Мы прилетели в пекло ночью.

Перелет был довольно тяжелым. Катрин со своими длинными ногами никак не вписывалась в пространство между сиденьями, а соседи и просто проходящие в туалет пассажиры все время норовили потусоваться рядом и пробовали с ней заговорить.

Не таращился на нее только мой сосед — молодящийся пожилой вьетнамец. Зато он начал трогать за коленку меня и приятно улыбаться. Кошмар какой-то!

Я был начеку весь полет, никак не мог вздремнуть, и мне это все очень не нравилось.

Южный аэродром встретил нас липкой и влажной жарой. Стекла автобуса напрочь запотели, но запотели снаружи — изнутри автобуса надрывался кондиционер, и было даже холодно. Лайнер припарковался на какой-то дальней стоянке, и после тяжелого перелета автобус пилил до здания еще как минимум полчаса.

Потом в огромном аэропорту мне пришлось отстоять очередь для получения визы. Во всей длинной очереди я оказался единственным белым человеком. Я путешествовал с русским паспортом, а Катрин, француженке, виза была не нужна.

Кстати, мы никогда не разговаривали с ней о том, сколько ей лет. Но я заметил — дата рождения в паспорте у нее указана неверно. Она минимум на пять лет старше своего возраста по документам. Благодаря опыту из круга своих знакомых, многие из которых работают в области пластической хирургии, я точно могу сказать, что ей было уже за сорок. А по паспорту всего лишь тридцать шесть.

Наблюдая издали, как я переминаюсь в очереди среди азиатского и южного люда, Катрин, видимо, впервые осознала, насколько тяжела жизнь русского путешественника.

Но это еще что! Вот в девяностые годы, когда единой шенгенской визы еще не существовало, мне пришлось для сопровождения груза из Праги в Маастрихт получить визы трех государств. При этом в немецком посольстве сотрудница, очевидно, назло, потому что я не понравился ей, оформила мне визу всего на один день.

Не передать словами, сколько русских нервов сожжено в этих самых «консульствах» из-за виз, особенно в приснопамятные девяностые годы.

После паспортного контроля и получения багажа мы с «шери» еще долго ждали в очереди на такси. Лимузинов не было, по крайней мере, я не смог их найти. Шаттл отеля тоже отсутствовал, хотя наш отель и назывался «Хайат Редженси Дубай».

Я как-то привык, что в аэропорту всегда дежурят шаттлы дорогих отелей, и рассчитывал на удобный трансферт. Но, к сожалению, оказалось, что в Дубае эту услугу надо отдельно заказывать, к тому же заранее.

Короче, неуютно, долго, нудно, но все-таки мы в конце концов добрались до отеля и завалились спать.

Катрин, правда, все равно, несмотря на усталость, распаковала свой чемодан и разложила его содержимое по полкам. Я обратил внимание на обилие платьев для коктейлей в ее багаже. Особенно она гордилась и, как ребенок, хвасталась длинным черным от Валентино, с какой-то блестящей висюлькой.

Я почувствовал, что платье у нее недавно, может быть впервые. Она восхищалась им, играя и вертясь перед зеркалом. Но в то же время наметанному глазу было видно, что оно не новое. Странно…

Вообще-то, глядя на ее гардероб, опытному человеку, привыкшему к путешествию с женщинами, у которых хорошие наборы шмотья, становится ясно: тут что-то не так.

Уже потом, после того, как Катрин раскрылась передо мной в качестве офицера контрразведки, когда я увидел ее в ладном кителе с погонами и наградами на высокой груди, я сообразил: ее наряды, обувь, сумки, аксессуары большей частью взяты напрокат.

Возможно, у «конторы» есть какой-то свой загашник, а может быть, они решают эту проблему каким-нибудь аутсорсингом. Я не знаю. Но дорогие шмотки секретным агентам не принадлежат.

Ну, тогда я об этом не очень-то и думал.

Номер у нас был двухкомнатный — довольно просторная спальня и холл, — метров семьдесят, наверное.

Катрин наотрез отказывалась спускаться в отеле на завтрак. Поэтому мы всегда заказывали еду в номер.

С Филиппом Губэ она встретилась уже на следующий день. По легенде, они якобы должны были с ним подписать некие важные бумаги. Плюс Катрин привезла ему какой-то особый банковский чек, на сумму то ли тридцать, то ли сорок миллионов евро.

Этот самый чек она в открытом конверте передавала мне дважды, под предлогом, чтобы я убрал его в сейф, который находится у нас в номере. Ожидалось, видимо, что по дороге я рассмотрю его из любопытства. Но мне, честно говоря, было все равно. Меня чужие миллионы не касались, и я даже не открывал конверт.

В конце концов этот чек Катрин привезла обратно во Францию. Очевидно, что-то якобы не срослось с Филиппом. Хотя вроде бы они оба были довольны своими делами.

Вернувшись вместе во Францию, мы проходили пограничный контроль в Ницце, в терминале 1. Женщина-таможенник обратила внимание на эффектную мадам, поэтому досмотрела ее и мой багаж. Но страж границы не стала открывать маленькую сумку Катрин, в которой находился чек.

Я искренне считал, что перемещение чека через границы не регулируется никакими правилами или законами. Это ведь бумажка, и непосредственно оплата деньгами осуществляется инде.

Однако, благополучно пройдя таможню, Катрин сказала мне, что чек — это «средство платежа» (titre du paiement) и что его нельзя возить вот так запросто. Агент Виржинго, оказывается, во время досмотра реально напряглась: видимо, не хотела осложнений.

Я, со своей стороны, теперь совершенно уверен, что все эти «чеки», «контракты» и бла-бла-бла были фейком, обманом, фальшивкой.

Но фейком на самом деле очень качественным, таким, что, если я вдруг решу проверить его подлинность (например, сделаю фотку чека айфоном и попрошу друзей проверить), проверка покажет: бумаги подлинные.

Но вернемся в Дубай.

На следующий день мы встретились с Филиппом уже все вместе. Встреча проходила в японском ресторане, прямо в нашем отеле, на первом этаже. Филипп пришел со своим взрослым сыном. Катрин надела красивое, простое платье, которое ей было очень к лицу, и туфли на высоких каблуках. Обычно мы одевались гораздо проще.

Филипп оказался сговорчивым симпатичным малым с большим чувством юмора. Невозможно было представить, что этот респектабельный господин находится в розыске ФБР США, Интерпола и полицейских служб еще нескольких стран. Я все-таки нагуглил про Филиппа после нашей встречи под настойчивым давлением Катрин.

Во время делового ланча мы весело и продуктивно поболтали. Филипп сказал, что денег даст, но не четыре миллиона евро и не двенадцать миллионов, а только пятнадцать, и не копейкой меньше. Ссуда будет под одну целую и восемь десятых процента годовых на пять лет. Кредит можно будет потом пролонгировать. Меньше пятнадцати миллионов бедняжка дать не мог — это минимальный транш, по его словам.

«Сынок» международного жулика внешне вовсе не походил на «папу». Хотя парень мне понравился. Он сказал, что ему двадцать три, но я бы дал ему двадцать шесть — двадцать семь, и никак не меньше. Особенно удивляли меня его весьма зрелый ум и жизненная опытность, сквозившая в каждом жесте или реплике. Теперь, после развязки этого квеста, я не исключаю, что молодой человек тоже служил в полиции и на самом деле просто сопровождал подследственного, чтобы «мистер Эдвардс» не сбежал ненароком.

Я почти ничего не ел, боялся сказать что-нибудь невпопад и сорвать сделку. Вроде отлично наклюнулось, и было бы глупо упустить свой шанс из-за неверного слова… Сейчас мы, конечно, понимаем, как наивно я себя вел. Участники спектакля, наверное, от души посмеялись надо мной потом. Но зато искренне.

Когда Филипп и его спутник наконец ушли, мы перешли в другой бар и еще посидели в лобби. Катрин заказала себе свой любимый «Дом Периньон» а я осушил солидный стакан «Кровавой Мэри». Коктейль мне не понравился. Ни вкус водки в нем, ни помидоры; да и вообще, интуиция подсказывала мне, что ничего из затеи с Филиппом не получится. Не знаю почему, но было такое чувство.