— Да-а, — он оглядел ее сверху донизу, — воображаю себе, что произошло бы, если бы ее светлость увидела вас в этом костюме.

Джейсон усмехнулся, и она сверкнула глазами ему в ответ:

— Но она же не увидит, а ты ей не скажешь, правда?

— Нет, само собой, это меня не касается. Но не думаю, что мне понравилось бы, если бы моя сестра разгуливала, одетая, как мальчишка.

— У тебя нет сестры, и потом, я не смогла бы управиться с Джуно, если бы надела юбку, ты ведь знаешь.

Несколько лет тому назад она однажды попросила у тети дать ей подходящую одежду и позволить ездить верхом по утрам, как она всегда это делала дома, но получила уничтожающий ответ: нищим не стоит надеяться на то, что они получат все, что им вздумается, и ей следует привыкать к совсем другой жизни, чем та, которой она жила прежде. Больше Изабелла не напоминала о своей просьбе, но тайком поступала по-своему, хотя во всем этом был острый привкус опасности. А что, если бы ее выдали?

Джейсон привел оседланную кобылу. Изабелла погладила бархатистые ноздри лошади, предложила ей кусочек сахара, принесенный из кухни. Джуно осторожно понюхала угощение и с удовольствием начала его грызть. Джейсон помог Изабелле сесть на лошадь, положил руку на уздечку и, предостерегая, сказал:

— Помните, что нужно вернуться до восьми, мисс, пока нет мистера Крейна, а то он начнет задавать всякие вопросы.

— Я вернусь, — пообещала она, потом выехала из конюшни и направилась на дорогу для верховой езды, которая привела ее в Дендж Марш и затем на побережье.

В ту первую долгую трудную зиму она думала, что никогда не привыкнет к унылой оголенности пустошей, к огромным полям, прорезанным канавами, совершенно плоским и без единого деревца. Ветра здесь дули обжигающе-холодные, бросающие ледяной дождь в лица всех, кто отваживался выйти из дома. Снега выпадало так много, что не было видно дороги, и часто люди и овцы попадали в схваченные морозом канавы, где тонули, так и не дождавшись спасения.

Тянулись горестные, полные одиночества бесконечные месяцы. Детям прививали чувство полной зависимости от благодетелей. По косым взглядам, шепоту за спинами они догадывались, что распространялись ложные слухи: будто они незаконнорожденные, что их вышвырнули и они должны быть благодарны за то, что их не отослали в убогий сиротский приют.

С горечью, но гордо отвергала она клевету, хотя с таким же успехом она могла бы говорить с ветром. Люди легко верили слухам, ведь чего еще можно было ожидать от народа, который отрубил голову своему королю и имел наглость объявить войну Британии?

Ги, которого отправили учиться в школу, приходил домой, покрытый ссадинами и синяками после драк со своими задирами одноклассниками. Они всегда были готовы жестоко посмеяться над его нелепыми претензиями на знатное происхождение (кто же мог здесь знать о графе де Совиньи?) и над странной манерой говорить. Изабелла старалась изо всех сил поделиться с ним своим мужеством, своей уверенностью, что придет время, когда они смогут доказать, кем на самом деле являются, а пока нужно смириться. Однако ей так и не удалось внушить ему это. В последние два года, с тех пор как его забрали из школы, Ги должен был работать в подчинении у мистера Фореста, дядиного управляющего. Этот грубоватый, резкий человек хорошо знал свою работу, разбирался во всем, что касалось овец, но не собирался проявлять сочувствие или терпимость к угрюмому подростку, полагавшему, что жизнь обманула его. Ги терпеть не мог и управляющего, и Хай-Уиллоуз. Он постоянно говорил Изабелле о своем намерении убежать и завербоваться в один из полков, формировавшихся по всему краю.

— Но ты не можешь сражаться с французами, ведь это наш народ, — возражала она.

— После того, что они сделали с отцом и с нами, я не могу считать их своим народом.

Изабелла жила в страхе, что в момент всплеска его бунтарских настроений Ги сможет выполнить свою угрозу. Хотя он и представления не имел об ужасах, с которыми приходилось сталкиваться солдатам в армии.

Но в это чудесное летнее утро Изабелла забыла свои тревоги. Она позволила Джуно скакать по траве, а сама с удивлением подумала, что болота стали теперь ее самым большим утешением. Они дарили ей чувство свободы, свет, какого больше нигде в мире не было, тишину, гонимые ветром огромные тучи, закаты, пламеневшие в протянувшихся к далеким серо-голубым холмам дугах зеленого, золотистого, пурпурного цветов. Пока лошадь шла рысью, Изабелла напевала навязчивую мелодию, услышанную ею в тот первый вечер в Хай-Уиллоуз: «Верни любимого ты мне, о, ветер с моря…»

Это песенка служанки Гвенни. Она развешивала выстиранное белье, глядела, как оно полощется на сильном ветру, и печально напевала. Парень, на свидания с которым она бегала, к несчастью, попался в руки вербовщиков и теперь служил во флоте, не надеясь вернуться в Англию еще долгие месяцы, может быть и годы.

— Ну и дурак же он. Уж я скажу ему все, что о нем думаю, — сердито доверяла она Изабелле свое горе. — Позволил схватить себя вместо того, чтобы бежать, как заяц. Интересно знать, каких других девушек он целует в дальних краях, — продолжала она, пытаясь заглушить страшную мысль о том, что любимый может лежать мертвым на дне моря.

Изабелла задержалась на минуту у «Корабля на Якоре», где перед выходом в море собирались рыбаки. Мэри Хоуп вышла с кружкой молока, одобрительно похлопала Джуно по гладкой шее.

— Ваш дядя еще не вернулся из Лондона, мисс?

— Нет пока, и похоже еще на несколько дней задержится.

Вместе с Мэри вышел Джонти Дейли. Он работал в гостинице, был мастером на все руки. Широкоплечий крепкий парень с копной немытых каштановых волос, несмотря на то, что черты лица его были грубоваты, казался привлекательным. Джонти проницательно глянул на нее и, приветствуя, кивнул, потом взял лопату и ведро и направился за дом.

Изабелла догадывалась, что в простодушном вопросе таилось больше, чем могло показаться на первый взгляд. Огромные погреба-пещеры, сохранившиеся с времен Средневековья, были, вероятно, забиты контрабандным товаром. Его в ближайшую пару ночей навьючат на крепких маленьких пони и развезут по всему краю, прежде чем ее дядя или таможенные чиновники что-нибудь пронюхают. Изабелла подозревала, что Джонти был одним из предводителей шайки контрабандистов. Лучше ничего не знать о таких вещах.

Она с благодарностью выпила молоко, протянула обратно кружку и направилась дальше к Данджнессу. Огибая маяк, бросила взгляд на бескрайние просторы, на покрытый галькой берег. Начинался отлив, и вдоль извилистой линии бухты обнажилась узкая полоска песка, убегавшая к отмелям. Там, за ними, па расстоянии мили находился Нью-Ромни. Высоко над головой с криками метались чайки. Во все времена года болота кишели птицами, и она постепенно научилась различать некоторых из них: свиязей, крачков и горихвосток. С дренажных канав прилетали чибисы, пигалицы и камышовые певчие птицы. Она всегда удивлялась, встречая на обширных галечных отмелях оазисы цветущих золотистым и лимонно-желтым кустов ракитника и пышное сочное растение, которое здесь называли морской капустой.

Изабелла осторожно направила Джуно вдоль оставленных на берегу рыбаками сходней, добралась до песка и послала Джуно рысью, а затем легким галопом. Ветер с моря развевал гриву лошади и волосы девушки. Она дала Джуно волю мчаться вперед, и они словно летели, и это будоражило Изабелле душу. Маяк почти скрылся из вида, когда девушка заметила, что на берегу лежит что-то вроде кучи тряпья. Приблизившись, она различила темные спутанные волосы и вытянутую руку. Неужели человек? Джуно легко поднялась в порыве, но девушка не могла скакать дальше, не выяснив, что же лежало на берегу. Она натянула поводья, соскользнула с седла и вернулась назад, ведя кобылу на поводу. Однажды она видела мертвого мальчика, выброшенного морем на берег, и это было неприятное зрелище. Воспоминание о наполовину съеденном рыбами лице преследовало ее потом много дней.

Изабелла отпустила уздечку и встала на колени. Теперь было видно, что на земле лежал ничком мужчина, его штаны и рубашка превратились в лохмотья, ноги были босыми. Девушка боязливо дотронулась до вытянутой руки, она оказалась теплой, а не ледяной, как ей представлялось. Человек был жив. Она наклонилась и перевернула его. Он застонал, и его вырвало морской водой. Лицо мужчины было покрыто ссадинами, а на лбу у волос начинала кровоточить глубокая рана. Кровь потекла по щеке. Изабелла приподняла его голову и вытерла своим носовым платком песок с его лица. Мужчина открыл глаза, большие и очень темные под изогнутыми дугой бровями. Какое-то мгновение он смотрел невидящим взглядом, потом глаза его оживились. Он сделал попытку сесть, и девушка придержала его за плечи, приподнимая.