Прошли те времена, когда сочинители, берясь за перо, просили муз ниспослать им вдохновение. В наш век презренной прозы это уже не модно. Теперь солнце не совершает свой путь по небосводу в огненной колеснице; луна не носит благозвучного имени «Диана», ведьму зовут просто ведьмой, а не Мегерой; и даже Дафнис и Хлоя уступили место на страницах романов Павлам и Марысям. И когда посреди этих знаменательных перемен, претерпеваемых божественной поэзией, одного из прославленных западных бардов спросили, как бы он выразился в современном духе о человеке, вверяющем свою ладью зыбким пучинам Нептуна, он ответил: «Я бы сказал просто, что он отправился в плавание». Какой испорченный вкус! Какое низкое просторечие! Как ярко из этого видно, что золотой и серебряный века человечества клонятся к упадку, а на смену им грядет век железный, когда водянка фантазии и стиля так же, как водянка сердца, перестанет считаться патентом на благородство и люди добьются права называть вещи своими именами: правду — правдой, как бы горька она ни была, глупость — глупостью, в какие бы одежды она ни рядилась.

Все это так; но порой и нынешние сочинители робеют перед лицом взятых на себя задач, чувствуя всю ничтожность сил, отпущенных им природой. Тогда и они рады бы призвать на помощь всех обитателей древнего Геликона, воскресить в памяти всю греческую и прочую мифологию, начинить свою писанину самыми изысканными эпитетами, метафорами и аллегориями, лишь бы передать величие событий, достойным образом изложить их и представить на благосклонный суд публики.

Подобный момент переживаю и я, любезный читатель, начиная свой роман. Горькое неверие в свои силы, беспокойство и невольное благоговение охватывают меня, и я мысленно взываю ко всем богам, до сих пор благосклонным ко мне, ибо собираюсь воспеть известный во всей округе почтенный род графов Дон-Дон Челн-Помпалинских.

Как приступить к этому? Начать ли от самых истоков, чтобы целиком охватить его славную историю, с первого дня, когда он яркой звездой засиял над горизонтом мира, и до сегодняшнего — с древнейших патриархов рода и до ничтожнейших нынешних отпрысков? Нет! Это мне не по силам. Ведь у колыбели рода стояли разные феи — добрые и злые, одни его щедро одарили, другие не дали ничего, — и едва ли я сумею с достоверностью и надлежащим искусством описать и перечислить все блистательные взлеты и превратности судьбы, которые приводит на память одно имя Помпалинских.

Поэтому не буду стараться объять необъятное, а, бросив беглый взгляд на историю предмета, лучше остановлюсь подробно на одном эпизоде, относящемся к современности, — эпизоде, в котором участвует лишь часть представителей знатного рода и который, если б не мое отвращение к длинным и пышным заглавиям, следовало бы назвать так: «О горестях и печалях, постигших славных графов Дон-Дон Челн-Помпалинских».

А были это такие горести и печали, каких никогда не понять тебе, простой земледелец, от зари до зари гнущий спину на бесплодной пашне, чтобы в поте лица добыть кусок хлеба для себя и голодных ребятишек. Не понять их и вам, нежные матери, проводящие бессонные ночи над колыбелью в тревоге за жизнь и будущее детей; не понять и вам, ученые мужи, изнуряющие свой ум в поисках правды; и вам, кто бросается в водоворот борьбы за дорогую, выношенную в сердце идею… Это печали, достойные того, чтоб излить их в самых горестных песнях и самых жалобных меланхолических элегиях… Но, увы, я по натуре своей не склонна к меланхолии, а вдобавок не умею писать стихов. Поэтому я предлагаю вниманию читателя не песнь и не элегию, а всего лишь скромную повесть, и даже не очень печальную, к которой приступаю прямо со следующей строки.

Начать свой рассказ я не могу иначе, как с объяснения загадочных слов «Челн» и «Дон-Дон», предшествующих фамилии «Помпалинские» и тесно связанных с ней.

Так вот, «Челн» — это их герб, а «Дон-Дон» — родовое прозвание. О том, откуда взялось и то и другое, расскажу, что знаю сама.

Имя Помпалинских славится в краю, где шумят остатки некогда дремучих вековых лесов, где катит свои величавые воды широкий Неман, где произрастает самая громадная свекла и приготовляются самые вкусные колбасы, одним словом, в Литве.

Не подлежит никакому сомнению, что род этот ведет свое начало с незапамятных времен. Одни считают и даже приводят доказательства, что родоначальником Помпалинских был один из двенадцати воевод, которые правили страной еще до короля Мечислава и отца его, Пяста. Другие, а среди них ныне здравствующий граф Святослав Помпалинский, утверждают, что основателем рода, главой и украшением которого является ныне он, граф Святослав, был не польский воевода, а один знаменитый римский полководец, известный тем, что опустошил несколько цветущих городов и истребил несметное множество людей. Однако, не удовлетворенный этим предположением, брат его, граф Август, выдвинул другое, которое обещал вскорости подтвердить неопровержимыми фактами, а именно: род их происходит вовсе не от знаменитого римского полководца, а тем более не от польского воеводы, а от одного из Маккавеев, прославившихся своей силой и храбростью: весь мир знает, какими они были горячими патриотами и стойкими воинами.

Но при упоминании о Маккавеях граф Святослав, неизвестно почему, всегда недовольно морщился и вступал— конечно, вполне вежливо и деликатно — в спор со своим немного легкомысленным братом. И однажды во время такого спора за столом у графа Святослава, ломившимся от яств, какой-то гость, отправив в рот кусок паштета из рябчиков и запив его отменным венгерским, заметил, что на сей раз — какой исключительный случай! — оба почтенных и ученых брата изволят заблуждаться, ибо начало рода Помпалинских следует искать не в римских хрониках и не в истории колен иудейских, а в эпохе доисторической, следы которой предстали перед геологами и антропологами в открытых недавно пещерах с человеческими, львиными и медвежьими костями, короче говоря, первый Помпалинский был не кем иным, как пещерным человеком.

Но такое утверждение, опиравшееся на геологию и антропологию, очень смахивало на ересь и не могло понравиться правоверной и ревностной католичке, графине Виктории Помпалинской. Урожденная княгиня Икс и вдова давно почившего в бозе графа Ярослава (младшего из трех братьев), она была матерью двух юношей в расцвете сил — Мстислава и Цезария, на которых возлагались теперь все надежды рода. Поразмыслив над словами гостя, которые показались ей предосудительными, графиня поспешила обратиться за разрешением сомнений к духовнику — второй своей совести. На вопрос, не противоречат ли Священному писанию утверждения геологов и антропологов о каменном веке и пещерных людях, вторая ее совесть ответила: никакой доисторической эпохи не было и быть не могло. История мира от самого сотворения целиком изложена в книгах Бытия, Царств, Судий, Ездры и Паралипоменон, а значит, пещеры и первобытные люди вместе со всей геологией и антропологией — просто выдумка невежд и бредни демократов, весьма опасные, если они сумели заронить сомнения даже в душу такой безупречной христианки и аристократки, как графиня Виктория. После этого легенда о пещерном родоначальнике Помпалинских перестала смущать покой графини. Она предалась иным мечтам: если люди происходят не из пещер, а из рая, то и первый Помпалинский должен быть из этой блаженной обители. Кто знает, уж не сам ли это Адам — супруг Евы и прародитель всего человечества?..

Но все эти догадки, предположения, долгие споры теперь уже утихли, отошли в прошлое, оставив у приближенных и заинтересованных лиц твердую уверенность, что графы Помпалинские по своему богатству и происхождению не уступают самым знатным и старинным фамилиям не только Польши, но и всей Европы.

К несчастью, век наш, как известно, век скептицизма и постоянных опровержений. И хотя в кругу семьи и немалого числа людей, удостоенных чести есть, пить и дышать одним воздухом с нею, споры, как мы сказали, умолкли, на дне общества, где пресмыкаются подлые плебеи, ходят самые нелепые слухи о происхождении Помпалинских.