Я даже рискну предположить, что Катрин и завербовали именно на этом: не имея возможности рассчитаться с налоговиками, ее муж неаккуратно обошелся с большой суммой денег, и по этому делу «прихватили» не его, а ее. А может быть, и обоих сразу.

Выйти из весьма неприятной ситуации с необеспеченными чеками Катрин, по ее словам, пришлось через согласие» с налоговиками и, по всей видимости, полицейскими-оборотнями. Они не пропустили красавицу мимо своих лап и сделали из нее то, что сделали.

Как говорила Катрин, «там, у этих тварей, нет ручек на дверях». И она, насколько я могу судить, ненавидела своего муженька за то, что ей пришлось вот так отдуваться за него.

Хотя весьма возможно, что эти жалостливые рассказы-полунамеки про тяжелый опыт с налоговиками лишь очередной стандартный трюк. А сама она была завербована еще с младых лет, по семейным стопам.

«Конторские» не умеют вести переговоры и не любят этого. Поэтому они предпочитают не переговариваться, а просто делают клиенту предложение, от которого нельзя отказаться.

С моей точки зрения, эта негибкость, косность, неспособность к диалогу — одна из главных проблем французской ДСРИ.

К этому следует добавить и жлобство: французская спецслужба платит агентам только в исключительных случаях, крайне неохотно и мало. Весьма увесистые бюджеты, которые им выделяет казна, они предпочитают спускать на себя, на свою красивую жизнь, насколько я могу судить из своего опыта.

Забегая вперед, уместно рассказать, что в 2013 году новый министр внутренних дел Эммануил Вальс инициировал служебную проверку, и эта ревизия подтвердила подозрения против бывшего министра, месье Геана. Клод Геан выписывал себе «премии» из средств, выделенных на оплату информаторов и сексотов.

Доходы, полученные таким своеобразным путем, не декларировались в фискальных органах. Об этом широко писала французская пресса после смены власти в стране. Так что можно себе представить, что творилось на более низких ступенях иерархии.

Очевидно, в отношении меня у французской «конторы» после удачного «гендерного внедрения» открылись новые перспективы. Во-первых, «черти» добыли материал, позволяющий шантажировать меня (с их точки зрения) супружеской изменой.

Хотя сама по себе супружеская измена — это мелковато для вербовки такого тертого перца, каким я уже стал к тому времени во Франции. Скорее этот материал им был нужен, чтобы оторвать от меня жену и начать с ней эффективно беседовать «по душам».

Они рассчитывали, что причиненная Ирине боль может вызвать у нее острое желание мне отомстить. А месть, в свою очередь, — есть один из четырех главных мотивов, по которым человек идет на сотрудничество со спецслужбами.

«Сдать заначки» неверного, похотливого мужа и рассказать о его болевых точках — это первое дело для обманутой жены, в случае если мадам вывести из себя и правильно ей подать ядовитое блюдо.

Во-вторых, установились особые, доверительные отношения между мной и Катрин, офицером секретной полиции. Теперь она могла влиять на мои решения и была способна вести меня за хобот прямиком в западню.

В-третьих, в теории, как и любой мужчина среднего возраста, я должен был распустить павлиний хвост и похвастаться своей «крутизной» перед новой самкой.

Поскольку хвастаться мне особо нечем, то, стало быть, я начну ей рассказывать о своей тайной жизни. А ей было бы очень интересно послушать.

Словом, все получилось как нельзя лучше, так что они от радости не знали, с чего и начать. Потому, видимо, решили совместить все разом.

Катрин вернулась в Нормандию, но мы постоянно созванивались с ней, и буквально через пару недель она сказала мне, что мы едем в Дубай.

Прекрасно помню этот октябрьский день. Я как раз помогал садовникам привести в порядок территорию в преддверии зимы. Проще говоря, я сметал опавшие листья в большие кучи.

И тут забрякал айфон в моем кармане. Я с трудом успел сбросить с руки грубую кожаную рабочую перчатку и ответить на звонок.

Дубай?

Честно говоря, особого желания лететь за тридевять земель у меня не было. Зачем? Это далеко, и опять будут расходы. Причем там придется провести несколько дней. И ради чего? Просто так, чтобы похоть свою потешить?

Это выглядело бы нечестно и непорядочно по отношению к жене.

Не знаю… Я как-то умудрялся чувствовать в этой деликатной ситуации, что можно, а что нельзя. Увеселительные поездки в Дубай, например, — нельзя. Это уже перебор и слишком оскорбительно для моей семьи. Может быть, эти комплексы кажутся читателю смешными и нелепыми, но я говорю правду, как она есть, и не пытаюсь выставить себя в качестве идеального героя.

Однако Катрин объяснила мне: в Эмиратах живет ее клиент, француз. Его зовут Филипп Губе, он очень крупный финансист.

У Филиппа небольшие (очень большие) проблемы с французским фиском, и потому он не может прилететь во Францию. Катрин как раз помогает ему «поднять» на сделке (серии крупных финансовых спекуляций) около 40 миллионов евро.

Сделка близится к завершению, и она, Катрин, рассчитывает, что в этот подходящий момент самое время договориться с Филиппом, чтобы он профинансировал мой фильм.

Она была полна энтузиазма, говорила, что это самый настоящий шанс и я стану кусать локти, если не поеду. Чем мы рискуем? Билетами и отелем?

Ну, я согласился.

Билеты, понятно, купил я (вернее, моя ассистентка), отель мы тоже оплатили из нашего семейного бюджета. Поэтому в знак солидарности со своей семьей, чувствуя себя виноватым, я решил, что мы полетим в Дубай экономическим классом.

Я сказал Катрин, что с деньгами туго — полетим экономом. Она ответила красиво: «С милым рай и в шалаше».

Еще она сказала, как бы извиняясь, что не может светить во Франции свои миллионы. Мол, выедем за границу и там уж развернемся. Я опять почувствовал себя неловко: никогда еще не делил постель и стол с женщиной, которая богаче меня.

Поскольку я слепо верил, что Катрин вращается в кругу финансовых воротил и зарабатывает огромные деньги в качестве комиссионных, то считал ее не «своей блондинкой», а самостоятельной, успешной и очень богатой бизнесвумен.

Хотя, понятно, по всем счетам и всегда платил я.

Наши отношения я выстраивал как диалог равных людей разных культур. Мы с ней не семья, но хорошие друзья и союзники.

Вообще, что мне реально понравилось в отношениях с французским агентом, так это то, что она никогда не капризничала и не обижалась. Я мог высказать при ней любую мысль, сомнение или сделать неприятное для нее умозаключение, Катрин никогда не дулась, а тема спокойно нами обсуждалась.

Знакомые, вероятно, подтвердят, что у меня, как и у Бенвенуто Челлини в свое время, есть одна слабость: я коверкаю и не запоминаю чужие имена. Я не смог посмотреть в Интернете, кто таков этот самый Филипп Губэ и к кому мы, собственно, едем, потому что просто не помнил его имени, хотя Катрин настойчиво и несколько раз произнесла его.

Я просто уловил в нашем разговоре, что мы едем к какому-то Филиппу Г. Что он очень богат и выглядит толстым парнем. А кто он такой, мне было неведомо до самой встречи.

Надо сказать, что если бы я все-таки дал себе труд набрать это имя в поисковике «Гугл», то меня ожидал бы великий сюрприз.

Филипп Губе, он же Джеймс Эдвардс, он же Филипп Мерер, — известный международный аферист, находящийся в розыске Интерпола из-за своих делишек в Швейцарии, Франции, Испании и США. Ему инкриминируются в разных странах аферы на сотни миллионов долларов.

Очевидно, Катрин рассчитывала, что в Дубае мой язык развяжется и мы, два мошенника, которых она познакомит между собой, найдем общие темы: уж теперь-то я не стану стесняться и наконец расколюсь.

Заодно, возможно, мы потусуемся вдалеке от Франции и с моими дубайскими знакомыми, у которых, вероятно, темное прошлое и сомнительное настоящее. Дубай в этом смысле — самое то местечко, и у каждого человека с деньгами там найдется пара-тройка непубличных корешей.