На себя Корнилыч ничего не тратил. Много ли ему нужно? Все – дочери, внукам. А им много было нужно, как кукушатам.

Через три года после рождения детей зять загулял. Окрутила женщина на пять лет старше, работали вместе. Он, бедолага, метался-метался да и рассказал все Соне. Прости, мол, ухожу, потому как полюбил другую. А у самого глаза на мокром месте. Соня в слезы, к отцу: «Что же я теперь делать буду?» А отец ласково гладит по голове и все повторяет: «Не плачь, образуется, ерунда, никуда твой муженек не денется».

Прав оказался отец. Все быстро утряслось. Не без его, конечно, помощи. Встал на следующий день муж, и словно не было ничего: жену в щечку чмокнул, вернулся рано, сел телевизор смотреть. День проходит, второй, третий. Соня ничего понять не может. «Разве ты уходить передумал?» – спрашивает. А он смотрит на нее как на шальную: «Ты чего, – говорит, – белены объелась? Куда мне идти?» Соня давай телефон накручивать, узнавать про разлучницу. А та, ей отвечают, уволилась, в другой город подалась. Чудеса, да и только! Перекрестилась Соня и тоже сделала вид, что ничего не было. История эта быстро всеми забылась. Разве что только соперница Сонина не сразу оправилась.

Странная вещь с ней приключилась. Вышла она после работы на улицу и ничегошеньки больше не помнит. Очнулась у мамы в Киришах. Как приехала – не помнит. Зачем – не знает. Кинулась в город звонить хозяйке, у которой комнату снимала, та ее обругала по телефону и трубку бросила. А вроде бы милая женщина была, жили с ней мирно, ладили. На работу звонит, а отделе кадров смеются: «Ну и артистка ты, сама ведь заявление написала по собственному желанию. На твоем месте два дня уже практикантка…» Два дня? Она к календарю. Действительно. Два дня прошло с тех пор. А она о них ничего не помнит. Сны дурные помнит: про старика с папироской, про калеку, про цыган. Только вот не помнит, когда они ей приснились. Может быть, накануне? Позвонила она своему жениху. А тот говорит: «Кто ты такая, знать не знаю и знать не хочу». И тоже трубку бросил. Два месяца пролежала она в больнице, в неврологическом отделении. Но так и не смогла объяснить ни себе, ни врачам, что же с ней приключилось.

Больше никто ничего о Корнилыче не знал. А эти россказни, мало похожие на правду, вряд ли могли помочь Феликсу. Ему теперь все чаще снилась мать. Ругала, что не исполнил ее последнюю волю, грозила. Феликс сблизился с Генкой и попросил его разузнать о парнишке, денег пообещал. Через две недели Генка его нашел. Записал номер дома, узнал, как зовут молодую жену. Но все эти сведения принес не Феликсу, а Корнилычу.

– Дед, ты сечешь? Там такой дом! Вот где поработать бы. Филя, поди, решил один мужика взять.

– А мы его опередим.

И, не говоря ни слова Феликсу, они с Генкой и двумя серыми людьми отправились к Дмитрию. Охраны у него тогда еще не было, и на звонок он открыл дверь сам. На пороге стоял дедок с папироской в зубах.

– Ты, дед, к кому? – весело спросил Дмитрий.

А дед, не мигая, смотрел ему в глаза. Взгляд был таким странным, что Дмитрий на секунду даже подумал: а не отец ли явился за алиментами? Присмотрелся – нет, вроде бы не он. Вздохнул с облегчением.

– Ты, дед, часом не глухой? – В ответ молчание. – Ясно, глухой. Ну пойдем, выведу тебя на дорогу. Заблудился, поди.

За воротами дед улыбнулся, кивнул Дмитрию и зашагал по дороге. Скоро его нагнали несколько человек.

– Что?

– Ничего. Не берет его.

– Как же?

– Есть такие люди. Редко, но попадаются.

– А тебе уже попадались?

– Мне нет. Это первый.

После неудавшейся экспедиции Генка передал адрес Феликсу и стал присматривать за ним. Что он будет делать? Может быть, у старика не получилось, а у него получится? Он все-таки моложе. Тогда бы Генка встал под его знамена. Побеждает сильный, закон – тайга, медведь – хозяин, как говорится. Генка присматривал, а Феликс ничего не предпринимал. Правда, у него хлопот пока хватало. На Ляльку семейный стих нашел, она его решила ребеночком обрадовать. Дня два они ругались, как кошка с собакой, посуду били. Сам Корнилыч их утихомиривать приходил. Квартира-то городская, светиться незачем. А на третий день Лялька, вся сияющая, снова на работу вышла. Решила, пока живот не торчит, доработать свое на полную катушку, чтобы денег подкопить. Генка и к скандалам их прислушивался. Что-то непонятное Феликс нес. Кричал, что ребенку его не жить. Что умрет до восемнадцати, что на их роду проклятие. Псих он все-таки. Корнилыч – тот обычный мужик, а Феликс странный. Не пойдет Генка под его знамена. Потому что он сам странный. Ему опора нужна.

Лялька родила через семь месяцев ребеночка недоношенного. Двух килограммов не было. Мальчик прожил в больнице несколько дней и тихо умер. А Лялька после этого в дом к Корнилычу не вернулась, пропала.

Однажды Феликс проснулся утром рано и понял – пора. Ночью ему снилась мать. Она больше не ругалась, а ласково обнимала его, тормошила и тихо, радостно приговаривала: «Сегодня, именно сегодня!» Страха как не бывало. И чего он так долго делал в этом доме у вокзала? Давно бы бежать!

Он спустился вниз, взял Генкину машину, купил по дороге карту и отправился посмотреть на того, кто сломал жизнь его родителей и его самого – так ему теперь казалось.

Феликс ехал по городу и не знал, что сразу после его побега к дому подкатили две машины «скорой помощи». У Корнилыча сердце пронзило. Едва откачали. Поэтому-то поводок, на котором Корнилыч держал Феликса, и оборвался.

Дом врага он отыскал быстро. Вот куда вложены райские денечки его семьи, вот где вместо фундамента поруганная любовь его родителей, его мрачная юность, его побег в монастырь, ранняя смерть матери.

Феликс остановил машину у дома, покрутился немного рядом. Неожиданно из дома вышел мужчина, сел в машину и уехал. Он. Теперь не уйдет. У Феликса была замечательная память на лица. Он собрался было поехать за мужчиной, но в окне вдруг промелькнуло женское лицо. Точеное, белое, словно из воска. Ничего себе, красотка. Во всем ему повезло. Не то, что Феликсу. «Ну это мы еще поглядим», – подумал Феликс зло, достал из кармана гвоздь и проткнул шину новенького блестящего «вольво». Посмотрим.

(Нора)

Безумный день начался с тревожного утра. Накинув халат и выглянув в окошко, Нора почему-то тут же отпрянула от стекла. Солнца не было и в помине. Серые тучи лениво ползли по небу. Но все это было очень привычно. Непривычным было что-то другое. Что-то, быть может, промелькнувшее в окне, но она, как ни силилась, не могла понять – что же именно?

Проводив Диму на работу, Нора стала собираться к матери. Она прихватила с собой половину торта, оставшуюся от вчерашнего банкета, выбрала самую нарядную коробку конфет, принесенную гостями, и все это аккуратно сложила в большой оранжевый пакет. Сестра любила яркие цвета и тут же, как собачонка, бежала к Норе, чтобы посмотреть, что же та принесла на этот раз.

Нора собиралась, но вместо обычного в такие минуты оживления ее что-то придавливало к земле. Что-то давно забытое, казалось, чуть-чуть нужно напрячь память, и это что-то обретет наконец знакомые черты. Нора морщила лоб, но вспомнить ничего не могла.

Выехав из дому, она на ближайшем перекрестке заметила, что спустило колесо. Только этого ей недоставало. Ну что теперь делать? В пакете оплывал шоколадный торт и таяло мороженое. Придется ловить машину. Она вышла на дорогу и высоко подняла руку…

(Феликс)

Феликс подъехал к женщине. Она слегка отпрянула и чуть заметно поморщилась. Брезгует. Чистоту ей подавай. Но выбирать не приходилось. Утренняя трасса была почти пуста. Она нагнулась, назвала адрес. «По пути», – коротко сказал Феликс, и она с благодарностью посмотрела ему в глаза. Опа! Попалась.