Один рыцарь Рамбер, довольный «своим» Госеленом и предвкушавший благодарность барона за добытого жонглера, благодушно потягивал душистый кларет[28], поданный вместе с вафлями, тортами, винными ягодами, гранатами. Голова рыцаря Рамбера кружилась, но не настолько, чтобы он впал в дремоту. Наоборот, в ней зародился новый план, как угодить своему сюзерену, и план этот удачно вязался с предстоящим объявлением барона о его поединке. Отличный план! И, слегка покачиваясь, рыцарь Рамбер подошел к барону и наклонился к его уху Слушая нашептывания маршала, рыцарь Ожье стал заплетать в косички топорщившиеся волосы старика, что свидетельствовало о хорошем расположении духа барона. Кончив шептать, маршал еще некоторое время не поднимал головы, чтобы дать барону доплести косички.
Этими словами Госелен кончил песню и замер в низком, чрезвычайно замысловатом поклоне, обращенном к почетному столу, ожидая бурного одобрения. Вместо этого при общем молчании раздалась громкая икота рыцаря Жоффруа, а за ней замечание рыцаря Рауля:
— Я бы не сделал его своим менестрелем[29].
Рыцарь Ожье, будто ничего не слыша, сказал:
— Благодарю тебя, Госелен! — И, смеясь, добавил: — Твой плащ сильно выцвел от солнца больших дорог и ярмарок Сир шамбеллан, выдайте ему один из моих плащей поновее, А вы, сир депансье, отсыпьте ему мешочек серебряных денье[30].
Госелен склонился еще ниже и, не разгибаясь, стал пятиться к двери. Со всех сторон поднялся гул голосрв, восхваляющих «щедрость» барона.
Рыцарь Ожье встал и поднял руку. Все умолкли.
— Мессиры рыцари и благородные дамы! Вы знаете моего давнишнего врага и злодея Черного Рыцаря…
— Клянусь нежным сыном Марии[31], кто же не знает втого труса! — воскликнула жена рыцаря Жоффруа.
Тот, в свою очередь, крикнул:
— Давно пора воткнуть железо в его бараньи почки!
— Ты угадал мое желание, Жоффруа, — продолжал рыцарь Ожье, — вчера вечером я послал дю Крюзье вызов на поединок!..
Эти слова рыцаря Ожье потонули в общем крике яростного восторга. Зал гудел от грубой брани и пьяных выкриков: «Бешеный пес!», «Изменник!», «Предатель!», «Отрубить нос!», «Выколоть глаза!», «Сжечь его деревни!», «Затоптать посевы!» Один колотил кулаком по столу, другой встал на скамью и, потеряв равновесие, грохнулся на пол.
Рыцарю Раулю не нравился пьяный крик, и он, брезгливо морщась, заткнул пальцем ухо. Сильно пьяный рыцарь Жоффруа воспринял это как оскорбление, наносимое его родственнику и владельцу замка Понфор, и, ухватив рыцаря Рауля за волосы, окунул его лицом в миску с чесночным соусом, потом в густой крем торта. Отдуваясь и отплевываясь, рыцарь Рауль пытался отбиться и выкрикивал такие ругательства, какие и не снились его оскорбителю. Все шесть дамуазо с оглушительным визгом бросились на рыцаря Жоффруа, освободили своего господина и, подхватив, вынесли из зала, сопровождаемые общим хохотом.
Воспользовавшись этой суетой, рыцарь Ожье подозвал маршала и сказал, что то, о чем тот шептал ему во время пения жонглера, ему по душе и что сейчас очень кстати привести сюда заложника.
— Пусть все убедятся, какие меры я принял по отношению к дю Крюзье. А кроме того, это вообще позабавит моих гостей. Возьми у сенешала ключ и сам приведи подлого школяра. Мы тут над ним позабавимся!
Рыцарь Рамбер был в восторге: вот когда он дождется наконец милостей от барона. «Берегись, сенешал! Кое–кого могут назначить на твое место!»
Сенешала в зале не оказалось. Экюйе сказал, что сенешал ушел на верхний двор для каких‑то распоряжений, и рыцарь Рамбер поспешил за ним.
В это самое время распахнулись двери, и в них вошло десять мальчиков с зажженными факелами в руках. Часть факелов они воткнули в железные гнезда на стенах, с остальными остались стоять у столов. Следом за мальчиками на высоко поднятых носилках, убранных гирляндами из роз, внесли огромный круглый пирог. В таком пироге полагалось быть телячьим мозгам, баранине, диким уткам и маслу с пряностями. Его сняли с носилок и поставили на стол перед рыцарем Ожье, но в этом пироге не оказалось ничего из перечисленного. Когда рыцарь срезал ножом верхушку пирога, оттуда под гиканье присутствующих взвилась к потолку испуганная стайка птичек. Они метались из стороны в сторону, ударяясь о стены и потолок. Вместе с ними метались их тени, и казалось, что птичек множество. В окне чернела ночь, и птички не знали, что в этой черноте их свобода. Одна из них обожгла свое крылышко о пламя факела и упала на стол. Тотчас десятки рук протянулись к ней — кто скорей схватит. Но всех опередила Клошат, вскочившая на стол и схватившая птичку зубами. Как кошка мышь, она то выпускала свою жертву, то снова схватывала. Головы гостей наклонились над столом. Выпученные глаза жадно наблюдали, как левретка мучила несчастную умирающую птичку. Рыцарь Оливье, единственный из всех, не мог перенести это отвратительное зрелище, поднялся и, никем не замеченный, вышел из зала. Зато рыцарь Жоффруа неистовствовал — он кричал, поощряя Клошэт, и, наконец, послал за своими соколами. Псарь–оруженосец принес на жерди двух синевато–бурых сверху и белых сниау соколов с длинными крыльями. Рыцарь Жоффруа приказал освободить их лапки от цепочек, которые держали птиц, и выпустить соколов к потолку, где продолжали кружиться перепуганные птички.
— Вот когда я покажу вам настоящую охоту! — кричал рыцарь Жоффруа. — Клянусь гробом господним, таких соколов не найти ни в одной рыцарской охоте! За одно это лето они добыли мне столько дичи, что хватит накормить всю страну! Глядите, глядите, какая работа!
Началась омерзительная бойня. Соколы стрелой летали во все «тороны, нанося птичкам меткие и сильные удары своими Острыми изогнутыми клювами. Кровяные брызги летели на поднятые лица зрителей, на их одежду. Окровавленными комочками падали птички на стол, в миски, на пол. Рыцарь Жоффруа гикал, свистел, махал руками. Не отставала от него и его супруга; она даже стала на скамью и тоже кричала и махала руками.
Рыцарь Ожье увлекся этим зрелищем и забыл на время о школяре, не замечая, что маршал непростительно замешкался с его поручением…
Выйдя из главной башни, рыцарь Рамбер заметил, что ночь не была темной. Там, за стенами, наверно, вставала луна; кроме того, ярко светили звезды. И железные прутья в окошке подвала, на которое рыцарь Рамбер покосился, совсем ясно видны. Подъемные лесенки были спущены, и рыцарь Рамбер скоро очутился на верхнем дворе. Желтоватый свет луны лег на крышу капеллы. На ярком пятне открытой двери в кухню мелькали тени людей, слышался говор. Рыцарь Рамбер пошел туда: вернее всего, сенешал именно там. Крепкий кларет давал себя знать — ноги слушались плохо, и маршала покачивало из стороны в сторону. Когда он проходил недалеко от своего дома, ему показалось, что из двери вышла его дочь в сопровождении кормилицы. «В такое позднее время?» Они шли быстро, удаляясь в сторону дальней стены. Догнать он их не мог и Громко нозвал дочь. Обе женщины обернулись.
— Куда вы идете? — крикнул рыцарь Рамбер.
— Погулять в саду! — крикнула в ответ Эрменегильда.
А Урсула отвесила низкий поклон.
— Скорей возвращайтесь!
Кормилица поклонилась еще ниже, выпятив горб. Рыцарь Рамбер погрозил ей пальцем:
— Смотри у меня, горбатая!
И проворчал:
— Надо покончить с этими глупыми прихотями Эрменегильды.
Когда он повернулся, чтобы идти к кухне, перед ним. словно из‑под земли, вырос звонарь Фромон. j _ ; ;
— А! Брат Фромон!
— Смотрю, сир, — сказал звонарь, — вы идете, и не совсем по прямой линии, а несколько отклоняясь от нее то вправо, то влево. Ну, думаю, мессир маршал устал изрядно, да как же не устать, вы подумайте только! И вот я к вашим услугам, сир.