— Я заплачу тебе полмиллиона афгани.

— На эти деньги не купишь себе жизнь, русский.

Телятников прикинул — выходило хреново. Но решать проблему было надо.

— Тогда сделаем вот как. Я пойду с тобой. И я убью Джафара. Пусть мстят мне. Если тебя спросят — ты скажешь, что ты его не убивал и не солжешь. Так тебя устроит?

Афганец снова почесал в бороде.

— Согласен, шурави.

Телятников, голова которого за время разговора пришла в относительный порядок — начал делить деньги, бросая одну пачку Атабаю, другую — в мешок.

— Что ты делаешь, шурави? — забеспокоился афганец — разве мы не договорились?

— Эта работа стоит дешевле. Если ты не хочешь убивать Джафара — я убью его. А ты заплатишь мне половину от того, что взял от шурави…

Границу они перешли чисто. Когда то давно — здесь было минное поле, но его снесли, когда орда пакистанцев рванулась на запад. Новое пока так и не поставили, в нескольких местах заминировали с вертолетов — но они карту минных полей помнили. Да и мины эти — были видны, так что при должной внимательности — не подорвешься.

По своим следам — брошенные в нужных местах камни — они вышли к вади и Скворцов залег по снайперской винтовкой. Шило пополз вперед, осторожно пополз, в подозрительных местах тыкая перед собой шомполом от автомата. На машину мог наткнуться кто угодно — духи, афганские пограничники, наша группа дальней разведки. И сделать могла все что угодно — заминировать подходы, саму машину, устроить засаду. В Афганистане — все надо делать тщательно и осторожно — если не хочешь лишиться ноги или головы…

Шило подполз к машине, проверил ее. Маскировали они ее ночью, но сейчас, под вечер — было видно, что замаскировали нормально, качественно. Сначала — он проверил, нет ли мин-ловушек, потом — аккуратно смотал и убрал масксеть.

Порядок…

И пришлось несколько сотен метров продвигаться по руслу, пока они не нашли место где выехать. Шило был за рулем, Скворцов шел впереди, искал подходящий выезд на дорогу и заодно проверял, нет ли мин. Мины здесь могли оказаться в самом неожиданном месте.

— В ночь едем? — Шило озабоченно взглянул на часы

— Если поднажмем — до спокоек выскочим на трассу…

Спокоек — такой у советского спецназа был черный юмор. На советском телевидении была передача «Спокойной ночи, малыши» с Хрюшей, Степашкой и мультфильмом. В Афганистане — этим термином обозначался час, после которого каждый, кто оставался в приграничной зоне на открытой местности — оставался там на свой страх и риск. Вылетающие из Ташкента Скорпионы как раз к этому времени успевали дозаправиться и занять позиции согласно плану прикрытия границы. И тот, кто не спрятался на ночь — рисковал получить приветствие в виде снаряда из пятидюймовой гаубицы или сотню — другую снарядов из скорострельной авиапушки. Об этом — знали все десантники и спецназовцы и без крайней нужды на ночь в пограничную зону не выходили. А если и выходили — то с обязательным предупреждением и маяком — стробоскопом с красным светофильтром — чтобы за кого другого не приняли…

Но по трассе — не работали никогда. Там были блокпосты, чужие там не ходили. Так что — кто успел до спокоек выскочить на «американку», трассу «Кандагар-граница» — мог считать, что спасся.

Ехали как обычно здесь — с опущенными до предела стеклами и приоткрытыми дверьми — чтобы в случае чего успеть вовремя выскочить. Ехали быстро…

— Старшой.

— Чего?

— А ты это… опять продлеваться будешь?

— Ну… наверное.

Скворцов просто не мог себе представить — как он вернется в Москву. Все там было каким-то ненастоящим, дешевым… мерзким…

— Ты, Старшой, хоть меня пожалей… — сказал Шило — хоть немного продыху дай. Так ведь и не женюсь. Так — вернусь, десантный китель, ордена… все дивчины мои. А так…с тобой разве что по ранению на Родину выберешься…

— Язык прикуси! — сухо и жестко сказал Скворцов

— Да брось… с тобой до самой смерти не умрешь.

— Прикуси, сказал!

— Ну во, во… — Шило демонстративно прикусил кончик языка и тут же взвыл от боли — колесо напоролось на камень, машину тряхнуло

— Твою мать…

— Болтай поменьше. Вон, иди к Анахите. Она ты думаешь, просто так к нам зачастила, а?

— Скашешь тоше… — прошипел Шило

Амина — была комсомолкой из группы защитников революции и учительницей. Если в Кабуле это было просто опасно — то в Кандагаре — смертельно опасно. Одной из причин, почему началась эта война, почему в нее было вовлечено такое количество людей — было то, что пришедшие русские дали свободу женщинам. Еще в семьдесят девятом — перехватывали листовки, на которых намерения русских (шурави) обозначались пропагандистами предельно четко — отнять у народа Афганистана землю, золото и женщин. В семьдесят восьмом — землю бежавших баев раздали крестьянам и тут же начали отбирать обратно, в колхозы — даже нищие батраки, которые работали на бая за две трети урожая возмутились этому, потому что отнимали и их крохотные наделы… произошло примерно то же самое, что в СССР при коллективизации, с той лишь разницей что во время коллективизации кулакам не помогало ЦРУ США. Золото — золото отняли только у тех, у кого оно было — но отняли. Отняли у мулл… а ведь каждую пятницу все афганцы шли в мечеть на намаз, и что они там слышали. И, наконец женщины. С детства, любой афганский мужчина, пусть даже нищий, забитый батрак, целующий след на земле, оставленный чувяками бая знал, что есть на земле существа еще более забитые и жалкие чем он — это женщины. Отношение к женщине в Афганистане за пределами относительно вестернизированного Кабула было традиционно скотским. Новорожденных девочек нередко убивали. Подросших — откармливали и продавали на базарах на вес — считалось, что чем толще женщина, тем больше она сможет вскормить детей. Женщина, вышедшая замуж не имела никаких прав, муж даже мог безнаказанно убить ее. Когда в гости в дом приходили чужие люди — правилами афганского этикета требовалось не просто не здороваться с женщинами дома, но не замечать, что они вообще есть. Женщин собирали в гаремы, у богатых людей они насчитывали порой по несколько десятков женщин — и получалось, что многим мужчинам женщин не доставалось вообще. Малолетних девочек часто насиловали — главным насильником-педофилом Кабула перед приходом коммунистов был купец Керим Бай, оргии на вилле которого собирали немало народа. Захаживал туда и будущий неформальный лидер Пешаварской семерки, студент теологического факультета Кабульского университета Бурхануддин Раббани, которого выгнали из университета именно за это, а не за выступления против власти…

Пришедшие коммунисты провозгласили равенство мужчины и женщины, запретили гаремы, сделали уголовно наказуемой гомосексуальную педофилию (бачабозы). Как тут не взбунтоваться мужчинам? Женщины же — стали вернейшими сторонницами революции, они шли в армию, в органы власти, в группы защитников революции, стояли по ночам на улицах городов, ожидая выстрела в спину. Была женщина — генерал, командовала десантным полком особого назначения (коммандос).

Такой была и Амина. Девушка из богатой купеческой семьи стала убежденной коммунисткой. Она по собственной инициативе решила стать учительницей и пойти в глухой уезд, чтобы преподавать там детям. Отряд советского спецназа вошел в кишлак следом за бандой моджахедов. Шило тогда не запомнил учительницу — а вот она как оказалось, его запомнила. И узнала — в Кандагаре уже после афгано-пакистанской войны.

Вот только Шило — плохо знал язык и вообще смущался, когда Амина начинала с жаром что-то ему доказывать. Он был домостроевцем и как-то не привык, чтобы женщина так активно выражала свое мнение. Вдобавок — за связь с афганкой, любой афганкой — могло сильно нагореть…

— Внимание, впереди — сказал Скворцов

А это еще что за явление Христа народу…

Здесь никто никогда не ездил и тем более — не останавливался. Здесь просто было слишком опасно: граница рядом, налетит банда, схватит, руки в ноги — и поминай, как звали. Не в Пакистан же вторгаться. Тем более опасно было — ездить здесь в советской военной форме и на советской машине… он сам никогда не стал бы разъезжать тут в таком виде. Все дело в том, что хотя афганцы и провозглашали себя коммунистами — на самом деле коммунистов тут было с гулькин…