот, комната Беллы выглядела совсем не так, как прежняя Настина комната. Прежде всего, здесь не было туалетного столика с большим трехстворчатым зеркалом. Не было никаких мягких зверушек, керамических фигурок и прочих очаровательно-бессмысленных мелочей, которыми молодые особы так любят украшать свое жилище. На стенах тоже ничего не висело, кроме трех маленьких иконок над письменным столом. На одной — Иисус Христос, на двух других — святые старцы с окладистыми бородами. Волков, ожидавший увидеть в жилище «сестры Варвары» целый иконостас, разочарованно хмыкнул. Ему пришло в голову, что, возможно, это Вера Ивановна убрала из опустевшей комнаты все ставшие ненужными предметы, имеющие обыкновение собирать на себя пыль.

— Николай Григорьевич, а можно шкафы открыть? Или эксперты еще будут отпечатки снимать?

— Открывайте. Эксперты уже все сделали, что нужно.

Два шкафа стояли вдоль стен, оба высокие, в потолок, с глухими, непроницаемыми стенками. В одном Волков обнаружил одежду. Гардероб у Беллы оказался не скудным, но каким-то однотипным. Джинсы и свитера, майки и футболки, и все преимущественно темных тонов. Нижнее белье самое простое, без наворотов. И ни одной декоративной вещи, ничего такого, что можно было бы надеть «для красоты». В нижнем отделении — новые, почти не ношенные кроссовки, похоже, именно те, в которых была Квашнина в день смерти. И еще какие-то коробки, вроде бы тоже с кроссовками.

Содержимое второго шкафа заинтересовало Волкова гораздо больше. Книги! Он всю жизнь тянулся к книгам. То, что они являются источником знаний, это понятно, это само собой. Старая-престарая истина, многократно озвученная и переписанная. Но есть и другая истина, чисто бытовая: книги очень красочно и точно характеризуют их владельца. При условии, конечно, что наполнением своей библиотеки человек занимается сам, а не получает в подарок по одному тому в год. Белла явно подбирала книги самостоятельно, даже без помощи бабушки. Еще во вторник, впервые заявившись к Вере Ивановне, Волков мельком заметил в гостиной книжный шкаф со стеклянными дверцами, а в нем — обычный литературный набор, который можно увидеть в жилище любой интеллигентной семьи, заставшей советские времена. Синий ряд томиков Пушкина, коричневый — Гоголя, серый — Толстого, вишневый — Куприна и Бунина… Классика, одним словом. Волков знал, что в квартире его мамы присутствует примерно такой же книжный комплект. И в квартире Настиных родителей — тоже.

Он давно уже заметил такой факт: во времена Советского Союза образованные люди приобретали одни и те же книги, за очень редкими исключениями, а в последние двадцать лет покупают совершенно разные и по жанрам, и по стилю, и по содержанию. Из людей, родившихся в пятидесятых, мало кто не читал Паустовского, Симонова и Шолохова. А вот сегодня не так. Сегодня любители Донцовой и Хмелевской вполне могут не брать в руки книги Акунина и Пелевина, а фанаты эзотерики и мистики вряд ли будут читать о танках и самолетах Второй мировой войны. Культурное поле, в котором жила огромная страна, стало более мозаичным, более слоистым, и Сергей долго не мог решить для себя, хорошо это плохо. Поначалу его одолевали беспокойные сомнения: ведь должна же быть у граждан России какая-то общность интересов, которая бы сближала людей, держала бы их в рамках одной культурной парадигмы! А потом, когда он начал изучать синергетику, к нему и пришло понимание, что для устойчивого существования какой-либо системы вовсе не требуется единообразия, похожести составных элементов. Даже наоборот. Любая сложная система стремится к разнообразию, к усложнению, и это только идет ей на пользу. Собственно, «усложнение» и «развитие» являются если не синонимами, то очень-очень близкими по смыслу словами. Так что нет ничего страшного в том, что жители России интересуются различными вещами. В конце концов, они и колбасу разную едят, и на машинах разных катаются, да и способы проведения досуга у всех свои.

В личной библиотеке Беллы Квашниной все книги были относительно новые, купленные в последнее десятилетие. Кроме разве что толстенной Библии, объединяющей под одной обложкой Ветхий и Новый Заветы. Сергей пробежал глазами по названиям. Да, именно такую литературу и должна была читать «сестра Варвара»… Из авторов преобладали иерархи русской православной церкви, живые и недавно умершие. Встречались также фамилии людей, известных своими ортодоксально-христианскими взглядами, критикой современного мира и призывами к тотальному переустройству общества. На одной полке молодой человек заприметил и ту самую «Метафизику культуры», написанную коллективом неизвестных авторов. Два года назад он с этим трудом ознакомился и теперь имел о нем крайне скептическое мнение.

Волков взял в руки тяжелый том Библии, задумчиво полистал страницы. Кое-где виднелись карандашные следы. Подчеркивания, обводы, восклицательные знаки… Особенно много их было в Исходе и в Апокалипсисе. Видимо, эти части великой книги заинтересовали Беллу более всего.

— Закругляйтесь, Сергей Васильевич, — раздался за его спиной насмешливый голос Кроликова. — Нам пора идти. Квартира подлежит опечатыванию.

— А потом что? — спросил Сергей, убирая на место коричневый том. — Я имею в виду, с квартирой что будет?

— Насколько я знаю, у Веры Ивановны Квашниной живых детей и внуков нет, зато есть родная сестра в Тюмени. Сегодня ее известим о случившемся. Вот она и унаследует квартиру.

— По завещанию?

— Нет, завещание было составлено на внучку. После смерти Беллы оно потеряло силу. А нового Вера Ивановна не составила. Но квартира приватизирована, так что остается только наследование по закону, в пользу ближайших родственников.

— Ясно.

— Вы как будто разочарованы, Сергей Васильевич, — заметил следователь, когда они вышли на улицу. — Что вы рассчитывали найти в комнате этой девушки?

— Зовите меня просто Сергей, я много моложе вас… Откровенно говоря, я сам не знаю, Николай Григорьевич. До сегодняшнего дня я полагал, что ее зарезал Садовод, как и тех троих. Хотел найти причину. Вы же понимаете, Белла совсем не похожа ни на Олега Волнухина, ни на Ангелину Соколовскую, ни на Наталью Пешкову. Я хотел разобраться в ее жизни.

— Ну, так разбирайтесь. Знаете, я почти уверен, что вы этих парней найдете очень скоро. Слишком много ошибок они наделали. А вот когда вы их найдете, тогда мы и узнаем о мотивах… Но чем рогатый не шутит, они могут и на дно залечь, и тогда их будут очень долго выцеплять. Так что вы продолжайте копать прошлое младшей Квашниной. Сам я склоняюсь к тому, что главной жертвой была именно она…

— Николай Григорьевич, а это дело будете вести тоже вы?