Пианист Гидеон был молодым человеком в очках с толстыми стеклами. Его светлые волосы доставали до плеч. Этот юноша играл в оркестре джаз-клуба, располагавшегося в центре города. Энтони знал, что появление музыканта было для них манной небесной. В один прекрасный день молодой человек вырос как из-под земли и вызвался играть бесплатно. Он мог исполнить что угодно, но придавал всему такую оригинальную обработку, что во время первой службы кое-кто недоуменно поднимал брови. Правда, вскоре все к этому так привыкли, что даже не стеснялись притоптывать ногами в такт.

Прислушиваясь к финальным аккордам, Энтони на мгновение подумал о Кэрол. Она сказала, что каждому нужно немного радости. В музыке Гидеона и была радость. Хэкворт подозревал, что многие из сидевших на складных стульях приходили сюда только для того, чтобы послушать знакомые мелодии.

Впрочем, священника мало заботило, почему они пришли. Довольно и того, что они здесь.

Обычно первая часть службы проходила без сучка и задоринки. Звучали объявления, молитвы, псалмы и проповедь. Для проповедей Энтони использовал разные тексты. Всюду можно было найти правду и смысл. Его работа заключалась в том, чтобы разделить найденное со своей паствой. Иногда ему удавалось увидеть в глазах прихожан не только понимание, но и подлинное волнение. Это происходило тогда, когда он говорил о чем-то, имевшем для них особый смысл. Иногда угадывалось и раздражение. Но никогда в них не было скуки. К проповедям Хэкворта можно было относиться как угодно, но тоскливыми они не были.

Хор из восьми певчих занял свое место у изображения Христа. Хотя хористов было немного, но пели они ангельски. Это тоже было делом рук Гидеона. Он занимался с ними вечерами по средам и воскресеньям, своим двум выходным дням. Певчие покачивались в такт, следя за своим регентом Фелисией Кристиансон, крупной женщиной, душа которой превосходила величиной даже ее тело. Когда они сели на место, в церкви воцарилась благоговейная тишина.

Энтони встал и пошел к кафедре.

— Сегодняшняя проповедь посвящена Откровению Святого Иоанна Богослова, глава двенадцатая: «…древний змий, называемый дьяволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним… Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени».

Проповедник отложил Библию и посмотрел на горстку людей, собравшихся выслушать его мудрые слова. На секунду Хэкворта кольнуло чувство, очень похожее на страх. Какое право он имеет стоять здесь? Как он мог подумать, что его проповедь стоит того, чтобы эти добрые люди тратили на нее свое время?

Он не мог учить их слову Божьему, ибо давно потерял с Господом общий язык. Он не мог рассказать им о своей жизни. Какой пример можно было извлечь из нее? И в каких грехах он мог покаяться публично?

Он вгляделся в прихожан и заметил Агату. Сегодня на ее лице не было синяков, но видно было, что душа у нее изранена в кровь. Он увидел Фелисию, чудесный голос которой не мог помочь ей справиться со смертельной болезнью, увидел Бекки и Эдвина, родителей Сьюзен и Рона, наперекор всему пытавшихся воспитать своих детей хорошими людьми. А ведь Эдвин был безработным.

Все они приходили к нему за утешением, за поддержкой, за чем-то таким, что можно было унести с собой и утолять душевный голод всю следующую неделю.

А что он мог им дать?

Скрипнула дверь, и в узкую щель проскользнула женщина. Вместе с ней ворвался солнечный лучик, на какое-то время осветивший пол церкви и исчезнувший, когда дверь закрылась. Кэрол, как всегда, одетая в белое, спокойно встретила его пристальный взгляд. Увидев, что он медлит начинать проповедь, девушка села на ближайшее пустующее сиденье.

Прибыл его главный критик. Обличая Энтони, она лишь повторяла его собственные слова. Он был ничем, он не имел права стоять за этой кафедрой. Она раскусила его с самого начала.

Хэкворт оглянулся и снова увидел знакомые лица. Молящие, тоскующие лица. Он был ничем. Ему нечего было сказать. Но выбора не оставалось. Нужно было отдать им последнее, что хранилось у него за душой.

— Сатана обольщает нашу землю и души, — продолжил проповедник. — Разве не живем мы с вами в окружении дьяволов и бесов, пребывающих в сильной ярости? Достаточно распахнуть дверь и выглянуть наружу. Посмотрите на улицы. Посмотрите на Альбион-парк. Стоит взглянуть на тротуары у Грейфолдских камней, как на глазах у вас свершится преступление. Это Пещеры. Здесь живут бесы и дьяволы… А земля выжжена и стонет от жажды…

Энтони отошел в сторону. Чаще всего он использовал кафедру, чтобы класть на нее Библию. Ему никогда не нравилось отделять себя от слушавших его людей. В его прежней церкви кафедра возвышалась над полом на десять ступенек, как капитанский мостик над кораблем. Он взбирался по ступеням, поскольку этого от него ждали. Он стоял между небом и землей, смотрел на свою паству сверху вниз и видел восхищенные, обожающие лица.

А он вещал им гласом Божиим.

Теперь он говорил своим голосом. Он прошел в передний ряд. Отныне никто не будет смотреть на него снизу вверх.

— Бесы источают смрад. Они превращают в тлен города и окружающую природу, калечат семьи и души. А то, что уцелело, продолжают отравлять собственным зловонием. Ничто поблизости от них не остается нетронутым. Там, где побывали дьяволы, жить нельзя. Можно только пытаться выжить. Можно притаиться и тайком выползти наружу, когда сатана отвернется. Но ведь это не назовешь жизнью, правда?

Энтони увидел, как люди дружно закипали. Иногда в прежней церкви его проповеди были посвящены таким заумным темам, что он и сам терял нить, едва дойдя до половины. Но не теперь. Смысл этой проповеди был понятен каждому.

Они понимали его, потому что были слишком хорошо знакомы с сатанинским отродьем.

— Исчадием ада дохнуло на нас, на всех нас, верно? — На сей раз кивнуло еще больше голов. — Его пламя обжигает наши улицы и переулки, коридоры наших квартир, школьные дворы и классы. Каждый раз, когда кому-то из ваших детей предлагают наркотики, когда кого-то бьют или грабят, это пламя становится немного жарче.

Кто-то сказал «аминь». В прежней церкви никто не дерзнул бы прервать проповедь Энтони. Сейчас же он увидел мужчину, который посмел раскрыть рот, и дружески кивнул ему.

— Аминь? Значит, вы видели сатану, Патрик?

Раздалось еще несколько возгласов «аминь». Энтони двинулся по проходу.

— Дьяволы живут среди нас, так? — Его взгляд упал на Кэрол. Лицо девушки оставалось бесстрастным, но что-то в ее позе, в том, как она сидела, сложив руки на коленях и постукивая пальцами, подсказало Хэкворту, что она внимательно слушает.

— У меня есть собственные дьяволы и бесы. Кое-кто называет бесовство грехами. Другие зовут их неврозами, проблемами или просто чувствами. Но если все это ранит нас, если оно заставляет нас чувствовать себя поруганными, испуганными, одинокими, то слово «бесовство» подходит к нему как нельзя лучше.

Проповедник отвернулся от Кэрол и подошел к алтарю, откуда можно было видеть каждого.

— Так как же нам превратить жаждущую землю, разрушенную сатаной и бесами, на которой они в сильной ярости рычат, в место для нормального существования с благостью в душе? Нам нужна земля, где траву не вытаптывают, где растут цветы, а спокойные воды омывают их корни. Как нам достичь этой благости вокруг и в себе?

Поможешь ли ты нам, Господи? Услышишь ли эту молитву? Если, конечно, ты существуешь…

Проповедник подошел к кафедре и поднял Библию, но не открыл ее, а процитировал по памяти:

— И превратится призрак вод в озеро, и жаждущая земля — в источники вод и будет местом для тростника и камыша.

Он говорил еще долго, доказывал, что вместе им удастся сразить сатану. Он говорил о силе многих, о том, как умножится она при добрых намерениях, и особо упомянул о начинаниях, которые следовало завершить. Вместе. С Божьей помощью. Энтони сумел заставить себя вымолвить последние слова.