— Ты что утащил из дома? — бросается к отцу Франек.

— Это моё… пиджак… Не трожь! Я матке сказал, что уже пропил…

— Не надо, отец, — вцепился в свёрток Франек. — У тебя другого больше нет…

— Пусти, щенок! — рассердился отец. — Не то оторву тебе голову.

При этих словах он так вывернул Франеку руку, что тот вскрикнул и присел.

Мусорщик выбежал на улицу и быстро-быстро зашагал по неровному, местами выщербленному дождями тротуару, зажав пол мышкой свёрток.

Франек погнался было за отцом, но на углу, возле газового фонаря, остановился. Тяжело дыша, он грозно крикнул:

— Вот только посмей опять напиться… Владек тебе этого не простит!

Мусорщик на какое-то мгновенье замедлил шаг, остановился, словно чего-то испугался, но тут же махнул рукой и ещё быстрее зашагал в сторону плошали Теодора, где обычно толпились спекулянты, маклера, скупщики старых и ворованных вещей.

Потрясённый всем увиденным, Петрик некоторое время стоял около входа в мастерскую дяди, где ветер раскачивал деревянный полакированный сапог, казавшийся настоящим. Что была зубная боль по сравнению с тем горем, какое сейчас испытывали его друзья там, в гараже?

Петрик снова забежал во двор и остолбенел. Около ворот сидит на своём чистильном ящике Франек, сгорбившись, как старик. Закрыв лицо руками, под свист и улюлюканье «пиратов» он судорожно рыдает, не обращая внимания на их дикую пляску.

Нет, Петрик не может этого перенести. Стиснув кулачки, он бросается на мучителей Франека.

— Пошли вон, дураки!

Возмущённые дерзостью Петрика, «пираты» в первую минуту даже растерялись.

— Ха, коня куют, а жаба ногу подставляет! Ну ты, шмаркач, курносый, — с глубочайшим презрением щелкнул Петрика по носу толстогубый Данько-пират. — Проваливай!

Петрик весь так и закипел. Нет, он не испугался. Не долго думая, размахнулся и заехал кулаком в живот Даньку-пирату.

Любивший учинять расправы главным образом чужими руками, Данько-пират и на этот раз приказал:

— Тадек, а ну конхвискуй у этого шмаркача конпресс!

Когда компресс очутился в руках Данька, последовал ещё более гнусный приказ.

— Рвите ему лямки на штанах!

Петрик предусмотрительно схватился обеими руками за свои штанишки, однако, не желая показать врагам, что ему стало чуть-чуть страшновато, сморщил нос и проговорил, подражая пани Андриихе:

— Вольно собаке на луну лаять!

— Ах, так? — ещё больше рассвирепел Данько-пират. — Будешь ты у меня ниже травы и тише воды… Хлопцы, снять ему штаны!

— Убирайтесь к дьяволу! — ринулся в битву Франек. — Не стыдно обижать маленького?

— А ты, Вавило, утирай рыло и проваливай дальше, — толкнул Франека в грудь Данько-пират.

Франеку удалось повалить Данька, и оба они покатились по земле, хрипя и выкрикивая проклятия.

Но всё же, невзирая на героическое сопротивление Франека и Петрика, приговор Данька-пирата был приведён в исполнение. Под отвратительные хихикания и бранные словечки Данька-пирата крашенные бязевые штанишки на лямках замелькали над головой Петрика, подобно тряпочному мячу «пиратов».

— Тру́сы! — крикнул возмущённый Франек. — Всем нападать на двоих? Подожди, подожди, Данько… я тебе ещё засвечу фонари под глазами… Ты у меня ещё поплачешь…

— Дураки! Дураки! — всё ещё крепясь, воинственно выкрикивал Петрик, при этом сыпя ударами направо и налево. — Я вот скажу дяде Тарасу, всё скажу! Отведаете шпандыря!

— Шкилет, брось ему за шиворот нашего стрр-рашного скрр-рапиёна, — злорадно ухмыляется Данько. — У скрр-рапиёнов хвост смертью пахнет… На хвосте иголка с ядом… Ка-ак вдарит хвостом… Жил и нету! Капут! Во имя бога, отца и сына, аминь!

И в то же мгновенье похолодевший от ужаса Петрик чувствует, как что-то, царапаясь, побежало по его спине.

Душераздирающий вопль огласил двор.

— Ма-а-а — ма-а-а!

Не зря говорят, трусость заразительна. Стоило только Даньку-пирату выскочить за ворота, как вся его команда бросилась врассыпную.

Франек возликовал. Торжествующе потрясая кулаками, он громко запел:

Мироська оказался нахальнее всех: отбежав на сравнительно безопасную дистанцию, правда, далеко не воинственным тоном он принялся дразнить Петрика:

Но нашим друзьям сейчас не до него. Они торопились изловить «скрр-рапиёна», который ползал по спине Петрика и, как опасался Франек, мог умертвить своим ядом каждую секунду.

— Виват! Не бойся, Петрик, — вскрикнул сам не свой от радости Франек, хватая под рубашкой друга иссиня-чёрного большущего жука, грозно шевелящего длинными усищами. — Вот, гляди, самый обнаковенный навозный жук.

— Он не кусается?

— Нет, что ты! Оторвать ему голову?

Сердце не камень. Петрик великодушно отпускает жука.

Встретив на пороге растрёпанного Петрика с компрессом в одной руке, а другой поддерживающего штаны, тётя Марина изумлённо воскликнула:

— Ох, горюшко наше! Кто это тебя так? С кем это ты воевал?

— Они все убежали… — и, больше для самоуспокоения, добавил: — Мы с Франеком им надавали хорошенько!

— Снимай штанишки, я лямки пришью, — огорчённо качает головой тётя Марина.

Петрику стыдно стоять перед тётей Мариной без штанов, но он не знает, как это объяснить. А тут ещё затихшая было в пылу сражения боль внезапно напомнила о себе с такой силой, что всё пережитое показалось просто ничем.

— Хны-ы…

— Снимай, снимай, — приказывает тётя Марина. — И умойся.

Приходится подчиниться.

— Мама так старалась, шила ему штанишки, все пальцы поколола при этой лампе, а он… — упрекает тётя Марина. — Ещё раз узнаю, что ты дерёшься с мальчишками, полицию позову. Слышишь?

Петрик боится полицаев. На всякий случай он осведомляется о своей верной защитнице:

— Хны-ы… А где мама?

— Где ей, бедолахе, быть? Ходит, работу ищет, чтобы кормить такого разбойника.

«Нет, мама не скоро придёт, — думает Петрик, захлёбываясь слезами. — Будто нельзя ей искать эту работу где-то поближе, возле дома… А то уходит утром и возвращается, когда уже темно… А я, несчастный, весь день во дворе или на улице…»

Тётя Марина долго сердиться не умеет. Она осторожно обмывает Петрику лицо, утирает его полотенцем и ласково говорит:

— Ложись в постель. Я сейчас соли нагрею, насыплем в чулочек и приложим к щеке. Если уснёшь, боль как рукой снимет.

— Хны-ы… хны-ы, кто снимет?

— Сон. Он лучше всякого лекарства.

Но кому охота днём спать? Петрик ворочается с боку на бок, кряхтит, стонет, как старый дед.

— Тётя Марина, расскажи мне сказку. Добре? — наконец просит Петрик.

— Ладно уж, — смеётся лукавыми глазами тётя Марина, присаживаясь на топчан около Петрика.

— Какую же тебе рассказать?

— А ту. «Жил-был мужик, и было у него два сына…» Что мне на Полесье татусь рассказывал…

— Жил был мужик, и было у него два сына, — начинает сказку тётя. — Когда выросли сыны, отёл им сказывает:

— А не пора ли вам, хлопцы, за дело взяться?

Молчат сыны, не знают, какую себе работу выбрать.

— Ну ладно, пойдём, — говорит отец, — по свету походим, по земле побродим — поглядим, чем честный народ живёт.

Собрались и пошли.

Подходят к деревеньке какой-то. Видят — кузница. Поклонились кузнецу. Старший сын кузнецу подсобил лемех выковать.

А затем дальше двинулись.

Входят в село другое. Старший поглядел туда-сюда — не видать на селе кузницы. Он и говорит:

— Почему бы и туг кузницу не поставить? Я бы мог кузнецом остаться. Мне дело кузнечное по сердцу.