Создав законодательные органы в Шотландии и Уэльсе, правительство Блэра выступило за учреждение новых региональных собраний в Англии. Стремление к конституционным реформам связывали с желанием Блэра установить президентскую систему, обходящую парламентские партии, и с его культом «менеджеризма». В действительности, автократические замашки Блэра ассоциировались с некомпетентностью, а также с порочной политической практикой. Блэр переориентировал британскую политику на Евросоюз. Это стало отчетливо заметно с усилившимся влиянием европейского законодательства и юридической сферы, а также с призывами правительства ввести единую европейскую валюту, если это будет соответствовать необходимым экономическим критериям; по утверждениям правительства, для этого были созданы все политические предпосылки.

Кроме того, велось активное наступление на мнимые основания британского национализма. Комиссия по будущему мультинациональной Британии, представившая свой доклад в 1999 г., заявила, что «понятие „британской" или „английской" сущности содержит систематические, хотя и по большей части скрытые, расовые коннотации», а также выступила с призывом к переосмыслению истории с особым упором на противостояние расизму. Обоснованность доклада и выдвинутое в нем понятие «институционального расизма» послужили поводом для резкой критики; в нем очевидно проступает склонность к социальной инженерии, проявляющаяся, в общем и целом, в проведении «позитивной дискриминации» в той или иной ее форме.

Сложная природа британской идентичности ставит вопрос о принципах освещения британской истории. В сущности, существует разрыв между академическим и популярным подходами. В рамках первого уже по меньшей мере десятилетие серьезно рассматривается британская составляющая британской истории, в то время как научно-популярная литература не затрагивает эту сторону вопроса, как показывают, например, книга Роя Стронга и первая часть трилогии Саймона Скейма. В настоящее время доминирует популярный подход, наложивший заметный отпечаток, например, на вторую часть трилогии Скейма и на телесериал Би-Би-Си, посвященный гражданским войнам середины XVII в. и показанный в начале 2002 г. Это все, конечно, хорошо, но необходимо также предостеречь от принижения роли Англии и англичан, как вне, так и внутри рамок Британии. Это вопрос не только демографического преимущества и экономической важности, но также политического веса и инициативы. Слишком часто роль Англии принижается в современных описаниях британской истории и идентичности. Это несколько исправляет прежний уклон, но вряд ли ведет к большей точности.

История подобна путешествию. Отправиться в прошлое и затем вернуться в настоящее означает увидеть разные страны, разные обычаи, разные ценности. Возможно, путешественнику не хватит времени или запасов, чтобы полностью оценить то, что он видит, но тем не менее он получит представление о многообразии и изменчивости этого мира. Сегодня путешествие — лучший способ узнать сильные и слабые стороны Британских островов и их обитателей. Бросая взгляд на историю Британских островов, можно было бы в заключение нашей книги подчеркнуть преемственность и указать на сплоченность общества, способного к самообновлению и обладающего прекрасной исторической памятью, а также на уходящие корнями в далекое прошлое институты и культуру. Британцы обладают поразительной способностью напускать на все вид традиционности, но это часто лишь прикрывает перемены, происходящие в центрах силы.

Можно также выделить роль случая. Относительная стабильность Британии в XX в. объясняется не только глубинными тенденциями и процессами, но и победой в обеих мировых войнах. Большинство континентальных стран терпели поражения или были оккупированы, со всеми вытекающими последствиями. Многие правые политические движения запятнали свое имя сотрудничеством с оккупантами или ассоциировались с их программой, а левые течения были скомпрометированы укреплением коммунистов. Напротив, Британия (за исключением Нормандских островов) и Ирландия не испытали тягот вражеского нашествия или прихода к власти недемократических сил как правого, так и левого толка.

Если взглянуть на более отдаленное прошлое, точно так же можно сказать, что существовала возможность французского вторжения в XVII в. и во времена Наполеона. Внутренние кризисы, иногда потрясавшие Британию, также вполне могли разрешиться не столь счастливо, как это происходило на самом деле. Можно вспомнить и о гражданских конфликтах, исход которых было далеко неясен их современникам. В пример достаточно привести гражданские войны при Иоанне Безземельном и Генрихе III, а также войны середины XVII в. и мятеж 1745 г.

Если мы говорим о случае, необходимо обратить внимание и на те силы, которые потерпели поражение в прошлом. Британское общество можно с одинаковым успехом изображать как сплоченным, так и расколотым. Например, Славная революция занимает важное место в британской общественной мифологии, но многие, особенно в Ирландии, не пошли на компромисс с вигами, а постреволюционное устройство и ганноверский режим были введены силой. Несмотря на все их стремление выдать себя за естественную правящую партию, лейбористы и консерваторы только три раза за весь XX в. (консерваторы и их союзники в 1900, 1931 и 1935 гг.) набирали больше 50 процентов голосов. В более общем плане, детерминистские подходы к прошлому вызывают подозрения, и необходимо смягчать любое акцентирование предопределенности развития исторических процессов указанием на роль случая и вероятности.

Эти указания как нельзя более актуальны в настоящее время, когда неясно, означают ли обсуждаемые или планируемые изменения крах Британии, или же преобразования, протекающие на Британских островах и в Европе, сводятся лишь к необходимой модернизации в соответствии с требованиями XXI в. и, в особенности, с проблемами, вызванными ирландским, шотландским и валлийским национализмом, а также глобализацией. Во имя современности преобразуется — или уничтожается? — модель управления и структура не только Соединенного королевства, но и Англии.

Читатель сам сформулирует свою точку зрения. Вся эта книга посвящена непрерывному процессу изменений, но утверждать, что традиции могут видоизменяться и даже создаваться, вовсе не то же, что заявлять, будто они не имеют никакой ценности. В той же мере этот процесс преобразований и становлений никоим образом не создает повода для требований уничтожить существующие практики и представления, дающих людям ощущение преемственности, идентичности, а также нравственные ориентиры.

Хотя королева Виктория умерла в 1901 г., многие элементы викторианского мира, не в последнюю очередь социальные установки, сохранялись, несмотря на воздействие двух мировых войн, а также модернизма первых десятилетий XX в., но были уничтожены социальной революцией 1960-х гг. Последствия этих перемен все еще ощущаются и вынуждают с собой считаться, а это создает трудности при попытках найти приемлемую новую (или старую) основу для национальной идентичности. Хотя не прекращаются попытки дать определение британской идентичности, уничтожение или ослабление ее традиционных и до тех пор все еще жизнеспособных знаков в 1980-х, 1990-х и начале 2000-х гг. — верховенства Парламента, национальной независимости, монархии, англиканской церкви и, возможно, культуры либеральных конкурентных альтернатив — размывают и подрывают национальную идентичность.

Завершить книгу на ноте неопределенности и пессимизма, конечно, не похоже на обыкновение популярных исторических трудов, часто предлагающих «оптимистичный» обзор национальных достижений. Однако подобное заключение выглядело бы неуместным оскорблением для читателя, прекрасно осознающего, что мы вступили в период беспрецедентных перемен. Историк может выступить лишь с предостережением. Изучение прошлого приводит к пониманию непредсказуемости изменений, ненадежности обещаний политиков и шаткости надежд на лучшее будущее. Слишком просто было бы сбросить со счетов всю нашу предшествующую историю, отказавшись от представлений о месте и времени, которые позволяют нам поддерживать нашу идентичность и социальные ценности. По причинам, которые мы только что изложили, это было бы крайне глупо.