Старожилы привыкли к Зевсу, считали его чуточку придурковатым – мыслимо ли ни с того ни с сего молнии пускать из пальцев, – но зла на него не держали и особого внимания фактам молниеиспусканий не придавали.

Но вот появилась в Олимпово залетная художница из столицы. К бабушке приехала на каникулы, залечивать раны от высокой, но очень обидно оборвавшейся любви. Звали молодую рисовальщицу Герой, и была она дочерью бывшего всесильного князя, а ныне – никчемного пенсионера, некогда покинувшего Олимпово в поисках лучшей доли.

Гера увидала Зевса, и раны от прежней обидной любви тут же затянулись, а верхняя пуговка на вороте рубашки распахнулась. Зевсу она тоже понравилась. И чтобы покорить девушку, он показал ей молнию. Щелкнул пальцами, и старое дерево тут же вспыхнуло синим пламенем. Пораженная Гера упала навзничь, а Зевс, который совсем неправильно ее понял, упал на нее…

В Олимпово молодожены – Зевс и Гера – оставались недолго. Потащила она его в столицу, стала показывать знакомым, не пожалев немецкий сервант для демонстрации. Знакомые потрясенно молчали. Чудо было налицо, но как из него извлечь пользу или выгоду, не знал никто. Так и жили Зевс с Герой в нужде, но в славе. Вскорости дети у них народились – Афродита и Гермес. Афродита – та ладненькая, а вот у Гермеса ножка одна была чуть короче другой. Требовалась заграничная операция.

А тут как раз американцы понаехали. Стали звать Зевса преподавать в институт электричества. Гера в ноги ему упала: «Едем! Гермесу ножку поправят!» Он согласился. Поселились они где сказано было, устроились, уехал Зевс в институт электричества, а вечером сообщают Гере: так, мол, и так, машина упала с моста, не справился ваш муж с управлением. Гера, конечно, в слезы, ее утешают как могут – пособия пожизненные там всякие, операцию сыну бесплатную. Глядят, а она уж и всхлипывать перестала…

Зевс, проснувшись, не понял сначала, где он и почему спал. Помнил только, как садился в машину… Вместо стен вокруг него была натянута металлическая сетка, как в зоопарке. «Эй!» – тихонько позвал он, но никто ему не ответил. В углу стояла миска. Он поел и снова позвал: «Эй!» И снова никого. Зевс щелкнул пальцами, но решетка выдержала – посыпались искры. Неожиданно одна стена отошла в сторону, и он увидел, что на него устремлены десятка четыре глаз. Рассматривали с интересом. Люди в белых халатах снимали показания с каких-то приборов. «Выпустите меня отсюда! – крикнул им Зевс. – Ну же, слышите!» Люди переглядывались и непонимающе пожимали плечами. Тогда он вытянул руки вперед и послал в эти ухмыляющиеся физиономии самую настоящую молнию. «О!» – пронесся по толпе восторженный возглас. Молния разбилась о жаропрочное стекло. Люди аплодировали. Те, что в белых халатах, опять к приборам и чего-то писать начали, показывая друг другу два пальца, соединенные в кружок…»

На этом рассказ заканчивался. Стася полистала книгу, словно ожидая увидеть продолжение. «Продолжения нет, – появился из-за двери Слава. – Это конец».

Тогда она страшно обиделась на него, но от обследования в лаборатории, которое настойчиво предлагал Дан, все-таки наотрез отказалась. В конце концов, она человек, а не подопытный кролик…

– Дан! Здравствуй, это Настя! Мне очень нужна твоя помощь. Да, да, сейчас. Нет, я не могу приехать. Мне Леночку не с кем оставить. Приезжай ты…

Она положила трубку и только тогда почувствовала, что по лицу катятся слезы. Градом. Вот что значит почувствовать рядом чье-то плечо. Тут же расслабляешься и превращаешься в тряпку. Стася села в коридоре напротив входной двери и приготовилась ждать. В глубине души она все еще лелеяла глупую надежду, что Слава просто-напросто подвернул ногу…

Воскресенская приподнялась в постели, слушая Виктора, и от досады чуть не выла. Не сумел справиться с таким пустяковым заданием! Чего же от него ожидать? Идиот, он и есть идиот! Она старалась не смотреть на него. В конце концов, спасибо ему и за то, что вытащил ее из лап Рудавина. Невероятно, конечно, что у него это получилось. Виктор совсем не изменился. А она уж было подумала, что на него просветление нашло. Стоит дурак дураком.

Людмила смяла сигарету. Виктор, почувствовав ее раздражение, умолк на полуслове. Присел рядом, смотрел как побитая собака.

– Ну что, что смотришь?

Он попытался погладить ее по руке, она не сдержалась, ударила его по лицу наотмашь. На застиранный пододеяльник упала капелька крови.

«Господи, нет! – взмолилась Людмила. – Как тогда! Совсем как тогда!»

Тогда, тринадцать лет назад, она тоже ударила его. И потом все последующие годы не могла себе этого простить…

Если для Виктора брак был случайностью, то для Наташи – закономерным результатом, к которому она стремилась всей душой. Она с детства привыкла ставить перед собой цели и добиваться успеха. Путь от цели к финалу она называла ролью. Выйдя замуж, она не расслабилась, помня о чужом кольце, которое он надел ей на палец в день свадьбы, и продолжала играть свою роль. Словно шла по весеннему льду и каждый шаг делала осторожно, проверяя сначала – крепок ли, можно ли ступить. Разговаривала с Виктором мало, с мамой его – Анной Николаевной – старалась помалкивать. Та смотрела на Наташу свысока и то ли чего-то ждала от нее, то ли чем-то была недовольна. Наташа и не пыталась разобрать. Она ступила на хрупкий лед, и ее задачей было – удержаться. А удержаться было не просто…

Бывшие подруги Виктора не давали ей в институте проходу. Их шпильки были мелкими, но острыми. Бывшие подруги не верили в серьезность их брака и не собирались сдаваться. Наташа тоже. Она жалобно смотрела на Витю, пока тот не захотел сменить место работы. Виктор со своим высшим образованием работу нашел легко, а вот Наташа со своим средним помыкалась бы изрядно. Время стремительно менялось, послушные сотрудники уступали место предприимчивым, грамотным и тем, кого называют «профи». На семейном совете решено было отправить Наташу на курсы. Она выбрала бухгалтерские.

Наташе нравилось считать. Цифры не обманывали. Зато с их помощью можно было обмануть кого угодно. Наташа всегда больше доверяла цифрам, чем людям. Поэтому у нее никогда не было подруг, а в голове всегда велись сложные расчеты. Она рассчитывала каждый свой шаг, никогда не совершая глупости или оплошности. Виктора она тоже вычислила. Увидела его впервые и решила, что он станет ее мужем. Мысль была неоригинальной, похоже, половина сотрудниц из их отдела вынашивала такую же. Но пока коллеги вешались ему на шею одна за другой, Наташа наблюдала за происходящим и считала. Как его заполучить? Чем взять? И сообразила. Первое, что она сделала, – представилась совсем нерасчетливой. Расчетливым людям наивный глаз и глуповатый вид удаются сравнительно легко – они хорошо знают свою противоположность.

О Наташе в отделе никто ничего не знал, кроме того, что она скромная, ограниченная и – старая дева. Этого было достаточно для того, чтобы не интересоваться остальным. Порой одна из матрон или смазливых раскрепощенных ровесниц бралась поучать ее: «Чего сидишь-зажалась? Посмотри по сторонам, парни молодые, умные…» Наташа опускала глаза, чтобы не выдать своего презрения к советчице. Ее не интересовали эти плебеи. Она еще не встретила достойного себя, не отыскался тот, кто затронул бы ее сердце. Случалось, сердце издавало какие-то звуки, да только что за нужда прислушиваться? Придет время, появится достойный ее, Наташиного высочества, принц – тогда сердце подаст настоящий голос, а не мышиный писк.

В борьбу за Виктора она включилась сразу, хотя этого никто и не понял. Все ему страстные взгляды посылают, а она пионеркой смотрит, всегда готовой только к труду и взаимопомощи. Неловкая, неопытная, но главное – такая, которую бросать великий грех.

Виктор и клюнул. Ему, похоже, нравилось не столько завязывать отношения с женщинами, сколько рвать их. Поэтому Наташу он старательно избегал. А Наташа все ждала, и расчеты ее показывали: будущий муж созрел, он знает главное – ее нельзя бросить. Теперь оставалось заполучить его в постель…