Юноше исполнился двадцать один год. Для вербовки часто предпочиталась молодежь. Мистер Горовиц, тем не менее, занимал должность агента в Бюро Расследований, и не имел отношения к армии, или государственным секретам.

– Они ловят гангстеров, – спокойно заметила Анна, – пусть он дальше этим занимается.

Теодор с Анной, в столице, следили за людьми из списка по отдельности. Так предписывали правила безопасности. Они были супругами, но даже супруги, смеялась Анна, не могли проводить все время рядом. Теодор ходил по залам, любуясь картинами. Он думал о времени, когда мировое искусство станет доступным народу. В Буэнос-Айресе они посещали и оперу, и художественный музей, с хорошей коллекцией импрессионистов.

Герр Рихтер, правда, всегда говорил, на вечеринках, о художественном гении арийских живописцев. Герр Теодор предпочитал классическое, одобренное партией искусство. В квартире висели пейзажи родной Швейцарии и копия портрета фюрера. Немецкий культурный центр распространял репродукции среди соотечественников.

Теодор остановился перед «Завтраком гребцов» Ренуара.

Они с Анной уехали из Москвы, когда город оправлялся после гражданской войны и разрухи. На многих домах, после октябрьских боев семнадцатого года, виднелись следы пуль и снарядов. Окна заколотили, в подворотнях, у костров, спали беспризорники.

– Советский Союз позаботился о каждом ребенке, – подумал Теодор, – здесь, после финансового краха миллионы людей потеряли сбережения, остались на улице. Никого их судьба не интересовала. Взять, хотя бы Паука…, – он внимательно читал досье предполагаемого агента. Осмотр квартиры принес еще больше информации.

В гостях, Теодор и Анна всегда запоминали мелочи. Они знали, что на мелочах, и проваливаются разведчики. Перед каждой вечеринкой, они проверяли комнаты. Впрочем, у них и не было ничего подозрительного. Радиопередатчик Теодор держал в чемодане, перевозя его с квартиры на квартиру. Корреспонденцию из Москвы они, немедленно, сжигали.

Он рассматривал веселые лица, улыбки девушек на картине.

– Столица преобразилась, – Теодор помнил фотографии первомайских парадов, – москвичи катаются на лодках, дарят цветы, ходят в рестораны. Ради такого мы и сражались, – Янсон спокойно относился к вещам. На гражданской войне, он, кроме именного оружия, возил только мешок с кое-какой одеждой и брошюрами Ленина. Ему нравились счастливые лица молодежи СССР.

– Они были детьми, во время гражданской войны, – думал Янсон: «Они вошли в светлое будущее, о котором мечтали Маркс, Энгельс и Ленин. Мы сделаем все, чтобы они никогда не узнали ужаса капитализма». Когда они ехали по Америке, Теодор сказал жене:

– Я уверен, что мы скоро построим социализм во всей планете. На бутылке «Кока-колы» напишут: «Произведено народным предприятием в городе Атланта».

Он улыбнулся, вспомнив разговор. Теодор посмотрел на золотой ролекс. У него оставалось пять минут.

Теодор направился к мужской уборной:

– Интересно, чем занимаются мальчишки Воронова? Двадцать четыре им, совсем взрослые. Степан авиацией бредил. Расспрашивал меня о воздушной атаке во время антоновского мятежа. Наверное, летчиком стал. Анна их найдет, когда в Москве окажется…, – в мужской уборной было тихо, пахло сосновым освежителем воздуха.

Теодор зашел в третью кабинку справа, рядом зажурчала вода. Быстро нагнувшись, он отдал блокнот, с планом операции «Паутина». Информацию посылали в Москву. Теодор узнал бы о положительном ответе в записке на имя мистера Рихтера, оставленной у портье, в отеле Вилларда.

Подождав, пока человек из посольства уйдет, он вымыл руки. Теодор продолжил смотреть картины. Коллекция здесь была отменной:

– В Москве, тоже много импрессионистов. Когда все закончится, стану пилотом гражданской авиации, Анна пойдет преподавать, в школу. Будем каждые выходные ходить в музеи, ездить за город…

Днем он гулял по Вашингтону, думая о Пауке.

На квартире, Теодор многое понял о предполагаемом агенте. Он осматривал комнаты в кожаных перчатках, медленно, аккуратно двигаясь, прислушиваясь к шагам на лестнице. В кармане у Теодора, как мера предосторожности, лежал вальтер.

Оба Горовица работали в правительственных учреждениях, и днем дома не появлялись. Они держали уборщицу. Служба наружного наблюдения сообщила, что пожилая женщина приходит раз в неделю.

– Молодые парни, – поморщился Теодор, – могли бы и сами пол вымыть. Я все умел, в их возрасте, – мать Янсона умерла, когда мальчику было шестнадцать. Реальное училище он заканчивал круглым сиротой, бегая по частным урокам.

Теодор перебирал вещи Паука:

– Он в семнадцать матери лишился, а отца и того раньше. Если бы он жил в нашей стране, он вырос бы совсем другим. Он еще может оказаться в Советском Союзе…, – Теодор сказал Москве, что Паука на страхе не завербуешь. Шантажировать его было нечем. Любви к социализму, у него тоже, пока, не имелось. Людей с левыми настроениями в правительственные органы не нанимали. Эйтингон предложил обыграть Паука в карты. Теодор, хоть и был хорошим картежником, не согласился.

– Паук не азартен, – написал Теодор, – он холоден и расчетлив. Мы используем логику, и любовь к порядку.

Сначала они думали подвести к Пауку девушку, но в посольстве, под рукой, никого не было. Ждать они не хотели.

– Потом, – сказал себе Теодор, – мы найдем ему постоянную подругу. Девушка за ним присмотрит, – он вспомнил о тонкой стопке журналов, под матрацем в спальне Паука. Теодор покачал головой:

– Отвратительное наследие буржуазного строя жизни, эксплуатация человеческих слабостей…, – просмотрев письма из банка, Янсон узнал баланс на счету. Он понял, сколько потеряла семья будущего агента, после банковского кризиса. Он ворошил поношенные рубашки и белье, вычищенные, старые костюмы, поднимал обувь и смотрел на стертые подошвы.

У Паука, неожиданно, имелись книги.

Теодор листал старый еврейский молитвенник. Он знал, что Паук и его кузен ходят в синагогу. Кроме молитвенника, на полке стояли романы. Паук читал Хемингуэя, Фицджеральда и Джека Лондона. Рядом лежал старый сборник стихов Байрона. На первой странице, выцветшими чернилами, значилось: «Аталия Вильямсон». Это была бабушка Паука. Янсон изучил его родословную. Его деда, генерала Горовица, похоронили на Арлингтонском кладбище. Теодор хотел найти семейный альбом, но оставалось мало времени. Он махнул рукой:

– Все ясно. Его отец погиб на войне, его дядя утонул, подростком, его мать умерла. Он совсем один…, – Теодор закрыл дверь: «Ему нужна семья».

Он смотрел на коричневую, жаркую воду Потомака. К вечеру стало еще жарче.

– Он романтик, – думал Теодор, – журналы ничего не значат. Это все, – Теодор поискал слово, – временное. По ночам он читает «Великого Гэтсби», представляя себя в дорогом особняке, на Лонг-Айленде, с любимой женщиной…, – Янсон усмехнулся: «Расчетлив, но романтичен. Это нам очень на руку». Теодор знал, что Паук не станет работать из лояльности к Советскому Союзу. Юноша не был замечен в коммунистических симпатиях.

– Не надо его пугать, – написал Теодор в плане операции, – не надо относиться к нему свысока. Мы помогаем человеку, оказавшемуся в тяжелом положении.

Он шел к гостинице, вспоминая тканое, индейское одеяло, и томагавк на стене спальни. Дед Паука, генерал Горовиц, погиб на индейских войнах. Его отец тоже служил на западе. «Резервации, – вздохнул Теодор, – такая же косность, как и сегрегация. Скоро Америка станет другой, и весь мир, вместе с ней».

В гостинице его ждал неподписанный конверт. Теодор прочел записку:

– У меня деловое свидание. Я вернусь, с партнером. Поужинаем здесь. Оставьте столик в ресторане, – поклонившись, портье, немного завистливо, посмотрел вслед ухоженному, холеному немцу.

– Говорят, они грубияны, – портье поднял телефонную трубку, – колбасниками называют. Мистер Рихтер настоящий джентльмен. Я слышал, что мистер Форд, поклонник мистера Гитлера…, Правильно, стране нужна твердая рука…, – он следил за широкими плечами мистера Рихтера. Немец пересек улицу, направляясь на Конститьюшен-авеню.